Если у вас ребенок школьного возраста и он готовится к сочинению о «лишних людях», будет правильно отвести его в ближайшую кофейню, открытую хипстерами. Глядя на молодых людей с татуировками на руках, на то, как они одеты и как общаются, он лучше поймет смысл едких реплик Чацкого и унылых исповедей Печорина. Будет хорошо, если перед походом в кофейню вы покажете ему старые выпуски журнала «Афиша» и найдете в Сети какую-нибудь передачу телеканала «Дождь», снятую до митингов на Болотной площади. Завершать подготовку следует просмотром итоговых новостей одного из федеральных каналов. Чем свежее и ядовитее будет выбранный вами выпуск, тем лучше. Когда ребенок сравнит старое и новое, когда поймет, насколько эти симпатичные молодые люди и их кофе из Пуэрто-Рико не совпадают с нынешним политическим ландшафтом, он поймет причину одиночества героев классической русской литературы.

Суть в том, что «лишние люди» не виноваты в том, что стали «лишними». Школьная программа по литературе не права, когда говорит, что в унынии Печорина виноваты пороки русского общества. Ошибается она, и когда утверждает, что виноват сам Печорин. Якобы он так и не смог взять себя в руки. На самом деле во всем виноват маятник российской внешней политики: от востока на запад и обратно на восток.

Вчера они спокойно варили свой американо, а сегодня утром всерьез обсуждают, надо ли, чтобы избежать проблем, вешать на стену иконы и вводить в меню что-нибудь народное и патриотическое? Пока маятник был на западе, у них был респектабельный бизнес. Теперь, когда маятник на востоке, у них «лишнее дело». И сами они без пяти минут «лишние люди».

Кто знает, как со стороны восточной деспотии выглядит негласное правило, согласно которому в кофейне принято читать деловую прессу, либеральную до мозга костей? Так сложилось, в российских кофейнях не подают газеты «Крестьянская Русь» и «Известия». Как нетрудно догадаться, газета, не похожая на «Крестьянскую Русь», никому не нужна, когда маятник на востоке. Она лишняя. А с ней и вообще вся буржуазная, пропитанная духом Великой французской революции, культура с ее акцентом на рациональность. Когда Россия на востоке, она не пьет буржуазный кофе и не читает буржуазных газет.

Кофейня и хипстеры оказались «лишними» и медленно дрейфуют в сторону финальной реплики Чацкого: «Вон из Москвы! сюда я больше не ездок. Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету, Где оскорбленному есть чувству уголок! — Карету мне, карету!» — интересно, сколько раз за последние годы покупались билеты на рейс куда угодно из Москвы?

Сопоставив кофе, яд пропаганды и Чацкого, школьник не ошибется, если скажет, что горе последнего — оно не от ума. Оно от неуместности. Чацкий был уместен при Александре Первом, вроде бы мечтавшем о конституции. И оказался лишним при Николае Первом, испуганным Сенатской площадью. Чацкий критикует москвичей, как будто вокруг него Париж и свобода слова. На его беду, он в Москве, которая на тот момент ушла на восток. Москва его отторгает, называет «лишним человеком». В Москве он «лишний», как хипстеры, наблюдающие за крестным ходом и казаками из окна своей кофейни.

И тогда появятся «другие лишние»: бородатые, посконные, с геополитикой в голове. Собственно, до недавнего времени они и были лишними. И надо заметить, в ту пору курс евро был ниже рейтинга национального лидера. Если школьник напишет, что проблему «лишних людей» можно решить, остановив маятник, он будет прав. Проблема в том, что, написав такое, он сам рискует стать «лишним».