За почти двадцать лет непрерывного правления Владимир Путин синтезировал в России соответствующий его политическим вкусам народ, а затем и сам принял политическую форму, идеально совместимую с запросами этого неприхотливого и простодушного народа, воссоздав таким образом почти сакральное тождество русского вождя и русской массы. Путин, конечно, не мог выиграть выборы, которых не было, но на очередном народном плебисците он одержал уверенную победу над либеральной оппозицией, которая, впрочем, реального участия в этом плебисците тоже не принимала. Их заочный поединок завершился в пользу Путина с разгромным счетом, но итоговые цифры в избирательных бюллетенях здесь совершенно ни при чем.

Выиграл не по очкам, а отправив противника в нокаут, причем вовсе не административным, как об этом многие пишут и говорят, а сугубо политическим ударом «под дых». Может быть, теперь, когда русская оппозиция лежит, опрокинутая ничком, слушая countdown истории, она, наконец, поймет, что политика — это нечто другое, нежели то, чем она занималась предыдущие четверть века.

Осмыслить поражение — значит победить

Несмотря на то, что вся история посткоммунистической России — это череда непрерывных и унизительных поражений русского либерализма (по крайней мере, той силы, которая декларирует либеральные ценности вслух), сторонники так называемого «европейского выбора» упорно не желают признать, что потерпели в России именно политическое, а не какое-то иное необъяснимое мифическое поражение. Свои вечные неудачи на выборах они традиционно объясняют либо технологическими, либо политтехнологическими методами и лишь очень изредка — политическими причинами.

Победу украли

Эта интерпретация печальной для либералов электоральной статистики была очень популярна шесть-семь лет тому назад, когда ключом к пониманию всех политических процессов в России было слово «фальсификация». Люди искренне верили в то, что победу у них украли, подделав итоги голосования. В этой вере было много наивного и доброго самомнения. Нет никаких сомнений в том, что фальсификации разного рода были и остаются непременным атрибутом российской избирательной системы. Но думать, что победа партии власти зиждется исключительно на фальсификациях, значит глубоко заблуждаться. Проделки «цика» — это всего лишь тюнинг политического кузова; политический мотор, с помощью которого Путин выигрывает одну гонку за другой, выглядит не так.

Победу спрятали

Со временем пришло осознание, что дело не только и не столько в фальсификациях результатов голосования. На первый план был выдвинут тезис о том, что сама механика избирательного процесса построена на обмане. Не в том проблема, что в искаженном виде представляется итог волеизъявления избирателя, а в том, что волеизъявление само по себе не является свободным. Отсутствуют условия для независимого и основанного на получении объективной и беспристрастной информации мнения выборщика. Последний является объектом интенсивного применения разнообразных технологий манипулирования сознанием, лишь малой частью которых является использование «административного ресурса», то есть прямого давления.

Отдельной строкой недобрым словом, естественно, упоминаются контролируемые государством СМИ, включая федеральные телеканалы и даже такую экзотику, как «фабрика троллей». К сожалению, однако, все это тоже не объясняет перманентного электорального успеха режима. Прежде всего потому, что эффективно обманывать можно только тех, кто сам обманываться рад. Куда более мощная советская пропагандистская машина не спасла СССР от развала, первым подходом к которому стали как раз выборы союзных депутатов. Значит, дело тут в чем-то другом.

Победы не было

Неприукрашенная правда состоит в том, что политический курс Путина пользуется реальной поддержкой у его народа. Более того, осмелюсь предположить, что, если бы сегодня Путин вдруг перестал быть самим собой и решил бы сделать широкий демократический жест, допустив на выборы Навального, разрешив всем без исключения кандидатам находиться в эфире столько времени, сколько зритель сможет их вынести, и даже выделив им приличный бюджет, то с большой долей вероятности он бы все равно победил на этих выборах, пусть с меньшим процентом, но зато с большей явкой.

Я готов даже пойти дальше и предположить, что, если бы в ходе избирательной кампании вдруг выяснилось, что лично Путин отдавал все самые незаконные приказы на свете, то и это не сильно повлияло бы на итог голосования: отношение к Путину — уже давно вопрос веры, а не вопрос знания, в том числе — о порочащих его фактах. Я не думаю, что Путин украл у либералов победу или спрятал ее от них. Просто этой победы никогда в действительности не было, а были иллюзии и самомнение, которые помешали правильно оценить ситуацию.

Есть апокриф, истинность которого уже невозможно проверить. Я был свидетелем рассказа Бориса Немцова о том, как он встречался с Путиным по поводу российского гимна. Немцов тогда передал ему петицию с просьбой не возвращать советский прототип. Якобы, взяв письмо в руки, Путин спросил: «А тебе самому музыка нравится?» Немцов сказал: «Нет». «И мне, — ответил Путин. — А вот народу нравится. А какой народ, такие и песни…»

Так что Путин выиграл эту партию не с помощью политтехнологических трюков, как многим бы хотелось думать, а именно политически, предложив не словом, а делом стране курс, на который она подсела, как на иглу.

Три карты

Реальная политическая программа Путина в лучших русских традициях пишется не на бумаге, а на человеческих шкурах. Его реальная программа — это тот образ, к конструированию которого он относится с невероятной тщательностью, подгоняя его подо все известные ему стереотипы русского мышления. Над этим сценическим образом он скрупулезно трудился почти два десятилетия, пока, наконец, не создал практически идеальную маску, подходящую и для храма, и для балагана.

Шесть лет назад, в ответ на робкую попытку очередной русской революции предъявить свои права на власть, он выложил на политический игральный стол убойную козырную комбинацию из трех карт и выиграл «Jackpot» русской контрреволюции. У его оппонентов, напротив, на руках не оказалось ни одного козыря. С тех пор Путин не выпускает эти три карты из своих рук.

-

Тройка

Символическое значение тройки — основа, базис, то, на чем все покоится. Путинская политика покоится на «версальском синдроме» — это политика обид. Редко кто умеет так ковырять политические раны. Допускаю, Путин знает, что делает, поскольку эти раны кровоточат, в первую очередь, в его собственной душе. Все народы, избежавшие «версальского синдрома», живут одинаково скучной жизнью, каждый «версальский синдром» разнообразит жизнь избранного народа по-своему.

Русский «версальский синдром» звучит как-то по-особенному надрывно. Здесь и выкованное православием вечно неудовлетворенное безграничное русское мессианство, и неутолимая ностальгия по Империи, и незаживающая рана от распада СССР, и уязвленное самолюбие народа, проигравшего холодную войну, и унижение обманом, реальным и вымышленным, со стороны Запада, который якобы обещал не расширяться, но так расширился, что мало не покажется. Короче, собрался воедино весь букет. Все эти боли и обиды в конце концов спрессовалось в один оглушительной силы вопль об отмщении.

-

Семерка

Цифра семь символизирует собой стены, структуру, каркас, вокруг которого возводится здание. Здание нового «посткрымского» курса Путина выстроено из «русских страхов», главным из которых является страх перемен. Население в одинаковой степени боится как своего будущего, так и своего прошлого. Воспоминания о 90-х — важнейший фактор, обусловливающий значительную часть всех этих фобий. Люди на подсознательном уровне уверовали в то, что любые перемены ведут только к ухудшению, и поэтому истерично цепляются за настоящее, стремясь сделать его бесконечным.

-

Туз

В символической иерархии туз, конечно, является обозначением всего самого главного, сути процессов, их стержня. Что бы ни делал Путин, он сущностно сориентирован на традиционное неприятие основной частью русского общества капитализма, буржуазных ценностей вообще и частной собственности в особенности, — то есть всего того, что как раз и укладывается в понятие «европейский выбор». Под влиянием активного проевропейского (по крайней мере — на словах) меньшинства русское общество в конце XX века сделало рывок в капитализм, не очень, впрочем, удачный. Но основная масса населения осталась на прежних позициях в плену традиционных ценностей. Она воспринимает современную ренационализацию как возврат к социализму, по которому испытывает ностальгию.

Короткое замыкание

Необходимо различать лейтмотив политики Путина и ее аранжировку. Репрессии, пропаганда, фальсификации — это все вторично. Первична же комбинация из трех аккордов — милитаризм, архаика и левый популизм. Это та мелодия, которую сегодня хочет слышать народ, и никакая другая его не устраивает. Путин научился виртуозно исполнять при помощи этих трех аккордов политические симфонии любой сложности. Поэтому народ проголосует за Путина даже на демократических выборах, и никакие разоблачения ему в ближайшее время не страшны.

Все это стало возможным только потому, что Путин еще до 14-го года, то есть до контрреволюционного переворота, успел переформатировать народ «под себя». Он раздавил и подчинил себе элиты, превратив их в придаток государственной власти. Еще до «русской весны» элиты перестали играть в России какую-либо самостоятельную политическую роль. Это дало возможность Путину «закоротить» свою власть «напрямую» на «массу». Возникла сцепка лидера с массой, которую теперь практически невозможно разомкнуть. В этой прямой коммуникации вождя с массой — минуя элиты — и кроется сегодня главный секрет устойчивости режима, объясняющий, в том числе, рекордно высокие цифры голосования за Путина и рекордно низкие цифры голосования за его оппонентов на мартовских выборах. Это замок, к которому невозможно подобрать ключи, его можно только сломать.

Теоретически возможны два глобальных сценария развития ситуации после выборов.

-

Новые песни о старом

Рано или поздно кто-то научится играть на базе тех же трех аккордов другую мелодию. Ноты в принципе будут те же, но компоновка другая. Например, внешнего врага можно будет заменить внутренним (классовым). Страх перед будущим примет истерическую форму лихорадочной жажды перемен. Ненависть к капитализму сублимируется в стремление все отнять и поделить. Нечто подобное уже случалось в России. Сегодня народ так увлечен Путиным, что никого другого слушать не хочет. Но внутренним ухом, конечно, все слышит и запоминает. Не хватает только хорошего потрясения, чтобы запомнившиеся крамольные слова выскочили из подсознания, и народ подхватил новый навязчивый мотивчик. Когда все ресурсы вкладываются в подготовку к войне, исключить потрясения трудно. Так что после Путина может вполне прийти кто-то, похожий на него, но кто будет сильнее, а, возможно, и жестче его.

-

Старые песни о новом

В оптимальном для России сценарии, который выглядит не очень романтично и увлекательно, зато более вегетариански, старая проданная и перепроданная множество раз посткоммунистическая элита находит в себе силы для консолидации и возвращает себе место в политике. Конечно, «семибанкирщина» была отвратительным явлением русской жизни, но теперь мы знаем, что бывают вещи и похуже — система «одного кармана». Если элитам удастся разомкнуть цепь и вернуть себя на место посредника между властью и массой, то у общества появится поле для исторического маневра и шанс выскользнуть из очередной петли. Только элиты могут поставить ограничительные рамки для власти («кондиции»), массы этого сделать не могут. В этом суть конституционного пути, который по определению является «элитарным».

Выборы 2018-го — серьезное предупреждение: сам по себе уход Путина из политики (когда бы он ни произошел), с которым его оппоненты стали связывать последнее время чрезмерные ожидания, может не привести автоматически к изменению политического режима, если общий формат отношений лидера и массы останется прежним. А этот формат не изменится никогда, если не произойдет консолидации элиты с целью восстановления ее независимой политической роли. Ожидание «послепутина» может стать очередной интеллигентской утопией.