Каким он был Адуевым-младшим в спектакле Волчек на сцене «Современника»! И какой существенной для времени была эта «Обыкновенная история», в которой молодой человек с идеалами на глазах зала отвердевал в соглашателя. Его крик: «Поясница!», торжествующе-изнемогающий, точь-в-точь такой, как у опытного циника дядюшки, незабываем.

Он и на сцене, и в кино был актерским воплощением национальной идеи, кого ни возьми — азартного Балалайкина в товстоноговском спектакле, трогательного Татарина в «На дне», упоительно комичную буфетчицу из «Всегда в продаже» Аксенова, его Обломова или Искремаса, роль — посвящение романтикам революции в фильме Митты «Гори, гори, моя звезда». Олег Табаков умел заставить зал рыдать от смеха, замирать, забывая себя, перед творящейся на сцене сложностью жизни, умел учить и воспитывать, радоваться и делиться дарами богов и судеб. Он был единственным в своем роде, и преемника не оставил. Его звезда горела ярко, ровно, долго.

Завтра девять дней со дня его ухода.

Сегодня в «Новой газете» — отрывок из неопубликованного интервью с Олегом Павловичем зимы 2009 года. Тогда еще многое для него было накануне. Но многое уже отобрано и осознано.

— Давайте я забегу в прошлое. Действия власти в отношении МХАТа в девяностые сильно напоминали… Я до драматического кружка в Саратове посещал кружок шахмат. И у нас там был такой кружковец, звали его Исай Бабаев, когда он начинал проигрывать партию, он медленно-медленно пододвигал доску к краю стола, а потом нажимал локтем и партия оказывалась на полу.

— Удобное умение.

— А почему нет? Вот в этом примерно положении и находился Московский художественный театр, в нищете и забвении. Тогда ко мне обратился Олег Николаевич, зная мои хорошие отношения с Лужковым: помоги! Потому что Ефремов дружил с Горбачевым, и вместе со сменой караула, пришедшего с Борисом Николаевичем, театр смахнули… Олег сказал: «Лёлик, ты вхож, попроси!» А я видел эту оскорбительную бедность. Году в 94-м или 95-м на ежегодной встрече Юрия Лужкова с деятелями культуры я, видя, как бедствуют коллеги, и понимая, что требуется парадоксальный, быть может, поступок, вылез на трибуну и предложил: Юрий Михайлович, а вы дайте право театрам сдавать излишки площади в аренду! И Лужков сказал: разрешаю!

И выделил шестнадцать с половиной тысяч квадратных метров в треугольнике «Пушкинская площадь, Георгиевский переулок и Улица Горького». Потом началось: банкротство, переуступка прав… И когда я сел в это кресло, то уже бульдожьей хваткой вцепился в три тысячи, которые остались от того куска, и они сохранены…

— Для чего, имея такой объем художественных забот и такой масштаб хозяйственных задач, вы объединили две важнейших должности — директор и худрук в одном лице?

— Для того чтобы в конечном итоге произошло техническое перевооружение театра.

— Олег Павлович, вы часто говорите: я хитрый! Но вы ведь и доверчивый?

— Очень!

— Уверены, что действительно знаете обо всем, что происходит в театре?

— Да. Уверен. Постараюсь вам объяснить. Вот что случилось с приходом Путина. Я не про высокое, я про прозу. Появилась надежда, что будем жить лучше. Если сравнить заработную плату в 2000 году и заработную плату последнего месяца, она многократно выше! Она сопоставима с денежным вознаграждением, которое получают в Европе артисты муниципальных театров. Конечно, часть из этого, процентов 20, отводится на президентский грант, остальное мы зарабатываем. Театр это ведь не только храм искусств, но и театрально-зрелищное предприятие. Надо было, чтобы люди поверили, что будем жить лучше и есть какие-то совсем внятные приметы того, что это время пришло. Человек, 25 лет отдавший театру, не будет уволен из этого театра; вне зависимости от того, выходит он на сцену или не выходит, он будет получать свои тридцать с чем-то тысяч. Женщины на каждого ребенка получают семь тысяч рублей, это не рекомендация Министерства культуры, это мое понимание товарищества. Было на вере. Сейчас с верой сложно. На совести. Хотя это и не материально…

— Но вы же здесь и занимаетесь не материальным…

— Я и материальным занимаюсь. Уже 9 лет.

— Какая ключевая реплика в роли Альмавивы, которую сейчас репетируете?

— «Держусь пока еще!»

— Браво! Через год ваш контракт истекает, что думаете делать?

— Возможно, останусь, если предложение, сделанное первым вице-премьером о строительстве нового филиала, будет выполнено или приближено или начата будет его реализация. Иным способом форсированно поставить на ноги новое поколение не смогу. На сегодня уже есть несколько спектаклей, которые людьми этого поколения — до тридцати — сыграны, и они внятно говорят, что дарования есть. Но передача происходит из рук в руки. Как у Захара Брона в Новосибирске, а теперь в Штутгарте.

Дальше есть объективные мотивы, которые не позволяют мне сейчас прожектерством заниматься. Через год с небольшим вступит в строй новое здание театра Табакова…

— К вашему юбилею?

— Надеюсь. В этом возрасте поневоле начинаешь думать: а что останется? Останется лицей — летом будем набирать первый выпуск, останется новый театр…

— А ученики?

— Имею право гордиться: Германова, Зудина, Машков, Миронов, Безруков, Смоляков… Все, что я взял на себя, я выполнил и совершенно со спокойной совестью, как говорится, могу и покинуть…

Строить по Станиславскому

Мы спросили членов театрального ареопага: кто должен возглавить МХТ?

Эпоха Табакова, звезды сцены, театральной педагогики и менеджмента, завершена. Но еще задолго до трагического дня поползли слухи, замелькали фамилии возможных претендентов. МХТ, театральный мир и разного калибра ответственные лица оказались перед труднейшим выбором: кто должен унаследовать дело? Кто способен вести МХТ, храня и развивая художественную идею, которую создал и утвердил Станиславский.

Московский художественный театр был изначально выстроен как режиссерский: здесь впервые, как никогда успешно, была осуществлена и утверждена режиссерская модель управления. И она стала главной в театре ХХ–ХХI века. Сейчас театральное сообщество понимает: глава МХТ суть президент русского театрального мира, фигура, за которой стоит политический выбор настоящего и будущего.

Да, театр не раз возглавляли блистательные актеры — от Кирилла Лаврова и Михаила Ульянова до Евгения Миронова. Но большая общенациональная идея корневым образом связана с природой режиссерского театра. Возможно, поэтому Табаков никого и не назвал своим преемником: он не воспитывал режиссеров.

Сам себя называл кризисным менеджером. И времени отвечал безусловно.

Но времена изменились: сегодня МХТ необходим режиссер-строитель, продолжатель дела основателей театра. Самым уязвимым здесь было бы просто административное решение. Будущий глава МХТ должен быть легитимен в глазах всего культурного сообщества. То есть обладать безусловным авторитетом.

— Как вы видите будущее МХТ? — спросили мы нескольких старейшин театрального ареопага. Трудный вопрос, требующий точного решения. Ради тех, чье дыхание растворилось в воздухе зала с чайкой на занавесе. И ради тех, чью жизнь, по слову основателей, МХТ еще должен «осветить» в ХХI веке.

— Кто должен стоять во главе МХТ? Полагаю, не артист, пусть самый известный, выдающийся. Многолетний опыт говорит: этот путь никогда не ведет к серьезным достижениям. Выбрать всегда нелегко. Но у нас есть Сергей Женовач, прекрасный режиссер (какой отличный булгаковский спектакль по «Мастеру и Маргарите» он недавно поставил!) и педагог с целым выводком талантливых учеников. Есть мощный стратег, успешный строитель театра Валерий Фокин. Есть, наконец, бунтарь, нарушитель традиций Юрий Бутусов. Все это — отдельные острова в театральном море, но в каждом живет искра великого наследия Станиславского.

— Выбор нынешнего главы МХТ — это загадочный, непонятный пасьянс, который будет разыгран в местах, где вряд ли думают об успехе большого театрального дела. Скорее о каких-то совсем других вещах. И который, конечно, будет разыгран в обстановке глубокой секретности. Хотя это назначение — несомненно, знаковое для всего российского театра.

— В МХТ я не хожу с тех пор, как туда, расколов «Современник», ушел Олег Ефремов. За все эти годы пришла впервые на проводы Табакова.

Когда-то мы все спорили и говорили о Станиславском — в начале «Современника». Потом, годы спустя, я приехала в США, куда меня позвали ставить, и увидела множество спектаклей «по системе», которые никакого отношения к ней не имели. Единственная работа, которой, мне кажется, Станиславский был бы доволен, спектакль с Джессикой Тэнди и Хьюмом Крониным «Игра в джин». Это был живой, страстный спектакль о человеческих отношениях.

Как продолжать традицию и быть живыми? Каждый театр решает этот вопрос по-своему. Все свои мысли по этому поводу я вложила в «Современник». Знаю одно: вести театр через десятилетия — труднейшее дело.

— Олег Табаков долго и страшно болел. Было даже слишком много времени, чтобы обдумать будущность его МХТ. Кто может взять на себя московский художественный? Если вопрос ко мне, я ответа не знаю. Театр был создан так давно и с такими давними целями. Немирович еще при создании предупреждал: цели будут смещаться. Выйдем не туда, куда думаем. Позволим себе минуту растерянности и печали…

Какие данные должны быть у того, кто решится принять МХТ? Темперамент, огромное дарование, неиссякаемая энергия, желание добра миру. Так что необходимо, чтобы это был хороший режиссер. И важно, чтобы это был хороший человек. Художественный театр создавали хорошие люди!

— Московский художественный театр — не просто культурный институт — это культовое место российского театрального искусства. Сюда приходят, чтобы прикоснуться к большой традиции русского театра. У театра были Первая, Вторая и Третья студии, театр воспитал Вахтангова, Мейерхольда, но главным стволом был и остается — Станиславский. Думаю, наиболее убедительным его последователем в конце прошлого века стал Олег Ефремов. Ефремов — прежде всего режиссер. И вокруг МХАТа тогда были страшные схватки на уровне ЦК КПСС: кого назначать? Были подковерные интриги, споры, баталии. И все же состоялось окончательное решение — назначить Ефремова.

Весь мир в ХХ веке испытал огромное влияние системы Станиславского. И сегодня мир смотрит на МХТ, желая увидеть современную жизнь великой традиции. И даже если кажется, что традиция утеряна, она существует. Наш театр иногда очень хочет быть левее Европы, но Европа уже не та, и мы становимся последними культурными хранителями и русских, и европейских ценностей. Роль МХТ здесь огромна. Он должен следовать по пути великих основателей, продолжать свою деятельность, не только практическую, но и мессианскую. Стратегия его развития больше чем только и узко художественная, это тот случай, когда культура и политика идут рядом. Актеру по самой своей природе трудно определять такие процессы, это задача режиссера. Театр, руководимый талантливым режиссером никогда не теряет границ эстетического и общественного значения.

— Cитуация действительно непростая. Надо выбирать не только лидера, надо выбирать тип дальнейшего существования театра. Конечно, все зависит от личности, которая станет во главе.

Я пришел в МХАТ с Ефремовым и проработал с ним тридцать лет. Приход Табакова обозначил эру другого МХАТа. Но когда Олег выходил на сцену, он давал пример — блистательный пример лучшей актерской школы мира.

Что такое МХТ? Это идея. Не Малый, который много старше, а именно Художественный, общедоступный. Идея, которая строится годами — труппа, репертуар, соотношение классики и эксперимента, мастеров и молодых.

Когда я приходил в кабинет Ефремова, у него была рядом комнатка, в которой стояли стол, диван, чай. И груды пьес. Для Ефремова МХАТ был женой, любовницей, ребенком, мечтой, пахотой. Всем. Он жил и существовал в театре. Этот театр требует полного самоотречения, удаления от суеты, абсолютной самоотдачи.

Кто это способен воплотить? На дворе другое время, у всех другие мозги. Хотя есть еще некоторое число людей в нашем цехе, которые хранят призвание. Режиссеры-лидеры.