«Арифметика войны»

К подсчету количества погибших в ходе боестолкновения на берегу Евфрата подключились и политики. Кандидат в президенты России Жириновский заявил на пресс-конференции: «Сейчас в Сирии большая группа погибла. <…> И 300 семей остались без отца, без мужа». В пятницу же экс-депутат Виктор Алкснис озвучил другую цифру: в ночь с 7 на 8 февраля в Сирии погибло 334 россиянина.

В тот же день «Радио Свобода» выдало в эфир аудиозапись рассказа участника боя. Рассказ — эмоциональный, но только лишь на первый взгляд достоверный.

Ну, например, фраза: «После обстрела начало темнеть». Хотя достоверно известно, что обстрел начался около десяти часов вечера 7 февраля. Но в феврале в Сирии темнеет рано — 7 февраля закат солнца произошел в 17 часов 10 минут. Я был в Сирии в конце января 2016-го и могу сказать: сразу после заката там наступает непроглядная ночь.

Также сомнительно утверждение о двухстах погибших только в одной роте — потому что ни в одной роте «ЧВК Вагнера» нет такого количества личного состава. Еще в октябре прошлого года «Новая» рассказывала о структуре этой частной военной компании. По информации, полученной из трех независимых источников, в Сирии воевало более двух тысяч бойцов этой ЧВК. Основной костяк — четыре разведывательно-штурмовых бригады, в каждой — по три роты численностью до ста человек.

В той же публикации мы поделились и подробностями об операции по первому освобождению Пальмиры. Непосредственные участники боев рассказали: в боестолкновениях участвовали две десантно-штурмовые роты, танковые и артиллеристские подразделения «ЧВК Вагнера» — в общей сложности около трехсот человек. И это при освобождении от боевиков целого города! Так что

Прозевали

Безусловно, правда о боестолкновении за НПЗ на берегу Евфрата рано или поздно всплывет. Будет установлено и точное число россиян, погибших и раненных в ходе удара авиагруппы ВВС США. Но есть как минимум три вопроса, которые требуют ответов не когда-нибудь, а уже сегодня:

• зафиксировали ли российские подразделения радиоэлектронной разведки перемещение самолетов авиагруппировки ВВС США в воздушном пространстве Сирии;
• могли ли предотвратить нанесение ракетно-бомбового удара по территории, на которой проводили операцию бойцы ЧВК;
• и — знало ли вообще командование о деталях происходящего вокруг НПЗ?

Наш собеседник — кадровый офицер, проходивший службу в подразделениях радиоэлектронной разведки, «курировавший» воздушное пространство именно Ближнего Востока. В самом начале разговора он заявил, что ни один взлет не может остаться незамеченным:

— Фиксируется все. Взлеты палубной авиации, взлеты стратегической авиации, взлеты эскадрилий вертолетов, пуски всех видов крылатых ракет — как морского базирования, так и воздушного базирования, фиксируются все…

— Выходит, что Министерство обороны России при желании может выдать карту полета каждого самолета и вертолета с момента взлета до авиаудара?

— Может. Даже больше скажу — наверняка есть записи радиоперехватов. В ВВС США переговоры летчиков, естественно, шифруются, но шифрование очень часто «вылетает», и летчики переходят на открытые частоты. Взять, к примеру, операцию «Буря в пустыне» или «Лиса в пустыне» — там все это было. Когда самолет палубной авиации или непалубной поднимается в воздух, экипаж работает воткрытую. Потом, естественно, идут переговоры шифрованные — так называемое линейное шифрование. Но были прецеденты, — я сам это слышал, — когда линейное шифрование обрывается, и мы в эфире слышали переговоры летчиков: как они указывают цели, как они ругаются… Сбои, безусловно, бывают. В горячке боя может быть все что угодно.

— Оборудование радиоэлектронной разведки, которое можно разместить поближе к театру военных действий, большое по размеру?

— Это, условно говоря, КамАЗ с оборудованием — больше ничего не надо.

— Но тогда можно предположить, что и на российской авиабазе Хмеймим в Сирии тоже может быть аналогичное подразделение.

— Оно не может, оно там должно быть в обязательном порядке. Радиоразведка — это такой вид боевого обеспечения, который есть всегда, везде и в первую очередь. И наша разведка, безусловно, отслеживала переговоры и перемещения средств воздушного нападения. И анализируя радиоперехваты, оценивая радиоэлектронную обстановку в момент боя, можно полностью воспроизвести картинку с точностью до местонахождения каждой отдельной радиостанции.

И ключевая из них: несмотря на то, что мы наверняка знали, что что-то планируется, официально наших граждан там нет. Если та наземная операция, которая была, проводилась как-то инкогнито или вопреки какому-то утвержденному плану, то наши предпочли не вмешиваться.

— И кто мог принять такое решение? Какой уровень докладов об оперативной воздушной обстановке?

— Есть несколько уровней докладов развединформации. Если речь о подразделении, находящемся на территории России, — доклады идут сразу оперативному дежурному в Москву. Если это моряки — то в штаб ВМФ, если это сухопутчики — в штаб сухопутных войск, летчики — в штаб ВКС. Дальше это стекается, соответственно, на пункт управления разведкой вооруженных сил, и там принимается решение.

Естественно, каждый оперативный дежурный имеет градацию информации согласно ее важности. Если он принимает решение, что сообщение важное — например, зафиксирован массовый подъем боевой авиации и есть вероятность какого-то боевого применения, — сообщение уходит немедленно, мгновенно «молния» улетает.

Подразделения, находящиеся на территории авиабазы Хмеймим, скорее всего, работают в двух направлениях: первое и самое главное — они обеспечивают боевое применение и безопасность той авиагруппы, которая находится на авиабазе. Все остальное — несомненно, фиксируется, и оперативный дежурный докладывает в главный штаб Военно-космических сил.

— Таким образом, на информацию о подлете авиагруппы ВВС США в первую очередь должны были отреагировать те, кто получил ее в России, а не на базе Хмеймим?

— Вот именно. Есть так называемая зона ответственности и определенные правила боевого применения. То есть тот же командир авиабазы не может принять какое-то самостоятельное решение по применению сил или по предупреждению авиаудара без команды свыше.

— Американцы подняли В-52—это стратегический ракетоносец. А вдруг там ядерное оружие на борту? Ну явно же доклад мгновенно должен был прозвучать?

— Обязательно.

— То есть маршрут движения мы не знали, но знали, что Б-52 взлетел и летит в направлении Ирака, приближаясь воздушному пространству Сирии?

— Конечно. Эти самолеты периодически выполняют практические полеты, например, по одному этому маршруту в одно и то же время… И если этот самолет поднялся в нестандартное время и полетел по нестандартному маршруту, то зажигается красная лампочка и начинает орать сигнализация.

— Каков уровень принятия решений у американцев в случае взлета В-52?

— Применение стратегической авиации происходит на уровне стратегического командования. Это очень высокий уровень.

— Руководство Пентагона?

— Как минимум.

Это тот же самый уровень, как если бы у нас Ту-160 поднялся с аэродрома в Энгельсе и вопреки стандартным полетным заданиям вдруг направился не на северный полигон, а на юг — например, в сторону авианосной группировки США. Руководству Минобороны и президенту доложили бы тут же.

— И, соответственно, что делать с информацией о подлете авиагруппировки ВВС США со стратегическим бомбардировщиком? Это решение все-таки должна была принимать Москва, а не местные офицеры?

— Нет, не местные. Система принятия решений в целом у нас и у американцев не отличается.

— Если бы было принято решение как-то помешать авиагруппировке ВВС США, мы могли это сделать, не вступая в прямое боестолкновение? Перед самым Новым годом в СМИ появилась информация о том, что на авиабазе Хмеймим зафиксирован самолет радиэлектронной борьбы Ил-22 ПП, который мог установить помехи, заглушить или даже вывести из строя радиоэлектронику американской авиагруппы?

— Если бы было принято решение полноценно врубить наши средства радиоэлектронной борьбы, вряд ли были бы нанесены какие-то удары.

— То есть как минимум могли бы обеспечить какое-то время для эвакуации?

— Да. Даже если бы подняли пару истребителей МиГ, моментально бы все рассосалось — ничего бы не было. Мало того,