КомментарийКультура

Любовники не выживают

Крымов и Гинкас поставили спектакли о главном человеческом чувстве

Этот материал вышел в номере № 7 от 24 января 2018
Читать
Любовники не выживают
Сцена из спектакля «Ромео и Джульетта»

«Ромео и Джульетта (киндерсюрприз)», режиссер Дмитрий Крымов

Лягушонок и Кролик, они встречаются на взрослом празднике, в масках. И сразу, пока он шевелит длинными белыми ушами, а она таращит зеленые глаза, пока длится их первый разговор, понимают: навсегда. Потом, когда мир разлетится в куски, он подберет между обломков зеленую маску лягушонка, фрагмент счастья.

«Ромео и Джульетта»
«Ромео и Джульетта»

…Как сочетаются цвета на столе, если баклажан положить рядом с помидорами? Куда пристроить лук? Айву? Папа Капулетти маниакально сосредоточен на сервировке свадебного обеда.

Как сделать так, чтобы занавески держались? Крюки, на которые их вешают, вылезают из стены, — мама Монтекки поглощена интерьером в комнате сына, столько забот, никак не понять, что же случилось?!

Родители — те самые, «две равно уважаемых семьи в Вероне, где встречают нас событья», еще молодые, но сильно озабоченные — второстепенным, как главным: заняты только мусором жизни, и сами незаметно становятся его частью. Тем более, что события нас встречают не столько в Вероне, сколько посреди столетий. Дмитрий Крымов со студентами третьекурсниками своей и Евгения Каменьковича гитисовской мастерской распорол пьесу по швам, ветхие части заменил синтетической тканью, чтобы выкроить, вытащить из воздуха времени этот киндер-сюрприз.

Черный мешок для мусора, внутри которого — смерть самых знаменитых юных любовников человечества.

Мусорный мешок, края которого, влезая внутрь, в финале сглаживает Джульетта, главный образ режиссерской мысли, вбирающий мир, который предъявляет спектакль.

Здесь Парис поглощен логистикой свадьбы, утянут в глубины гаджета, откуда ему отдает команды мамаша, герцог Веронский — велеречивый гид, сквозь века ведет экскурсию по местам славы Ромео и Джульетты (ставшей брендом, значит, частью мусора). Рядом с кормилицей (кислой, трескучей вдовой) мрачно восседает покойный муж с ветвистыми рогами; слуга Пьетро вспоминает, как служил в российской армии; монах Лоренцо тот еще фрукт, то и дело получающий по морде, наконец, Меркуцио и Тибальт, рэперы-бандиты, чей кровавый уличный баттл, заканчивается плохо для обоих.

Сцена из спектакля «Ромео и Джульетта»
Сцена из спектакля «Ромео и Джульетта»

…Анатолий Эфрос ставил «Ромео и Джульетту» дважды, в 70-х и в 80-х, на сцене и телевидении, и постановки отличались друг от друга, как два разных человека. Первый был — праздник любви, второй — торжество разлуки. Но всякий раз режиссер опирался на шекспировский привычный текст.

Сын Эфроса, Дмитрий Крымов, пьесу читает глазами сегодняшнего человека, замученного непрерывным письмом от жизни, в котором слишком «многа букаф». Он дает персонажам современный язык, страшно далекий от шекспировского. Вчитанный в костяк пьесы, этот язык, казалось, чужой и насильственный, необъяснимым способом втягивается и растворяется сценой. Качели между шекспировским каноном и мусорной современностью порождают новый масштаб трагедии, в которой участвует зал, превращаясь в родню и соседей.

Сила примет и деталей, извлеченных из воображения Крымова, вырастают в силу идей. Микст времен, как ни странно, высвобождает энергию пьесы. И всё подхватывает вихрь сегодняшнего свирепого хаоса, сметающего эмоции и чувства, события и трактовки, частное и общее в мусорную свалку бытия.

Крымов свободно соединяет сцены и ассоциации: «когда Кормилицу прислать?!» — требует ответа Джульетта, тут же происходит лихорадочная раскопка ее легендарной гробницы — из нее вылетают тряпки, хлам, всех накрывает жуткая вонь, а над сценой все висит вопрос, «…так во сколько Кормилицу прислать?!»

Джульетта в этой истории по традиции главная. Это она бросает вызов семейной розни, закручивает пружину действия, это ее неистовое нетерпение рвет пряжу судьбы. У Крымова она (Анна Патокина) — полусонный полуребенок, полубессознательно идущий на зов инстинкта, но еще по привычке вспрыгивающий на колени к матери. Здесь — и это из центральных новаций спектакля — главнее Ромео. Он (Никита Найденов) истинно шекспировский герой — особого душевного строя и состава, высокий, угловатый, тонкий. Которому изначально дано знание происходящего.

…Джульетта перед смертью красит губы, неумело и жирно, выбрасывает пузырек, из прорехи мешка выскальзывает, повисает рука. Ромео выходит уже готовым — всё кончено. Но пока старается не замечать замерший посреди пустого пола черный пластиковый ком.

Надо быстро всё сделать. Внутри мешка он сплетается с Джульеттой. Босые ноги видны. Киндер-сюрприз готов.

А мимо — на свадьбу или похороны — спешат вип-гости: стильный траур, шампанское, цветы.

Дмитрий Крымов давний участник театрального процесса, а режиссер — относительно молодой. Из наложения опытов и возникает нынешнее художественное качество. Его спектакль, сделанный, как тренировка студентов, словно бы между делом, вышел обжигающе существенным.


«Вариации тайны», режиссер Кама Гинкас

Игорь Гордин (писатель Абель Знорко) и Валерий Баринов (соперник писателя). Сцена из спектакля
Игорь Гордин (писатель Абель Знорко) и Валерий Баринов (соперник писателя). Сцена из спектакля

Кама Гинкас взял пьесу Эрика Эмманюэля Шмитта, назвал «Вариации тайны», сделал из нее двухчасовое приключение чувств. Два отличных актера в пространстве Сергея Бархина держат зал в сосредоточенном напряжении. Редкое чувство в нынешнем театре: забываешь, что ты — зритель в зале. Класс игры и режиссуры превращает зрителя почти в вуайериста, подглядывающего настоящую жизнь настоящих людей, а по сути возвращает театр к его исчезающей подлинности. Как часто в последнее время приходится заниматься в основном анализом приемов, выпирающих из постановки неровными углами; как часто сделанность спектакля становится основным сюжетом мысли о нем. Здесь следишь не за ходами, за полнотой жизни героев.

Сюжет: к знаменитому писателю Абелю Знорко на остров, где он обитает в абсолютном одиночестве, приезжает якобы корреспондент, чтобы взять интервью.

Писатель опубликовал книгу, чья суть — многолетняя переписка с возлюбленной. Они расстались давно, по обоюдному согласию, но любовь продолжает мощно пульсировать в текстах. В пьесе несколько ключевых, вполне неожиданных поворотов сюжета. Сначала оказывается: приезжий вовсе не корреспондент. Потом — что он муж той самой возлюбленной. Затем, что она умерла. И наконец — умерла много лет назад, и письма десять лет писал вот этот человек, крупный, с мелкой суетливой походкой, нелепый провинциальный учитель музыки. Писал, надеясь, что переписка никогда не будет опубликована. Но книга вышла — и его мир, в котором жена жива, он может любить ее глазами, и всё дальше закидывать сеть эпистолярного сюжета, разлетается вдребезги.

Кажется, для Гинкаса и Яновской спектакли — форма диалога. Они много лет разговаривают сценой о роли мужчины и женщины, о странностях любви.

Из путаницы и нервной дрожи многоступенчатого объяснения двоих несчастливцев, безвестного и знаменитого, возникает объем и сложность странной, сумрачной «взрослой» любви, ее герметичность, чувственность и поражение.

Каждый из них в диалоге измеряет меру своего отчаяния — и Абель Знорко (Игорь Гордин), высокомерный сноб, лауреат Нобелевской премии, и Эрик Ларсен (Валерий Баринов), неуклюжий, но с проблесками душевного величия. Двигаясь кругами внутреннего ада, они заново открывают ушедшую возлюбленную — и самих себя.

Гинкас мастерски проводит своих героев по воздушному мосту, под которым бездна ложных возможностей — сентиментальности, поверхностности, легкой голубизны. Его герои — так вышло— обитают в тупике; единственное, что утешает — бесценная, интригующая необъяснимость жизни.

P.S.

P.S. Два спектакля о любви, юной и взрослой, сошлись случайно. Но оба включают тему распадающегося мира, в котором любовники не выживут, они — первые на выход.
shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow