9 января в Чечне задержали моего друга, руководителя чеченского офиса «Мемориала» Оюба Титиева. Много лет мы готовились к этой ситуации, знали, что это произойдет. Последний раз, когда виделись, Оюб говорил именно о таком сценарии: «Подкинут наркоту». А я про себя добавляла: «И это — в лучшем случае».

На экстренную ситуацию у Оюба был «браслет Эстемировой». Устройство, которое придумали шведские правозащитники после похищения и убийства в 2009 году чеченской правозащитницы Наташи Эстемировой. Я никогда не забуду, как метались в поисках Наташи коллеги из «Мемориала». Как я повторяла дочке Наташи мантру: «Мама жива, мы ее скоро найдем». Как потом мы ее нашли. На обочине федеральной трассы «Кавказ» с пятью пулями. Две — в голову.

…Шведская кнопка-SOS предназначена для того, чтобы в момент опасности установить геолокацию хозяина браслета. Я много лет подшучивала над этим устройством.

— Нажать ты ее не успеешь, зато очень поспособствуешь слежке за собой, — уверяла я Оюба.

Но он упорно носил на руке этот браслет, снимая его только во время поездок за пределы Чечни. Кнопку Оюб не нажал.

Нам невероятно повезло. Задержание видел свидетель. Его друг, с которым Оюб должен был встретиться утром 9 января. Не дождавшись, друг поехал по трассе в сторону Грозного и увидел машину и самого Оюба. И шесть сотрудников чеченской полиции, обыскивающих автомобиль. Оюб и в этот момент сохранял свое удивительное хладнокровие. Он сделал другу жест, чтобы тот не останавливался, не выходил из машины, чтобы проехал мимо. Спас человека.

На самом деле Оюба Титиева задерживали в то утро дважды. Как он рассказал на суде во время избрания меры пресечения, в первый раз его остановили два сотрудника ДПС, и пока один проверял багажник, второй подсунул под переднее сиденье черный пакет с марихуаной. После этого Оюба Титиева доставили в Курчалоевский ОМВД. Там ему предложили сделать «явку с повинной», но Оюб Титиев категорически отказался.

Тогда Титиеву отдали ключи от машины и отпустили, посадив в машину сотрудника полиции в штатском, который держал «вещественное доказательство» в своих руках. Для надежности, видимо. Так их — Оюба, полицейского и пакет — и задержали во второй раз — уже «по закону», с понятыми.

Уже через два часа мы точно знали, что его доставили в ОМВД по Курчалоевскому району. Это «родное» ОМВД Оюба. И это — очень страшное место, в котором погибли многие чеченцы. Совершенно точно установлена причастность сотрудников Курчалоевской полиции к зверскому убийству в 2009 году чеченских активистов Заремы Садулаевой и Алика Джабраилова. Курчалоевских мы подозревали и в причастности к расправе над Наташей Эстемировой. Эти подозрения до сих пор не сняты.

Курчалоевскую полицию тогда возглавлял родственник главы Чечни — Хамзат Эдельгириев. Этого человека, совершенно бешеного нрава, боялся сам Кадыров. В конце концов после очередной подрывающей авторитет Кадырова выходки Эдельгириев был снят с должности. Именно тогда Курчалоевское ОМВД перестало мелькать в страшных новостях из Чечни.

Шесть часов МВД Чечни отрицало сам факт задержания Оюба Титиева. Адвоката, оперативно прибывшего к Курчалоевскому ОМВД, не допускали к Оюбу в течение восьми часов — грубейшее нарушение права на защиту. И только когда мы распространили информацию о том, что задержание Оюба видели свидетели, а сотрудники Курчалоевского ОМВД неофициально подтвердили его нахождение в здании, этот факт перестали скрывать. И заявили о статье 228 — хранение наркотических средств. В тот момент мы все испытали нечто похожее на благодарность к чеченскому МВД: спасибо, что живой…

Оюб в Москве: «Я сегодня плохо себя чувствую, потому что не пробежал свои обязательные 10 километров».

Оюб в Праге: «Я сегодня пробежал 10 километров, Прага ранним утром прекрасна!»

Оюб в Стокгольме (жутко холодно, между прочим):

— Бегал? — спрашиваю, кутаясь в свитер, пальто, варежки, которые уже прожгла на ветру сигаретой.

— А как же! — отвечает довольно, с мягкой укоризной в голосе. — А ты все не можешь бросить курить?

— А ты колени не бережешь. Бег по асфальту — это очень вредно! — отшучиваюсь я и немного завидую его силе воли.

Мы подружились с Оюбом с первой же встречи. Наташа Эстемирова привезла меня в Гудермес (тогда Оюб возглавлял гудермесский офис «Мемориала», который пришлось закрыть в 2015 году после нападения кадыровцев). Мне надо было в Ялхой-Мохк. Там была, да и сейчас находится, секретная тюрьма. Одна из многих в Чечне. Я только начинала осваиваться в республике после убийства Ани Политковской. Что бы я могла без моих дорогих и отчаянных чеченских друзей? Наташи, Оюба и тех, кого не могу назвать. Наташу уже можно. Она убита. Оюба — тоже можно. Его, долгие годы выполнявшего невероятно мужественную работу и никогда не светившегося публично («мне еще работать, мне не нужно, чтобы про меня знали»), 9 января засветили те, кто принял решение расправиться с ним. Решение глубоко ошибочное. С далеко идущими последствиями.

С первой встречи Оюб стал моим ангелом-хранителем.

Я помню нашу безумную поездку в село Байтарки Ножай-Юртовского района. Когда чеченские власти вопреки всем чеченским обычаям и понятиям о милосердии выдали замуж за 54-летнего начальника Ножай-Юртовского РОВД Гучигова 17-летнюю Хеду-Луизу Гойлабиеву. В мае 2015-го я по просьбе родственников девочки опубликовала обращение к Рамзану Кадырову. Мы думали, он поможет. Ведь это Рамзан категорически запретил брать вторыми женами (а по факту — в любовницы) несовершеннолетних. Я, наивная, совершенно искренне рассчитывала на помощь Кадырова. Он предпочел превратить ситуацию в фарс, лишь бы продемонстрировать, что «Новая газета» «все врет». Девочку и ее семью заставили согласиться на этот брак. Престарелого жениха заставили развестись со своей первой женой, от которой у него было четверо взрослых уже детей. Сыграли «свадьбу века».

Я приехала в Чечню, и мне нужно было ехать в горы, где жила семья Гойлабиевых. Подвергать риску знакомых чеченцев я не могла. На помощь кого-то еще рассчитывать не приходилось. Это было мое личное дело. Моя личная история. Оюб каким-то чудом нашел меня в дагестанском Хасавюрте, где я собиралась брать такси, и сказал: «Одна ты не поедешь». Мы, помню, еще поспорили и даже чуть-чуть друг на друга покричали. Потом, конечно, помирились, наелись чуду (дагестанские лепешки. — Ред.) и рванули в невероятной красоты чеченские горы. Доехали, поговорили с кем получилось, а потом на его «Ладе» мчались в стремительно наступающей темноте по Ножай-Юртовскому серпантину от преследовавших нас машин.

Именно после этой поездки в Байтарки ему предельно ясно дали понять, что может быть чеченцу за помощь мне. Оюб никогда не рассказывал мне, кто именно и как именно ему угрожал.

Именно после «свадьбы века» он наконец-то согласился вывезти за пределы Чечни хотя бы свою семью. К сожалению, семья скоро вернулась и воссоединилась. Это очень дружная семья. Чудная жена, дочки, сын.

Весь 2017 год на его внутреннем семафоре угроз горел оранжевый и уже не переключался. Именно поэтому всем 9 января было ясно, что с Оюбом случилась беда. И только я одна, как тогда с Наташей, повторяла свою мантру: «Они его отпустят. Он сейчас к нам вернется».

Чем глубже я погружаюсь в Чечню, тем больше понимаю, что дружбу и работу надо разводить. Последние годы я заезжала в грозненский «Мемориал» уже после того, как отрабатывала командировку. Почти перестала использовать информацию Оюба, скорее, сама снабжала его добытыми у своих источников сведениями. Он обижался, конечно. Но я стала слишком опасной для своих друзей в Чечне. Точнее, друзья были дороже любой информации.

Весь прошлый год мы с «Мемориалом» практически параллельно, не пересекаясь, не обмениваясь информацией, работали по одной страшной теме. В январе на территории Полка патрульно-постовой службы им. Ахмата Кадырова произошла массовая казнь. Минимум 27 человек, задержанных по подозрению в причастности к экстремизму, были убиты без суда и следствия.

Мы свели свои данные только тогда, когда среди чеченцев, родственников погибших, нашлись смельчаки, подавшие официальные заявления на имя уполномоченного по правам человека Татьяны Москальковой и председателя Следственного комитета России Александра Бастрыкина. Доследственная проверка данных, опубликованных «Новой газетой» и подтвержденных расследованием «Мемориала», идет уже девять месяцев. За это время официально констатирована смерть четырех человек из списка 27. Судьба остальных остается неизвестной уже год. Сомнений в том, что эти люди мертвы, нет. Именно поэтому российские власти не могут решиться на прекращение проверки без возбуждения уголовного дела. А на возбуждение уголовного дела и нормальное расследование этого страшного преступления они, видимо, тем более решиться не могут.

Он мог делать то, в чем ограничены сегодня все приезжие в Чечню журналисты и правозащитники. Он мог говорить с людьми, живущими в республике. В этом смысле задержание Оюба и его уголовное преследование — удар. Удар, сбивающий с ног — но не смертельный. Расследование «январской казни», безусловно, продолжится.

Несмотря на то что громкая история прошлого года с внесудебными расправами в Чечне не была доведена Следственным комитетом до возбуждения уголовного дела, мировая общественность поверила жертвам, журналистам и правозащитникам. А отсутствие адекватных законных действий государства в случае с преследованиями геев в Чечне и «январской казнью» только усилило обнародованные факты.

Итог оказался очень болезненным для чеченской власти. В конце прошлого года Рамзан Кадыров был включен в открытую часть «списка Магнитского» с формулировкой: «за причастность к внесудебным расправам, пыткам и нарушениям прав человека». Через день после включения в «список Магнитского» были заблокированы аккаунты Рамзана Кадырова в соцсетях Facebook и Инстаграм.

К этой мере воздействия можно относиться как угодно, но у чеченского руководства отлучение от Инстаграма вызвало шок и ярость. Кадыров лишился не только «любимой игрушки». Это было его личное СМИ с аудиторией в более чем 4 млн подписчиков. И даже больше того: Инстаграм Кадырова давно превратился в чудовищно эффективный способ распространения по всему миру страха перед чеченскими силовиками.

Блокировка аккаунтов Кадырова привела к повальному и уже добровольному закрытию своих аккаунтов всеми одиозными чеченцами. И действенность «чеченской силы», таким образом, резко сократилась. Бравурные заявления о создании собственной региональной соцсети и переходе в российские соцсети выглядят жалко. Число «друзей» в «ВКонтакте» у Кадырова за время блокировки уменьшилось с 20 до 18 человек.

25 декабря спикер чеченского парламента Магомед Даудов сделал официальное сообщение, размещенное на сайте агентства «Грозный Информ»: «Ответственно заявляю, что одними из тех, кто стоит за ситуацией, связанной с санкциями и блокировкой аккаунтов Главы ЧР в социальных сетях, являются псевдоправозащитники, которые работают во всяких «комитетах» и «центрах», «журналисты» самых лживых СМИ, получающие за свою подрывную антироссийскую деятельность «престижные премии» и «тридцать серебреников» в самом Вашингтоне и в других западных странах… Мы что, и дальше будем молча смотреть, как пытаются дестабилизировать ситуацию в России, посеять вражду в нашем обществе? <…> Если в России не был бы мораторий, с врагами народа следовало бы «Салам Алейкум» и всё».

После такого «салам алейкум» и всё» оставалось ждать конкретных действий. А в Чечне все эти годы оставалась только одна мишень для атаки. Для вымещения злобы и мести. Оюб Титиев был задержан ровно через две недели после этого заявления, в первый же рабочий день 2018 года.