Разъединенная и порушенная было властями семья Лицегевич добилась извинений и справедливости и Новый год с Рождеством встречала в прежнем составе. Любови Петровне и Владимиру Михайловичу вернули семерых приемных детей. А каждому из ребят, из семерых, отдали обратно не только родителей, но и братьев и сестер. И — ​отчий дом. А еще — ​взрослых братьев и сестер: они выросли, дом покинули, учатся и работают, но непременно сюда возвращаются.

Селу Первомайскому Боградского района Хакасии, судя по рассказам его обитателей и собственным наблюдениям, сколь повезло со школой, столь же не повезло с детсадом. С него и начался конфликт: с непонимания потребностей детей и неумения работать с родителями, с поборов и антисанитарии. А еще многодетная мать позволила себе публично возмутиться задержками опекунских выплат и тем, что ей недоплачивают положенные по федеральному законодательству деньги. И районные власти ответили. Детей из семьи забрали — ​из-за непозволительной, с точки зрения местных чиновниц, длины волос у младшего мальчика, тогда четырехлетнего. Отняли и развезли по разным семьям еще 3 ноября, новым родителям начали выплаты опекунских пособий. (Об этой бредовой истории «Новая» рассказала в конце прошлого года в № 142 и 143.) Перед Новым годом суд постановил детей вернуть.

Понятно, такие потрясения для детской психики бесследно не проходят. Психолог красноярского фонда «Счастливые дети» Николай Щербаков, вставший на защиту семьи Лицегевич, приехал уже не в суд, а для работы с детьми к ним домой 27 декабря, когда семья воссоединилась. Но — ​«все прыгали, визжали, играли, наряжали елку, какое там обследование…» И вот 6 января, когда поутихло, Щербаков приехал вновь: оценить глубину и масштаб травм, нанесенных районными чиновницами каждому из многодетной семьи. О результатах исследования Щербаков рассказал «Новой»:

— За детей в семье Лицегевич можно быть спокойным. Смотрел каждого ребенка отдельно на нейтральной территории, в школе. Любовь Петровна никак не вмешивалась в мою работу, мы и увиделись с ней только перед моим отъездом, на диагностику детей приводила и уводила старшая девочка. Могу сказать обоснованно: все дети в этой семье чувствуют себя комфортно, доверяют обоим родителям и эмоционально привязаны к ним и друг к другу. Но, конечно, теперь на их психике сказываются последствия неожиданного разлучения.

Ужас в том, — ​продолжает Щербаков, — ​что никому не пришло в голову провести такую работу раньше, а потом уже решать, как поступить. Исследовали бы эмоциональную сферу и половую идентификацию длинноволосого мальчика — ​и убедились бы, как я сейчас, что все у него в порядке. Глядишь — ​и раздумали бы забирать детей, подвергая всех такому стрессу (причем, когда их изымали, лишь Любовь Петровна попыталась минимизировать травму и как-то объяснить им происходящее, сказав, что они ненадолго съездят в гости, а потом снова вернутся домой, а чиновницы вели себя так, будто увозят что-то неодушевленное). Органы опеки игнорируют «психологический компонент». Психологов в этой системе либо нет, либо они — ​обслуга чиновного начальства.

Еще об одном моменте из рассказа Щербакова скажу вскользь, диагнозы — ​не для публикации, но это важная характеристика государственной системы воспитания сирот. Кто с ней соприкасался, больше не сомневается, что «счастливые люди» — ​оксюморон, а «бедные люди» — ​плеоназм. Умственные способности некоторых детей (и находящихся в семье Лицегевич, и уже выросших) были сильно недооценены госсистемой — ​когда дети еще находились в интернатах. Были ли основания для этих диагнозов, уже не понять, но сейчас их нет точно. Диагнозы надо снимать, ведь это — ​ограничения в выборе профессии, невозможность получить водительские права и т.д. Любовь Петровна этим занимается.

О ней самой можно без недомолвок. Когда детей забрали, скорая зафиксировала у нее гипертонический криз. Стали трястись руки и голова, чего раньше не было (ей 57 лет). Знакомые, соседи это замечают, надо к неврологу ехать. «В дом не хотела заходить, чтоб не видеть пустых кроватей, не слышать страшной тишины. В летней кухне жила. А зайдешь вечером — ​везде темнота, как на кладбище, Володя только телевизор смотрит… Перебирала детскую одежду, наревусь, что одна сижу, — ​рассказывает Любовь Петровна. — ​А те семьи, куда передали моих деток? Они ведь тоже уже привыкли к ним. Как им? Там семьи хорошие тоже, я им звонила регулярно, приезжала. А детям каково? Они быстро привыкают».

Первую ночь, на 28 декабря, дети долго не могли уснуть, все разговаривали. А мать, уложив их, наконец хорошо спала: «Вставала, конечно, чтобы поднимать с полу упавшие одеяла и накрывать их, но сердце было спокойно».

Каждый в четвертом акте имеет право на счастье, уж тем более те, на кого в первых трех лишь беды наваливались, и зло торжествовало.

Теперь еще и каждый имеет право на 15 минут всероссийской славы. Как «Новая» и предсказывала местным чиновникам, они ее заслуженно получили. Их кто только не проверяет и кто только о них не говорит.

Публикацией «Новой» заинтересовались сенатор Мизулина и омбудсмен Кузнецова. Проснулись прокуратура, СК РФ, региональные омбудсмены, губернатор. Доследственные проверки, комиссии и т.д. Громкие заявления. Спикер верхней палаты парламента Матвиенко сообщила, что Совфед готовит поправки в Семейный кодекс против грубого вмешательства в семью органов опеки: «Мною даны поручения, и Комитет по конституционному законодательству уже работает. <…> Органы опеки в первую очередь должны думать, как помочь семье, а не создавать семье новые проблемы. Только угроза здоровью и жизни ребенка может быть причиной изъятия ребенка, и только через суд. У нас же органы опеки, похоже, действуют по такой философии — ​давайте ребенка заберем, а там уж разберемся».

Сотрудники аппарата уполномоченного при президенте по правам ребенка срочно вылетели в Хакасию. На сайте омбудсмена сообщают о выявленных ими в работе органов опеки и территориальной комиссии по делам несовершеннолетних серьезных нарушениях — ​не только в документообороте. Например, «органами опеки не защищаются имущественные права несовершеннолетних, в частности это касается средств сирот, размещенных на невыгодных вкладах в банках, а также алиментных выплат».

И вот и Боградский райсуд постановляет вернуть детей, и региональный уполномоченный по правам ребенка Ирина Ауль извиняется перед Лицегевич, и региональный уполномоченный по правам человека Александр Чистотин наконец отвечает ей и пишет, что «вы правильно поступили», а «суд дал надлежащую оценку всем фактам». Безусловно, если б Москва не отреагировала, семья Лицегевич осталась бы жирно перечеркнутой и растоптанной. Ведь до этого райсуд отказал в ходатайстве о применении мер предварительной защиты — ​возвращении детей в семью до разрешения спора по существу. И чиновницы считали ниже своего достоинства давать пояснения — ​а зачем?

Но все разом перевернулось. Не то беда, что местные власти работают лишь на себя, и только ручное управление из Москвы способно привести их в чувство. (Слушайте, вот в аппарате той же Ауль — ​два помощника, четыре главных эксперта. А зачем?)

С сентября семья искала справедливости, взрослые дети Любови Петровны (те из 14, достигшие совершеннолетия, что не разъехались, а живут в Хакасии) ходили и стояли по парадным подъездам региональной власти. Им отказывали не только в административных инстанциях, даже в местных СМИ никто не взялся просто рассказать о драме.

17 лет назад, в 2000-м, именно боградские чиновники убедили Любовь Петровну создать приемную семью (первую в районе), до этого она с ними дело не имела. 10 лет не могла родить, и в 1993-м супруги удочерили первых двух девочек. Через 5 лет родилась и своя (в народе верно считают: если родить долго не получается, надо чужого взять). В 2000-м хотела усыновлять/удочерять дальше (ни о каких субсидиях от государства и речи не шло — ​это к вопросу о меркантильности, в чем Лицегевич походя обвиняли), но органы опеки уговорили, что лучше создать именно приемную семью — ​тогда пособия будут на детей, льготы… Согласилась, и вот результат. Это тот же сюжет, что разыгран с участием Серебренникова или Апфельбаум, и пусть вас не смущает, что там — ​столичная интеллигенция, богема, а здесь — ​глухая провинция, крестьяне. Смысл действа один: с нынешним государством можно иметь дело, можно у него брать деньги, но лучше не стоит. Не надо напоминать, что ты рядом. Это как с бесами. Отойди, если ты не экзорцист. Если б Лицегевич усыновляла, а не брала под опеку, если б не возмущалась, где положенные ей государством деньги, беды бы не случилось.

Любовь Петровна справится. Вопрос, чем помочь, таким людям не задают. Они сами другим помогают, это данность. И действительно: потолок в пристройке пора заменить, но «это мы сами», а развивающие пособия для дошколят — ​фонд «Счастливые дети» вышлет, «такую помощь я могу принять». «Главное, дети дома, а с остальным справимся!»

Хочется, конечно, чтоб хоть у одной из тьмы нынешних кафкианских историй был вот такой святочный эпилог.