Пушкину приписывают эпиграмму насчет системы и практики российского права: «В России нет закона, Есть столб, и на столбе корона». Нет сомнений: если б Москва не отреагировала на беспредел в хакасском селе Боград (см. «Новую» № 142 и 143), семья Лицегевич осталась бы жирно перечеркнутой и растоптанной, и никому бы из местных чиновников и судей судьбы семерых детей не встали поперек горла, никто бы не воспринял их как повод для пересмотра чиновничьей прихоти.
Почти два месяца взрослые дети Любови Петровны (те из 14 достигших совершеннолетия, что не разъехались, а живут в Хакасии) ходили и стояли по парадным подъездам региональной власти. Им отказывали не только в административных инстанциях, даже в местных СМИ никто не взялся хотя бы просто рассказать о трагедии. В последние дни, когда многие информагентства, начиная с ТАСС, телеканалы, интернет-ресурсы, газеты воспроизводили информацию из «Новой», ссылаясь при этом не на «Новую» (видимо, внутренние цензоры или религиозные запреты не позволяют), а на местные СМИ, то был фейк. СМИ ни в Бограде, ни в Хакасии, ни в Сибири в целом ни слова не говорили о семье Лицегевич. Только в самом начале нулевых, 17 лет назад, когда Любовь Петровну боградские чиновницы и убедили создать первую приемную семью в районе. И вот тогда к ней приехали журналисты.
Она рассказывала, что росла в многодетной семье и всегда мечтала о такой же — чтобы быть как ее мама. Но долго не могла родить. В 1982-м вышла замуж, 10 лет — ничего. И в 1993-м первых девочек, Наташу и Марию, они с мужем удочерили. Через 5 лет родилась и своя, кровная (в народе верно считают: если родить долго не получается, надо чужого взять). В 2000-м хотели усыновлять/удочерять и дальше (и ни о каких субсидиях от государства тогда и не задумывались — это к вопросу о меркантильности, в чем Лицегевич походя обвиняют), но именно органы опеки уговорили, что ей будет лучше создать приемную семью — пособия будут на детей, льготы, потом им государство даст квартиры… Лицигевич согласилась, и райадминистрация издала постановление №1 от 1 января 2001 года, и журналисты рассказывали об этом образцовом доме. Прошло 17 лет. Все эти годы — только грамоты и благодарности от власти, от школы. А потом дом растоптали, детей увезли. И — никого вокруг.
Не то беда, что местные власти работают лишь на себя и только ручное управление из Москвы способно привести их в чувства. Катастрофа в том, что и общества здесь нет, и никаких инструментов контроля за властью — огромные пространства России за исключением редких «дыр» зачищены до блеска парадного сапога майора. И обессмыслены до декоративного сайдинга, под которым спрятан барак с судом в Бограде и туалет суда на заднем дворе.
Стоило «Новой» рассказать о катастрофе в Бограде, а сенатору Мизулиной и омбудсмену Кузнецовой заинтересоваться ею, как проснулись все: прокуратура, СК РФ, региональные омбудсмены, губернатор (написал в Инстаграме, а его пресс-секретарь выступил, где только можно). Доследственные проверки, комиссии и т.д. Громкие заявления. И вот уже судья Норсеева в развевающемся черном пончо переобувается в воздухе и, не пустив корреспондента «Новой» на первое судебное заседание (что является вообще-то основанием для отмены решения — процесс открытый), запускает на второе кучу телекамер. Это не избирательность судьи, она на нее права не имеет, это четкое свидетельство того, что никогда бы Норсеева не пошла против районного начальства, и детей бы не отдала. Если б не Москва и не шум, благодаря которым ко второму заседанию суда все изменилось в корне. Если б не советники уполномоченного при президенте по правам ребенка, повторившие в процессе чиновникам и судье в назидание всё, что ранее безуспешно втолковывали адвокат семьи Юлия Богодист и психолог Николай Щербаков.
Судя по всему, Ирина Норсеева будет вершить правосудие в Бограде и дальше. И кто, интересно, ответит за трясущиеся теперь руки матери, вырастившей, воспитавшей 14 детей и у которой ее последних семерых ребятишек отняли на два месяца? «Домой не хочу заходить — везде темнота, как на кладбище, Володя (муж —А. Т.) только телевизор смотрит, пустые кровати… Перебираю детскую одежду. Наревусь, что одна сижу». Кто ответит за дикие оскорбления и клевету в СМИ? Любовь Петровну умудрились даже назвать трансгендером, ссылаясь на анонимные источники. И неанонимная сотрудница районной опеки тоже наговорила бог весть что: и 67 лет Лицегевич (на самом деле 57, но благодаря чиновникам действительно постарела лет на 10), и «возраст дал о себе знать», и она «выгорела эмоционально и профессионально»… Кто ответит за обвинения, что дети голодали? («Новая» готовилась к долгой войне за детей, поэтому запаслась видео и фотосъемкой упитанных вполне детей, забитых мясом морозильников, всего огромного крестьянского хозяйства). Кто ответит за переживания в других семьях, куда отнятых детей передали? «А те семьи — они ведь тоже уже привыкли к моим деткам, — говорит Любовь Петровна. — Как им? Там семьи хорошие тоже, я им звоню регулярно. Да дай бог, они говорят, чтобы к вам дети вернулись. А детям каково? Они быстро привыкают».
Что важно. Органы пропаганды не уставали уточнять: дескать, ничего страшного еще не случилось, дело находится на рассмотрении в суде, решения по нему пока нет. Это ложь. Постановление райадминистрации вынесено 1 ноября, детей забрали 3 ноября. Никаких судов чиновникам не требуется, чтобы отнять детей и увезти. И ничего бы не изменилось, если б позже Лицегевич не нашла защиты в Красноярске и не опротестовала постановление муниципалитета в суде.
Психолог Щербаков из фонда «Счастливые дети», вставшего на защиту семьи Лицегевич, сказал мне: «История выстрелила, кто бы мог подумать. Уже из Англии звонят. Для полноты ощущений хотелось бы, чтобы в предвыборном порыве Путин с Кузнецовой, переодетые в Деда Мороза со Снегурочкой, на санях, запряженных оленями (переодетыми членами правительства), отвезли детей в семью Любови Петровны. Хорошая была бы новогодняя история».
