— Ты когда-то написала пьесу «Счастлива ли жена президента». А счастлива ли кандидат в президенты?

— Я счастлива как женщина, у меня счастливая личная жизнь, любимый мужчина, двое сыновей. Хочется сразу ответить тем, кто полагает, что если женщина идет в политику, то это от недотраха. Это точно не про меня.

— Хорошо, но как кандидат в президенты ты счастлива?

— Стала ли я сейчас счастливее? Нет. Пять лет назад я занялась юридической деятельностью. Это не манифест, а реальность. Работа юриста или правозащитника в России — крайне сложная и неблагодарная, потому что я ежедневно имею общение с судьями, с исполнительным производством и с кучей несчастных женщин, оставшихся без денег с детьми. Если ты честен, то в семейном праве денег больших не заработать, даже если у тебя куча клиентов. А у меня их куча.

— Судя по постам в инстаграме, ты немного разочарована реакцией на свое выдвижение.

— Нет-нет, это скорее такое кокетство. Я же не могу все время хвастаться. Конечно, я удивлена масштабом освещения моего желания, но я воодушевлена и вдохновлена им.

— Жириновский сказал, что твое в том числе участие превращает выборы в буффонаду и хэллоуин.

— Это смешно, когда главный организатор хэллоуин-тусовок называет тебя клоуном. Но мне это все нравится.

— То есть, ты не согласна, что выборы из-за большого количества желающих, у которых мало шансов на победу, уже представляют собой балаган и буффонаду?

— Тем людям, которые располагают доступом к ресурсам и зарабатывают сверхприбыли, нужно как-то сохранить свои заработки и создать определенные иллюзии, чтобы большая часть населения страны полагала, что от нее что-то зависит, не вышла на площади и не устроила революцию. Поэтому выборы, особенно в псевдодемократических странах, — это буффонада или маппет-шоу.

Другое дело, что выборы — это и повод для активных людей обратить на себя внимание. В этот период возможны реальные крутые инициативы снизу и реальные попытки встроиться в структуру власти, поскольку есть очевидный запрос на новых лифтеров и работников предыдущих этажей.

Но если посмотреть чудесные батлы Трампа и Клинтон, то это в первую очередь шоу.

— Но они оба всерьез претендовали на победу. А у нас действительно понятно, кто победит.

— Понимаешь, какая штука — я думаю, что непонятно. Честно.

— Да ладно.

— Эта понятность просто потому, что есть откуда-то взявшийся страх. У меня его нету, потому что я даже в личной истории пережила очень много поворотных моментов. У людей есть ощущение, что все схвачено, распродано, но если бы это было так, то не было бы такой суеты и возни, которая сейчас происходит. Это и есть показатель разлома и реального кризиса власти.

В кризисное время любой толковый человек с конкретными инициативами имеет свой шанс. В работающей политической системе есть лифт власти, есть определенная иерархия. А когда во власти трещины, как в асфальте, там может прорасти хрупкий цветочек просто потому, что этот асфальт плохо лежит.

— Так этот цветочек затопчут ногой и все.

— Я из тех сорнячков, которые не затоптать, и я совершенно четко вижу свои цели. И даже если не получится сегодня получить топовых позиций, у меня замечательная возможность, пользуясь выборами, заявить о серьезных проблемах, с которыми я лично пять лет сталкиваюсь.

— А как вообще у тебя возникла эта идея? Посмотрела, что Ксения Собчак выдвинулась и решила, почему бы и тебе не пойти?

— Я тебе скажу честно. Я занимаюсь отчасти еще авторским правом, и я обнаружила, что некоторые артисты или научные работники в разных точках мира приходят практически к одним и тем же решениям. У меня папа физик, и в физике есть ноосфера или некое общее пространство, которое назревает, и поэтому сходные мысли в нашем поколении приходят нескольким людям.

В это реально кризисное, но очень крутое время мы параллельно пришли к почти физиологической необходимости что-то делать. Поэтому я верю искренне, что и Ксюша хочет действия, а не просто заработать денег. Я верю, что у Навального, который в свое время крайне обиделся на меня за то, что я его не узнала на «Эхе Москвы», есть желание что-то реально делать, кроме удовлетворения своих амбиций.

И также эти искренние желания есть у меня.

— Раз ты сама заговорила про Навального, то он все-таки смотрится более сильным кандидатом. И его, видя в нем угрозу, от выборов отстранили.

— Вот ты веришь, что Навального отстранили?

— Ну, ему же запрещено участвовать в выборах.

— Я как журналист наблюдаю все эти юридические моменты, связанные с Навальным. Вот [экс-губернатор Кировской области Никита] Белых сидит, правильно?

— Он в СИЗО, суд идет.

— Да. Это мой приятель, я в свое время с ним недолго, но очень хорошо общалась. Белых сидит, а Навальный не сидит.

Я не верю в его оппозиционность. Я считаю, что это один из персонажей, созданных на Лубянке или в одной из башен власти.

Я к Лимонову, например, как к писателю отношусь хорошо, а как к человеку, который высказывает радикальные идеи, не очень. Но его на моих глазах винтили, когда он выходил из лифта, ему не давали доступа на телеканалы. Я 10 лет работаю на радио, и Лимонова мне позвать было никогда нельзя, а Навального можно.

— Сейчас как раз Лимонова можно позвать.

— Потому что он стух и сейчас медийно неинтересен. Если бы он представлял мало-мальскую угрозу, то его бы не было на федеральных каналах.

— Ну, ты тем более не представляешь угрозы.

— Я не представляю никакой угрозы, потому что не хочу ее представлять. За мной нет иностранного капитала. Я не идиот, которому, как некоторым выращенным из «нашистов» персонажам, можно вложить какую-то речь. Я не клоун.

Давайте сделаем государственный алиментный фонд, давайте заведем традицию, чтобы судьи инициировали налоговые проверки, если явно богатый мужик принес справку о 10 тысячах рублей дохода.

Я из тех людей, которые не хотят революционных переворотов, хотят встроиться в действующую систему власти, дабы решать конкретные реформаторские задачи.

— Тогда лучше было в прошлом году выдвигаться в Госдуму по одномандатному округу.

— Помнишь ли ты программное выступление хоть одного депутата? Нет. Потому что это никому не интересно и медийно их никто не освещает.

— Зато как депутат ты можешь законодательную инициативу внести в парламент.

— Я понимаю. Я планирую и после моих заявлений заниматься политической карьерой и, может быть, рассмотрю и такую возможность тоже. Но сейчас я хочу быть президентом.

— Я тебе сразу скажу, что это вряд ли получится.

— Это такая игра: мы должны заявлять высокие цели, но это не значит, что мы не будем вскапывать свой огород. Поэтому я буду заниматься, по Солженицыну, «теорией малых дел», но отчего бы мне не заявить цель, чтобы на выборах однажды к власти пришла женщина.

— На НТВ в передаче с твоим участием прозвучало мнение, что твое выдвижение — раскрутка твоей юридической конторы для привлечения новых клиентов.

— С точки зрения развития моего бизнеса это полная чушь. Пока лишь увеличилось количество звонков от тех, кто будет просить бесплатную помощь. Мы консультируем бесплатно, но меня как звезду в семейном праве, как публичного человека, который ведет звездных клиентов, продюсирует шумные разводы на телевидении, позволить себе среднестатистический российский житель не может.

С точки зрения реальных инициатив, субсидируемых государством, хорошо бы сделать квалифицированную, качественную бесплатную юридическую помощь. Люди из таунхаусов периодически забывают о нас, потому что у них такое количество денег и своих личных проблем по сохранению этих денег, что они не всегда нас видят. Поэтому я как общественный деятель хочу инициировать работу юристов и правозащитников снизу, бесплатную или очень дешевую.

— Ну я, например, только после твоего выдвижения узнал, чем ты теперь занимаешься. Многие, наверное, тоже.

— Я одна из любимиц топовых федеральных каналов: программы Борисова, Малахова. Ты просто их не смотришь, но народ меня знает как борца за женские права.

Я давно использую гласность как форму защиты женщин. Мы достали из нафталина историю Казаченко, когда к нам пришла его беременная жена, брак с которой он признал фиктивным. Мы сделали так, что у Кати Сафроновой, жены футболиста Кержакова, есть возможность видеть своего ребенка. Я провела развод Грачевских, Анфиса Чехова моя клиентка.

Я сделала очень много громкой работы, поэтому пиар на федеральных телеканалах у моей юридической конторы и так есть.

— Но предвыборной программы у тебя нет.

— Она будет.

— Но ее основной тезис — это права женщин, правильно?

— Нет. Это основной образ, потому что через отношение к женщине и ребенку можно судить и о ветвях власти, и об исполнительном производстве, о том, как работает налоговая, о культуре и об образовании. Даже о полиции, если женщина туда с побоями пришла, а мент говорит: «Это бытовуха, иди отсюда». Кстати, хотят, чтобы мы рожали побольше, но будет ли женщина рожать, если знает, что она останется одна и ей не поможет никто и никакой суд, когда она будет взыскивать алименты?

— А другие вопросы?

— Конечно, они у меня есть. В разработке моей кампании участвуют и преподаватели МГИМО, мои друзья. Я получаю третье высшее образование в академии Кутафина, мы спорим с Алексеем Сергеевым про государственность.

Другое дело, что эта глубина, к сожалению, не всем нужна. Что бы я ни говорила глубокое, мне негде это озвучить. Поэтому я отправляю свои зарисовки и идеи тем людям, которые имеют возможность их сейчас воплощать, и если они увидят во мне перспективу, я буду работать с ними рука об руку, если нет, я буду продолжать свое дело.

Но однажды все равно настанет тот день, когда действующие политики уйдут на пенсию. В той системе, которая работала в последнее время, не дали подняться ни одному более-менее адекватному человеку. Зато у нас в ключевых партиях сидят дедушки и нет возрастного ценза для президента.

— Собчак начала, у Малахова сказала про Крым. Ты же такого на ТВ не сделала.

— Это все порнуха абсолютная. Порнуха и калейдоскоп замусоленных, затертых до дыр тем.

— Но это темы, которые не часто обсуждаются на федеральных телеканалах.

— Обсуждаются. Тема Крыма обсуждается. Я сказала свою позицию по нему. По Ленину тоже высказалась. Я не боюсь отвечать на любые вопросы, но мы же прекрасно понимаем, что [кандидат в президенты Ирина] Волынец, еще какие-то бабы и мужчины не жили переживаниями о том, хоронить ли им Ленина.

А сейчас все используют медиамаркеры для того, чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание. Других задач нету. Они привлекают внимание не к проблеме, а к себе. И это для меня очевидный факт. Эта вспышка их социальной активности на пустом месте вызывает у меня исключительно юмористическое отношение.

— Но к тебе точно так же относятся, ты же понимаешь.

— Не относятся, потому что мы в очень небогатом, как ты видишь, офисе бесплатно ведем дела брошенных, беременных. Мы идем в РПЦ, в приюты, где беременные женщины ночуют.

У меня и сейчас просто огромное количество звонков, но если у меня будет возможность подняться от простого юриста и правозащитника до президента, то я смогу это делать на другом уровне. Мне нужно увеличивать поле влияния для того, чтобы продолжать помогать, что мы делаем и так пятый год.

— Но ты тоже не живешь проблемой захоронения Ленина.

— Я не живу этими проблемами, но я очень детальный человек, поэтому я получаю третье образование. У меня очень въедливый мозг, я углубляюсь, врезаюсь в тему. Когда мне задали вопрос про Ленина, я изучила вопрос вплоть до того, кто у него по линии его брата остался из родственников. У меня поэтому возникла идея: странно принимать решение хоронить или не хоронить останки, пусть это делают родственники. Я знаю их имена и фамилии.

Спросят меня по другим вопросам, поверьте мне, я отвечу. Я не боюсь сказать, если я что-то не знаю. Я соберу умнейших людей и буду знать ответ ровно в тот срок, когда будет нужно.

— Ты писала: «Критики, примеряющие идеи либерализма как шмотки из новой коллекции» и «Я люблю свою страну, готова работать, не стану дискредитировать Россию на мировой арене в угоду игре в правдоруба». Это от кого ты так отстраиваешься?

— Отстраиваюсь от 90 % тех, кто пытается играть в политика, делая это по наработанной схеме. Я не верю, что у нас в данный период времени в чистом виде может существовать коммунистическая партия или демократическая. Я реалист.

В нашей реальности есть два варианта развития. Или, воспользовавшись кризисом, разные силы, в том числе финансируемые извне, раздраконят и дестабилизируют эту ситуацию, что будет связано с кровопролитием. Я как мать двоих сыновей против такого способа прихода к власти. Нам не нужны путч, революция, военная обстановка.

Есть другой, реформаторский путь. Внутренние проблемы — это наша обязанность, наша гражданская задача бороться с несправедливостью, что я и делаю.

Ко мне обращались CNN, чтобы выудить из моей речи какие-то антироссийские высказывания. Но мой любимый дедушка, капитан первого ранга, придумал для оборонки страны очень много, и для него не стоит вопрос: наш или не наш Севастополь. Вот как минимум потому, что я родилась в такой семье с такими устоями, я всегда буду говорить, что моя страна лучшая во внешней политике.

— Вне зависимости от того, что она делает?

— Да.

— Отрицательная позиция по Крыму мне не кажется обязательно антироссийской.

— А мне кажется она антироссийской. Я знаю, что в Крыму люди, которых лично я встречала, рады быть частью Российской Федерации. Я знаю совершенно точно, что большинство россиян в семейном кругу рады, что Крым — наш.

Я лично ездила в Крым четыре раза за это время и продолжу это делать, и на вопрос — Крым наш или Крым не наш, я отвечаю: «Наш». Как минимум потому, что я просто горжусь своей страной, я патриот.

— Но ты же понимаешь, что власть и во внешней политике может ошибиться, может злоупотребить властью.

— Мы с тобой, в нашем узком кругу специалистов, можем обсуждать Крым, но я говорю про публичные высказывания на международной арене тех, кого эта власть вскормила, кто рос при ней, кто построил здесь бизнес. Я считаю, что это демарш.

Когда в интервью CNN человек (имеется в виду Собчак —прим. «Новой») говорит, что Крым не наш и санкции — это круто, то это как бы проститутство.

Есть международное право, есть юристы, и если они, даже со стороны Украины, не нашли поводов для подачи иска и пересмотра этой ситуации, значит, их нет. А если нет, то давайте не ставить под сомнение целостность моего государства, которое я люблю. Все, точка.

— У тебя когда-то была песня War is bad. Ты не считаешь, что то, что произошло в Крыму, спровоцировало войну на востоке Украины?

— Я думаю, что не все так просто. Это опять-таки политическая манипуляция и попытка обвинить нас в разжигании военных действий в силу наших притязаний, которые возникли однажды в связи с Крымом. Но это даже не наши притязания. Если есть какие-то люди, которые обладают сверхданными, то пусть сольют это в интернет, как когда-то Ассанж.

Есть такая штука — презумпция невиновности, она действует и на конкретного гражданина, и для меня она действует, и на власть. Пока не доказано обратное, я мыслю в рамках патриотически настроенного гражданина. Если у меня будут доказательства, я выйду на улицу вместе с теми людьми, которым претит ложь.

— Ты критикуешь либералов, хотя когда-то сама участвовала в оппозиционных акциях. Ты разочаровалась в оппозиции?

— Нет, у меня был просто юношеский период. Я как-то вышла из метро «Маяковская» и впервые увидела, что людей вяжут, увозят, а они кричат, толкаются. Я жутко расстроилась и вдохновилась идеей того, что есть некая власть, и она — это точно плохо, а есть какие-то честные люди, которые точно хорошо.

Я начала с некоторыми [оппозиционерами] общаться, задружилась с Яшиным, написала на гормональных и подростковых эмоциях песню «Математика». Ее тут же назвали гимном оппозиции, я ее кричала рядом с Немцовым в мегафон, выступала рядом с Шевчуком.

Меня это крайне все возбуждало, я познакомилась с Алексеевой, и я ее очень уважаю, как-то ради нее из Питера в Москву за рулем проехала, чтобы успеть выступить на протестной акции.

Но меня разочаровывает все, что не дает результата. Я эмоциональный человек, но от этой эмоциональности должно оставаться конкретное действие, поступок, результат. И я все ждала какого-то результата, но в то время на акциях одни кричали, что эти убийцы, другие их вязали. Взаимодействия и диалога не было вообще. А я за диалог.

— С властью?

— С властью. Я считаю, что отрицание власти или только ее критика — это бесперспективная история. В этой истории из-за амбиций группы людей, которые сейчас не во власти, возможна только революция и переворот, а мне это неинтересно, и я считаю, что это навредит моей стране.

— На Болотную площадь ты не ходила?

— У меня есть мое объяснение всему, что стало происходить дальше. Был действительно пик, когда могло полыхнуть, когда оппозиция могла бы занять какое-то весомое место. Но в оппозиционную более-менее честную по эмоции атмосферу стали вживлять успешных, гламурных персонажей.

— Венедиктов?

— Венедиктов. Я тоже не считаю его, естественно, оппозиционером. На мой взгляд, [на Болотную] кто-то шел по наитию, а кто-то шел совершенно рационально для того, чтобы сгладить остроту того, что происходило, для того, чтобы не полыхнуло. Если мы вспомним заявления многих, то они говорили: «Нет, ну проблемы есть, но Путин — мужик неплохой».

Закомплексованная, не привыкшая к серьезному освещению оппозиция подумала, что сейчас придут звезды, и к ней тоже будет больше внимания. Но звезды растащили любую их идеологию, мясо их высказываний, и гламуризация оппозиции ее убила, из серьезной силы снизу она превратилась в какую-то фигню. Я в этот момент перестала ходить на Болотную площадь. Мне было смешно, мне было жаль, мне было грустно.

— Вообще, закончилось все не гламуром, а серьезными сроками для трех десятков ни в чем не виноватых людей.

— Да. Что бы я сделала в первую очередь, так это разобралась все-таки во всех юридических основаниях в связи с теми людьми, которые и по сей день еще сидят. И если кто-то отсидел незаслуженно, давайте разберемся, с какой стати, по какой причине их посадили, какие юридические основания нашли судьи.

— Но при этом Путина ты уважаешь.

— Я уважаю его как яркую, сильную личность. Он столько лет отдал власти… Какие другие мотивы могут быть у человека, кроме реальных государственных, кроме борьбы личности за интересы государства?

— Жажда наживы.

— Мне кажется, за такое время уже любой человек на любой должности мог бы заработать.

— Так это нужно еще сохранить.

— Я не верю. Мне кажется, это слабый мотив. Я знаю себя, например, и у меня жажда наживы очень вторична. Я человек идейный. Мне 37 лет, у меня нет никаких сумок «Биркин», хотя была возможность в какой-то момент углубиться в эту тему и как минимум в них разбираться, но я даже не разбираюсь.

Поэтому я верю в то, что и у Владимира Владимировича жажды наживы точно может не быть. Я сужу по себе и думаю, что Владимир Владимирович — идейный человек, он действительно верит и работает в интересах страны, и это у меня вызывает уважение.

— Ну а фильм Навального про Медведева ты смотрела?

— Конечно, смотрела. Это очень хорошо сделано с киношной точки зрения, смотрится на одном дыхании, но к реальности имеет очень косвенное отношение.

Пример. Я люблю очень отель Pomegranate в Греции. Один из владельцев этого отеля мой друг, зовут его Аполлон. Навальный заявил, что этот отель принадлежит сыну Чайки. Аполлон мне рассказывал потом, что к нему приехала команда Навального, рассказала, что хочет снять про то, какой красивый отель. Мой друг их кормил, показывал им отель, подарил даже по старой греческой традиции им оливковую рощу.

— То есть этот отель не имеет отношения к Чайке?

— Этот отель не принадлежит сыну Чайки. Косвенно, через какие-то связи родственников там есть связь, но владелец этого отеля конкретно мой друг Аполлон. Вот я в этом отеле отдыхаю, я это вижу. Кстати, и Яна Чурикова там отдыхала.

— А говоришь, что не любишь роскошь.

— А он и не роскошный (номера на двоих от 166 евро за ночь — прим. «Новой»), я тебе говорю, я жила там в совершенно простом номере. Там есть бассейн, есть SPA, но то, что это не то, как описано в фильме, я как свидетель говорю. Натяжки журналистские, мягко говоря, и какие-то нечестные способы работы с людьми при съемках фильма характеризуют для меня и Навального.

Если ты подставляешь конкретного человека, который кормит тебя ужином, почему ты не подставишь дальше твой электорат? Человек не может быть здесь локально честным, а там локально нечестным. Я знаю или честных людей, или людей сомнительного толка. Для меня Навальный, безусловно, сомнительный персонаж.

— То есть руководство страны, приближенные к нему, кооператив «Озеро», Сечин — все эти люди на самом деле не наживаются на нашей стране, сидя на нефтяной трубе?

— Нет, я, без сомнения, думаю, что есть богатейшие люди, и некоторые из них стали таковыми после приватизации, к которой я отношусь негативно. Есть вокруг этих людей и другие люди, которые помогают им зарабатывать эти деньги.

Больше того, я полагаю, что эта схема существует и в Америке, и в любой другой стране, в которой есть возможности, ресурсы. Я думаю, что это нормальная схема и стремление одних зарабатывать много, и стремление вторых получить хоть что-то.

— Но ты не оппозиционер?

— У нас тот человек, который заявляет свое желание сменить Владимира Владимировича Путина, автоматом становится, наверное, оппозиционером.

— Но ты-то, как и многие другие кандидаты, при этом говоришь, что уважаешь Путина. Это странно звучит.

— Я против того, чтобы существовал пожизненно один и тот же человек у власти, это опасно для моей страны. Я думаю, Владимир Владимирович это прекрасно понимает и поэтому он сам взывал о появлении новых кадров, и придумывались всевозможные, но не очень удачные лифты для формирования новых политических деятелей. Но в силу коррупционности в стране испытывать иллюзию, что ты честно можешь стать в силу своих заслуг министром, наверное, не стоит. Я — оппозиция конструктивная и реформистская, а не революционная и все отрицающая.

— Ты говорила, что ты единственный несогласованный кандидат с Кремлем. То есть Собчак, которая это отрицает…

— Ты все время меня с ней сталкиваешь, а мне абсолютно по фигу. Давай про кого-нибудь другого поговорим. Я не верю ей. Я не верю Навальному. Я лично считаю, что все названные сегодня, особенно из тех, кто уже работает в политике давно, — это матерчатые куклы из одного сундука.

— Ты в свое время подавала в суд на «Луркмор». Как ты оцениваешь нынешнее давление на интернет — пакет Яровой, запрет VPN?

— Это плохо. Но я очень часто сталкиваюсь с тем, что ко мне приходят клиенты, которых в интернете анонимно оскорбили или оклеветали. Интернет должен существовать по тем же законам, по которым мы существуем и в реальной жизни. И там действительно колоссальные проблемы защиты прав оскорбленных, оклеветанных людей из-за вопросов хранения информации и, кстати, доступа к ней.

Пакет Яровой меня смущает по очень многим моментам, но это такая мировая тенденция, и я считаю, что это нужно более детально все рассматривать и работать над этим.

— Твой предвыборный сайт называется «Гордон за баб», и феминистки сочли этот слоган сексистским.

— Я к выражению «баба» не отношусь негативно, в русской литературе часто употребляется это слово. Да, это просторечие, но это показывает свойскость моего отношения к ним.

Я и себя считаю простой русской бабой. Нас должно обижать то, как соблюдаются нормы юридические в нашей стране, как работает закон по отношению к женщинам, а не как к нам обращаются.

— А как ты вообще к феминизму относишься?

— Мне это не близко, я не феминистка, хотя я с Машей Арбатовой приятельствую. Я считаю, что это течение — крайность некая, но оно делает свое доброе дело. Я не феминистка, и когда я говорю, что я за женщин, я говорю о том, что они действительно вот просто статистически и просто в силу физических особенностей менее защищены. Женщина с двумя детьми, она с бОльшим трудом найдет работу, например. И ей сложнее одной, нежели мужчине, который ушел из семьи, оставил детей и не считает нужным им помогать. Вот просто нам технически тяжелее.

Безусловно, есть проблема с некими традициями, с патриархальным обществом нашим, с законодательными моментами. Но есть, безусловно, и проблемы в нас самих. Что мы выросли в некой концепции, в которой мы вообще не считаем, что мы можем стать топ-менеджером или можем принимать решения во власти. Есть очень много женщин, которые растут с сознанием обслуживающего персонала, это факт.

У меня такой проблемы нет. Я считаю, что женщина, что я могу стать и президентом, и управленцем, что я уже доказала в своей жизни.

— Сейчас пытаются мужские слова переделывать в женские. Например, как ты относишься к слову «президентка».

— Слушай, меня такие инициативы вообще не интересуют. Мне кажется, что есть столько других проблем, что у меня вот к таким вопросам, честно тебе скажу, отношения нету. Спонтанно у меня ответа нету, этот вопрос меня не заботил. Если возникнет необходимость в ответе на него, то подумаю, как с юмором на него ответить. Сейчас просто даже неинтересно.

— Поскольку ты, наверное, больше привыкла к желтым СМИ, то задам тебе напоследок желтый вопрос. Твой бывший супруг сказал, что ты «используешь любую возможность заявить о себе, и страшно представить, как у нее в руках окажется ядерный чемоданчик».

— Господин Жорин пришел в суд со справкой о своих доходах в 47 тысяч рублей и предлагал платить нашему общему сыну Дане, которого он не видит, которым он не занимается по собственной инициативе.

Конечно, он боится, что однажды в нашей стране его спросят и за те налоги, которые он недоплатил, и за то время, которое он с ребенком не провел. Он просто трус, и его комментарий связан только с его трусостью.