«Запасной» Башкирцев

В ноябре 2016 года, когда я собирался в Нальчик с группой членов СПЧ, мне в фейсбуке пришло сообщение от прежде незнакомого Владимира Башкирцева — одного из присяжных в «деле Зиринова и других», о котором неоднократно писала «Новая» (номера от 22 апреля, 7 и 14 сентября, 11 ноября 2015 года и от 25 января 2016 года). Башкирцев — пенсионер МВД, бывший пожарный, проживающий в Кабардино-Балкарии — следил за нашими публикациями, прочел и многое другое, написанное о суде присяжных, и тогда, узнав, что СПЧ едет в Нальчик с передвижной выставкой, посвященной памяти жертв политических репрессий, попросил о встрече.

Совет постоянно занимается темой суда присяжных, и о его просьбе я сообщил Михаилу Федотову, а во встрече с Башкирцевым принял участие еще один член СПЧ — Ирина Киркора (когда-то она работала в аппарате суда). Возмущенный обвинительным вердиктом, который был вынесен двумя месяцами раньше, Башкирцев говорил не только о деле, но и много о том, как была организована работа с присяжными за пределами суда.

В Северо-Кавказский окружной суд в Ростове присяжных вызвали повестками из разных регионов Северо-Кавказского округа, и жили они в гостинице под «госзащитой» — чтобы облегчить ее задачи, изолированно от других постояльцев. В суд, до которого было 5 минут пешком, их возили на автобусе, в магазин ходили только группой и под присмотром. В выходные присяжных возили всех вместе на экскурсии и шашлыки, а на время отпусков, вызванных перерывами в процессе, ростовские «защитники» передавали каждого из них такой же службе в своем регионе. И так 13 месяцев.

О деле они говорили мало, чаще на крыльце, куда выходили курить, и чем ближе к концу процесса, тем осторожней. Башкирцев считает, что один из его бывших коллег специально выведывал настроения других присяжных: кто как собирается голосовать. Двое-трое было таких, которые с самого начала держались мнения, что «у нас зря не сажают», а сам он уже с середины процесса не скрывал своих сомнений, и большинство присяжных, как он был уверен, их разделяли.

12 сентября 2016 года присяжные вернулись в гостиницу из последнего отпуска. После ужина в комнату Башкирцева постучался охранник, дежуривший с ними на 6-м этаже, и передал, что «Владимира Ивановича просят подняться в комнату 12-06». К концу процесса часть присяжных уже вызывали по одному, и они ездили на лифте куда-то наверх. Башкирцев отправился к лифту в сопровождении охранника, но тут их нагнала старшина присяжных Наталья Р., выглядевшая испуганной, и объяснила, что «вызывают не того Владимира Ивановича» (в коллегии таких оказалось двое).

Башкирцев спрашивал товарищей, вызывали ли их на 12-й этаж, и двое нехотя подтвердили, что да, вызывали, убеждали голосовать за обвинительный вердикт. Но вызывали только тех, кто еще не определился с будущим голосованием и только из основного состава коллегии. Запасных к концу процесса оставалось четверо, все они оказались шокированы обвинительным вердиктом и тем, что присяжные, выходя из совещательной комнаты, просили у них прощение за проявленное малодушие.

Разумеется, рассказ Башкирцева слишком субъективен, и делать какие-то выводы только из него было бы невозможно. Однако он взялся связать меня и с другими присяжными, с кем успел подружиться за 13 месяцев процесса. Практически слово в слово то же, что и он, повторили еще две женщины: из Волгограда (запасная) и из Ростовской области (из основного состава). Рассказ, в котором есть имена и детали — ночные разговоры после вердикта и слезы — дался им с трудом: обе работают в бюджетной сфере и опасались последствий «борьбы за справедливость». Поэтому их фамилии мы опустим, но их заявления есть в материалах Верховного суда.

Тетрадка Анжелы

Зато имя еще одной присяжной из Владикавказа мы назовем с удовольствием и встанем на ее защиту, если с ней случится какая-то неприятность по службе: это наша коллега, журналистка Анжела. На встречу она пришла с толстой тетрадкой, где подробно записывала все, что услышала и узнала за 13 месяцев судебного заседания, и где на полях пестрят знаки вопроса. Полистаем эту тетрадку вместе с ней, чтобы увидеть процесс глазами присяжного (пока нам важно общее впечатление, а с громоздким анализом доказательств пока погодим).

Скамья подсудимых располагается прямо напротив кресел присяжных, и за 13 месяцев у них была возможность хорошо рассмотреть тех, кого государственное обвинение называло бандитами. Вот «главарь банды» Сергей Зиринов. Ему (в 2016-м) 42 года, он окончил факультет экономики Кубанского госуниверситета, защитил кандидатскую, а позже и докторскую диссертацию, у него грамотная речь. В 1997 году после смерти дяди Зиринов возглавил семейный бизнес, основа которого была заложена его матерью и дядей еще в эпоху «перестройки», в 2002 году был избран депутатом Законодательного собрания Краснодарского края, построил еще несколько аквапарков и отелей — в общем, вышел на уровень крупного бизнеса.

С точки зрения присяжных, это человек им «классово чуждый», тем более что его курортный бизнес вряд ли полностью прозрачен. Но ведь следствие обвинило его не в финансовых преступлениях, а в убийствах, которые он якобы не только заказывал, но и принимал в них деятельное участие, сам прятал трупы и оружие. Первый ужас Анжелы перед этим человеком через какое-то время сменился удивлением: а зачем ему надо было все это делать? Мотивы трех убийств, совершенных в течение 11 лет якобы группой бизнесменов, в основном образовавших «банду», обвинение толком объяснить не могло. Адвоката Зиринова Анну Ставицкую, когда она попыталась показать отсутствие такого мотива при допросе потерпевшего, судья лишил права вести защиту: почти весь процесс она просидела в зале как «публика».

В июне 2016 года, когда пошел уже 10-й месяц процесса, практически прямо на скамье подсудимых от скоротечного рака скончался чемпион по боям без правил Амар Сулоев, по версии следствия, возивший киллера к месту последнего из убийств. Из СИЗО его доставляли почти без сознания, но судья согласился изменить меру пресечения, когда лечить его было уже поздно. Это произвело на присяжных крайне тягостное впечатление, тем более что мотив борца, никогда не признававшего свою вину, следствие тоже не смогло объяснить.

Судья вел процесс крайне нервно, постоянно удалял присяжных из зала при допросе свидетелей, которые могли бы прояснить для них ключевые вопросы. Непосредственные исполнители убийств сидели не на скамье подсудимых вместе с «бандой», а выступали свидетелями, хотя и в наручниках: оба были осуждены годом ранее в результате «сделки со следствием», оба отказались в суде отвечать на какие-либо вопросы, только хмуро слушали, сидя между конвоирами, как прокурор читал их показания, данные в самом начале следствия. Не раз на процессе звучало и слово «пытки» — но тут судья сразу же удалял присяжных из зала.

Вопросов в Анжелиной тетрадке становятся все больше, они накапливаются и суммируются в один, связанный с делом уже скорее косвенно: а от кого, собственно, их так тщательно охраняют? Если кто-то и пытался воздействовать на присяжных, то как раз со стороны обвинения — через старшину, которая как-то проговорилась, что ее муж работает в ФСБ, сама она тоже служила прапорщиком в погранотряде, а их дочка как раз поступала в Военную академию в Санкт-Петербурге — судья сделал лишний перерыв в процессе, когда старшина поехала наводить там какие-то мосты.

«Я не знаю, виновны они или нет, — объясняет, листая тетрадку, Анжела. — Нам было понятно только то, что обвинение не доказано. Но к концу процесса мы все понимали, что «органы» через эту «госзащиту» знают о каждом из нас все: кто где живет, с кем дружит, где учатся наши дети… Как будто мы тоже были подсудимые. У меня чувство, что они нас сделали соучастниками какого-то своего преступления».

Анжелу с ее тетрадочкой в комнату 12-06 не вызывали: было понятно, что на нее давить бесполезно, а всего за оправдательный вердикт было подано три голоса.

Комната 12-06

Наверное, остальные с ним все-таки поговорили, потому что сначала еще один присяжный, хотя и был возмущен, опасался говорить с журналистом. Его легко понять: трудно сохранить веру в правосудие после их опыта в Северо-Кавказком окружном военном суде, и мало надежды, что твоя позиция может что-то изменить. Но это был тот присяжный из основного состава, который побывал на 12-м этаже и все же не поддался оказанному на него давлению.

Опасаясь потерять работу в Северной Осетии, он просил не называть его имени, хотя был готов приехать для дачи показаний в Верховном суде, и у нас есть копия его заявления, представленного туда защитой. Вот цитата из этого документа:

«12 сентября 2016 года я находился в своем номере в гостинице «Амакс», когда ко мне пришел сотрудник госзащиты и попросил пройти в номер на другом этаже… Там был человек, который представился сотрудником правоохранительных органов, но имени, фамилии и звания он не сообщил. Этот человек стал говорить, что вина Зиринова и других не вызывает сомнения, что хотя следствие и не нашло достаточных доказательств, а прокурор в суде не сумел доказать их виновность, это вовсе не означает, что подсудимые невиновны… Он говорил, что если бы Зиринов и компания не были причастны, то не нашли бы трупы и оружие. Он точно знает, что Зиринов и компания — настоящие бандиты, они должны сидеть в тюрьме, а мы, присяжные, должны в этом помочь. Если же мы проголосуем за оправдание, то на свободу выйдут убийцы… Я посчитал, что этот разговор незаконен, о чем ему и сообщил. Он мне настоятельно рекомендовал никому не рассказывать о встрече. Насколько я понял, других присяжных тоже вызывали на подобную «беседу»…

Старшина

Старшина присяжных в «деле Зиринова и других» Наталья Р. — пожалуй, то единственное, что в этом процессе в Северо-Кавказском окружном военном суде было действительно «военного»: она бывший прапорщик погранвойск, откуда уволилась менее 5 лет назад, а ее муж работал в органах ФСБ. При отборе присяжных защита, использовав два немотивированных отвода, заявила ей и еще одному присяжному, недавно уволившемуся из органов МВД, мотивированные отводы, однако судья их отклонил.

При отборе присяжных судья запретил адвокатам выяснять у присяжных, из каких именно регионов они вызваны в окружной военный суд, в ходе процесса адвокаты также не имели права собирать сведения о присяжных, поэтому еще одно важное обстоятельство защита выяснила уже после процесса: в городе Ставрополе, откуда Наталью Р. якобы вызвали повесткой, списки присяжных для Северо-Кавказского окружного военного суда по какой-то причине вообще не составлялись. Каким образом Наталья Р. и еще один присяжный из Ставрополя все же оказалась в составе этой коллегии — вопрос для специальной проверки, которая, увы, выходит за пределы наших полномочий, так как может быть квалифицирована как нарушение закона о персональных данных.

Апелляция — такая же фикция?

Довод защиты о незаконном составе коллегии присяжных, что должно повлечь безусловную отмену вердикта и приговора, Коллегия по делам военнослужащих Верховного суда просто так проигнорировать не могла и ответила в решении:

«В материалах дела имеются сведения о том, что присяжные заседатели (Р. и Г.), зарегистрированные в Ставрополе, внесены в списки кандидатов в присяжные заседатели Северо-Кавказского окружного военного суда… которые составлены и в установленном порядке представлены… в суд». И далее — изящная ссылка на решение Европейского суда по правам человека, который в известном деле «Пичугин против РФ» согласился с доводом о том, что факт неопубликования списков присяжных сам по себе не делает состав суда незаконным.

На то это все же и Верховный, а не какой-то заштатный суд, куда набирают кого придется. Ссылка на решение ЕСПЧ уместна и похвальна, но Верховный суд должен подавать и пример того, как правильно пишутся судебные решения, а именно: если «в материалах дела имеются сведения», то тут же, сразу должна быть ссылка и на номер листа дела. Но такие сведения, во всяком случае в том виде, в каком со всеми материалами могла познакомиться защита, в деле отсутствуют, зато адвокаты, со своей стороны, представили Верховному суду ответ из администрации Ставрополя: списки присяжных для Северо-Кавказского окружного военного суда не только не публиковались в газете «Вечерний Ставрополь», но и не составлялись вовсе.

Пятерым присяжным, заявившим о давлении после процесса (а во время него не растеряться мог лишь подготовленный к такому давлению человек), потребовалось немалое мужество. Возможно, перед более высоким судом и другие их товарищи, которые скрепя сердце проголосовали в поддержку обвинения, тоже подтвердили бы факты давления. Но Коллегия Верховного суда РФ, увы, не укрепила их и нашу общую веру в правосудие.

Факт давления на присяжных особенно возмутителен в свете того, что говорится о развитии такого суда на самом высоком уровне, но юридически по сравнению с доводом о незаконном составе коллегии этот аргумент не столь безусловный, он требует оценки судом. Вот какую оценку дала Коллегия по делам военнослужащих заявлению того бывшего присяжного, который лично побывал на 12-м этаже: «Составленное после рассмотрения дела заявление о беседе с неизвестным ему лицом не содержит каких-либо конкретных данных…»

А какие же тогда данные оно содержит? Не дело ли суда уточнить эти данные путем допроса бывшего присяжного, тем более что на такие же факты указывают и другие заявления? «Перед удалением Коллегии для вынесения вердикта председательствующий выяснял, оказывалось ли на кого-либо из присяжных воздействие», — просто цитирует Верховный суд Уголовно-процессуальный кодекс и протокол судебного заседания. Но процедура апелляции была введена в российский уголовный процесс в 2011 году именно ради того, чтобы суды вышестоящих инстанций получили возможность сами исследовать доказательства, а не просто перечислять их, штампуя уже вынесенный приговор. Или апелляция — такая же фикция, как то, во что превращается суд присяжных?

За кулисами

История заката суда присяжных в новой России — это, по сути, история о том, как профессиональный суд, лишенный опоры на гражданское общество, превращается в придаток «правоохранительных органов». Урезание компетенции суда присяжных, дойдя до предела, в прошлом году сменилось президентской инициативой по ее расширению на ряд дел в судах районного уровня. Но по просьбе судей введение в действие этих поправок было отложено пока до июня 2018 года, а тем временем спецслужбы, мотивация которых часто далека от интересов правосудия, вместе с судьями продолжают нарабатывать технологии манипуляции присяжными.

Лет десять назад, когда я вел специальный проект «Клуб присяжных», в суды по повесткам еще приходили предприниматели, менеджеры коммерческих структур и просто независимые по своему складу люди, движимые социальным любопытством: им было интересно знать, как это работает. Но непомерное затягивание процессов, манипулирование и информационная кампания, направленная на дискредитацию присяжных, сделали свое дело: сегодня обычный состав коллегий — «бюджетники», люди зависимые и оттого боязливые, а уж судья для них «царь и бог».

В этих условиях специально формировать нужную обвинению скамью присяжных даже и не требуется: в крайнем случае, всегда найдутся рычаги, чтобы через отделы кадров нажать на одного-двух из них. Но с точки зрения обвинения в составе такой в целом пассивной Коллегии полезно иметь и одного-двух «своих», которые будут, с одной стороны, создавать нужные настроения, а с другой, информировать о них. Эффективнее других эту роль выполняет старшина Коллегии, а только что набранные присяжные обычно голосуют за того, кто сам вызвался на эту роль.

Этими закулисными ноу-хау владеют спецслужбы (связанные со Следственным комитетом и с прокуратурой, поддерживающей обвинение) и, разумеется, судьи и те сотрудники аппарата судов, которые рассылают повестки и курируют присяжных. Картина, о которой рассказывают присяжные из «дела Зиринова» в Ростове, в целом совпадает с ощущениями зам. главного редактора «Новой» Ольги Бобровой, которая отработала несколько месяцев присяжной в Московском городском суде и подробно описала свой опыт у нас в № 116 от 18 октября — с той лишь разницей, что в Ростове «ставка» была выше, а давление откровенней.

13-й судья

Недостаточность доказательств, о которой говорили и встретившиеся со мной присяжные, — вот что заставило судью Северо-Кавказского окружного военного суда Олега Волкова негласно согласиться на включение специального силового ресурса. Номер комнаты в гостинице, куда вызывали присяжных, он вряд ли знал — к чему ему эти технические детали? — но в целом он эту технологию не просто понимал, но именно он ею и дирижировал. Это уже не то чтобы совсем новое слово в правосудии, но эти действия, конечно, сами образуют состав ст. 294 УК РФ: «Воспрепятствование отправлению правосудия» (часть 3 — вмешательство лица с использованием своего должностного положения).

Между тем в деле, которое рассматривается с присяжными, профессиональный судья по закону не главный, не он выносит вердикт о виновности. Он лишь «13-й», его дело — вести процесс так, чтобы присяжным были понятны факты, на которые ссылаются стороны. Апелляционное определение Коллегии Верховного суда лукаво, когда говорит, что судья Волоков обеспечил в процессе равенство сторон.

В следующем номере «Новой» мы вернемся к анализу доказательств по «делу Зиринова и других», тем более что некоторые из них по закону вообще не могли быть представлены перед присяжными.

Продолжение следует