Кто и в чем обвинял Сарджента, неизвестно по сей день: обвинительницы в делах о сексуальном харассменте, как и обвинители в процессе инквизиции, всегда сохраняют анонимность: иначе это нарушит их право на privacy и вообще чутко ранит их нежные души. Однако стало известно наконец, что обвинения были связаны с «неподобающими притрагиваниями» и «неуместным вниманием».

То есть Сарджент никого не насиловал, трусов не сдирал в котельной, угрожая крахом карьеры. Может, он кому-то положил руку на коленку; может, тиснул за грудь; может, напившись на вечеринке, расточал знаки внимания такой же пьяной и неадекватной женщине, а может, и вовсе ничего не было: синдром жены Потифара тоже никто не отменял.

Что и следовало ожидать.

Спору нет — Вайнштейн и Кевин Спейси свое заслужили. Нельзя быть серийным секс-маньяком, и четырнадцатилетний мальчик не должен просыпаться от того, что взрослый дядя копошится у него в ширинке. Проблема, однако, в том, что — как заметила в одной из своих прекрасных статей Анна Дельгадо — слово «изнасилование» в последнее время на Западе резко поменяло область определения.

Сначала понятие «изнасилование» резко расширилось. «Изнасилованием» стало все, что женщина объявила таковым. Теперь «изнасилование» случается даже тогда, когда девушка напилась, пошла вместе с парнем, писала подруге восторженные эсэмэски «я иду трахаться!», а после раскаялась и заявила: «меня изнасиловали».

Однако вскоре и этого стало мало, и к «изнасилованию» добавилось «сексуальное нападение». Sexual assault — это все что угодно. Положил кому-то руку на коленку — вот тебе уже и sexual assault.

Во всех таких случаях обвиняемый оказывается совершенно беззащитен. Он не может доказать, что не клал руки на коленку, особенно десять лет назад. Это — его слово против ее. Правила, продиктованные администрацией Обамы американским кампусам, и правила ведения подобных дел в британской полиции фактически утверждают, что обвиняемый виноват, пока не доказано обратное.

Феминистская теория гласит, что rape и sexual misconduct — это такая страшная травма, что женщина никогда не способна о ней соврать. Раз говорит — было, значит — было. Это самец, у которого на уме всегда одно и то же, способен врать о своих отношениях с женщиной. Женщина же — эфирное существо, не способное к истерике и лжи, никогда в насилии зря не обвинит.

Практика эту теорию не подтверждает.

Калеб Уорнер, студент университета Северной Дакоты, переспал со студенткой. Студентке он понравился, и она предложила ему быть ее парнем. Калеб отказался. На следующий день она обвинила его в изнасиловании.

Десятилетняя девочка Элизабет Пейдж Каст залезла на компьютере на порносайт, за чем ее и застукала религиозная мама. Чтобы объяснить маме свое поведение, Элизабет заявила, что ее изнасиловал сосед. Соседа посадили. Он отмотал четыре года, после чего Элизабет призналась, что соврала.

Студентка University of Virginia долго рассказывала о страшном групповом изнасиловании, которому она подверглась на вечеринке Фи Каппа Пси. Эти рассказы способствовали ее общественной карьере. Она сделала себе имя как rape survivor, вошла в комитеты и заседала в комиссиях. Журнал Rolling Stone был так впечатлен ее историей, что сделал об этой героической жертве огромную статью. После чего выяснилось, что никакого изнасилования не было вообще, а девушка-истеричка высосала его из пальца, чтобы оправдать плохую учебу.

Богатые родители устроили свою дочку в одну из самых престижных лондонских школ. Девочка плохо училась, страдала пищевыми расстройствами и испытывала приступы паники. Когда родители стали ее расспрашивать о причинах, она заявила, что ее изнасиловал учитель географии Като Харрис.

На беду Харриса, родители девочки тоже были немного психопаты. Они наняли супердорогих детективов, чтобы во что бы то ни стало покарать обидчика — среди нанятых ими оказалась даже бывшая замначальница Скотленд-Ярда Сью Акерс, которая всячески давила на следствие.

Дело рассыпалось в суде. Присяжным понадобилось 26 минут, чтобы полностью оправдать Харриса. Однако карьера его и психика к этому времени были непоправимо разрушены. Что же до маленькой истерички, искавшей, на кого переложить ответственность за свои неуспехи в учебе, — она осталась анонимной.

Нынешние процессы о харассменте полностью нарушают презумпцию невиновности. Обвиняемый считается виновным, если только не может доказать своей совершенной непричастности. Даже если обвинение не подтвердится в суде, жизнь и карьера его будут разрушены. Сразу после ареста его имя оказывается во всех газетах. Но даже этот отказ от принципа презумпции невиновности является лишь следствием более важной проблемы.

Сексуальное поведение человеческой самки в течение многих тысяч лет было предметом самого строгого регулирования. Все успешные цивилизации делали женщину товаром. Этот товар должен быть целый, непорченый, и самые разные культуры прибегали к самым омерзительным ухищрениям, чтобы гарантировать, что товар воспроизведет потомство только от своего владельца. Китайцы бинтовали женщинам ноги, арабы вырезали им половые губы, евреи побивали неверных жен камнями, и все — абсолютно все сколько-нибудь продвинутые культуры — шли на все, чтобы обеспечить девственность женщины до брака и верность — в браке.

Сексуальная революция 60-х годов отправила всю эту систему табу на свалку: женщина стала так же свободна в своем сексуальном поведении, как мужчина.

Однако теперь маятник качнулся в другую сторону. Получается, что женщина — свободна, а мужчина — нет. Женщина может все что угодно. Напиться на вечеринке. Приставать к мужику. Прийти к нему в комнату, сесть к нему на колени, посылать ему похабные эсэмэски, но если она передумает в самый ответственный момент — это уже изнасилование. И даже если она передумает уже после, это — тоже, оказывается, изнасилование! Она была пьяная! Она не соображала, что делала! А он, гад, изверг, тварь, воспользовался ее беспомощным состоянием.

Это я отнюдь не к тому, что «сама виновата». Вовсе нет. Бывают ситуации, когда никто не виноват.

Свобода влечет за собой ответственность: в том числе и ответственность за то, как женщина распоряжается своим телом.

Если босс пристает к тебе — дай пощечину. Не помогает — уйди. А если ты поощряешь это, чтобы сделать карьеру, не нужно потом рассказывать, как он тебя захарассил. В конце концов, сексуальная революция позволила многим женщинам делать карьеру древнейшим способом — через постель, и очень многие женщины этим воспользовались. Интересно, сколько жертв Вайнштейна добровольно лезло к нему в постель в предвкушении скорой карьеры?

Разумеется, во всем этом много грязи и боли, к тому же единых правил не бывает: то, что одна воспринимает как удачу (ура! захомутала босса), для другой — предмет неистребимой травмы. Люди — злы. Люди причиняют друг другу много зла. Но в том-то и дело, что не все человеческое поведение поддается законам.

Не всегда зло наказуемо через закон. Человека на работе могут подсидеть, оклеветать, подставить, настроить против него друзей. Но хуже ситуации, при которой человека подсиживают, только ситуация, когда он вправе обратиться в полицию с жалобой: «Меня подсидели!» Потому что по закону подлости в полицию обратится не тот, кого подсидели на самом деле, а невротик и псих.

То же самое — секс. В человеческом обществе (и даже животной стае) секс — всегда больше, чем секс. Это способ строить отношения в коллективе, это способ выразить доминирование, это способ унизить, привязать или сделать карьеру. В ситуации, когда секс стал территорией свободы, мы просто не можем позволить себе законодательно регулировать все его оттенки.

В противном случае на каждого Харви Вайнштейна мы получим по Карлу Сардженту, покончившему с собой, потому что его боссу сказали, что он когда-то кого-то потрогал за коленку.