«Во времена моего детства Шекспиров «Юлий Цезарь» входил в школьную программу… Сейчас в школах эту пьесу уже не читают, потому что ученикам не хватает на нее внимания. Иногда чтение и обсуждение этой пьесы заменяют изготовлением картонных щитов и мечей. Такой порчи начального образования не превозмочь никак».

Кто это пишет? Консервативный чиновник из нашего теперешнего Министерства образования, призывающий ввести в школах чуть ли не нормы дореволюционных классических гимназий?

«Очутившись нынче в окружении профессоров хип-хопа, идеологов гендера, мульткультуралистов без границ, я понимаю, что все эти негодующие на эстетическую ценность литературы взрастят институциональных негодующих себе на смену».

А это кто? Кондовый узколобый почвенник, ратующий за чистоту рядов?

«Изначально Канон был обязательным чтением в наших учебных заведениях и, несмотря на современную политику мультикультурализма, истинный вопрос, связанный с Каноном, остается прежним: за какие книги на нынешнем историческом этапе браться человеку».

Тут уже союзником выступает, кажется, сам Путин В.В., выпустивший перед прошлыми выборами статью с предложением «сформировать список из 100 книг, которые должен прочитать каждый выпускник российской школы», где походя пинается как раз «мультикультуризм».

К долгожданному изданию у нас «Западного канона» Гарольда Блума в талантливом переводе Дмитрия Харитонова можно предъявлять одну претензию — за отсутствие предисловия, которое вводило бы читателя в контекст. В идейный контекст, в котором писалась эта вышедшая в 1994-м книга и без знания которого невозможно ни расценить ее зашкаливающую страстность, ни понять сразу, «при входе», что консерватизм Блума, его преклонение перед каноном и традицией не имеет ничего общего с теперешним отечественным курсом на архаику. Ровно наоборот — Блум этому курсу «перпендикулярен». И — если читать его внимательно и понимая тот самый контекст — он может оказаться действенным противоядием.

Итак, начало 90-х. В американской академической и медийной среде царит «мультикультурализм». Он предполагает не только отношение к людям разных культур как к равным, но и то, что все должны находиться в постоянном покаянном понимании того, что «Гамлет» равен по величию некоему африканскому, например, опусу того времени, который по социально-историческим причинам не был оценен по достоинству. Носители левых взглядов, всегда преобладающие в этой сфере, предлагают к тому же смотреть на литературу исключительно как на выражение «социальной правды истории», а последователи влиятельнейшей тогда структуралистской школы «отменяют» разницу между великой и невеликой книгой, призывая все расценивать как просто «текст», ценность которого никак не задается его талантливостью. (И тогда, по выражению не любившего этот подход Григория Дашевского, «для нас одинаково важны, с одной стороны, неизвестный графоман и Пушкин, а с другой — ранний неудачный пушкинский стишок и «Моцарт и Сальери».)

Он выступает за образующие традицию «великие» книги, главное в которых то, что они прекрасны и что вместе они образуют общую для нас систему прекрасности. Никакой другой пользы от них нет. «Чтение самых лучших авторов — скажем, Гомера, Данте, Шекспира, Толстого, — не сделает нас лучше как граждан», — пишет Блум, не совпадая даже с редким своим поклонником из интеллектуальной среды Иосифом Бродским, утверждавшим в нобелевской речи, что «для человека, начитавшегося Диккенса, выстрелить в себе подобного во имя какой бы то ни было идеи затруднительнее, чем для человека, Диккенса не читавшего».

И вот что тут надо сказать отчетливо. Эта страстная книга, вышедшая в Америке в 1994-м и прозвучавшая как голос «против всех», и сегодня у нас здесь, если читать ее не поверхностно, звучит таким же голосом. Потому что у тогдашней зарегулированной политкорректностью Америки и у теперешней захваченной обязательным патриотизмом России есть одна — важнейшая — общая черта. И там, и там идеология оказывается важнее «прекрасного». И даже к великим авторам обращаются не за тем самым «величием», а за «доказательствами».

Канон, по Блуму, нужен не для того, чтоб нас нравственно воспитать и научить хорошему, а только для того, чтобы гарантированно воспарить, «заставить нас почувствовать себя в родных стенах не как дома» (способность сделать это и есть, по Блуму, литературное «величие»).

«Чтение в пользу какой бы то ни было идеологии — это вообще не чтение», — пишет Блум. Ох, как хорошо бы было, чтоб мы это, наконец, поняли и окончательно приняли.

Возможно, первый шаг к этому — прочитать «Западный канон» Гарольда Блума.

Гарольд Блум. «Западный канон», М., Новое литературное обозрение, 2017.