…Железная дорога. Станция: имя им легион. Зябкая витрина с заветренными булками. Зябкие стены из пластика. Железные дырчатые кресла. Рельсы явно проложены по ледяной пустыне, по которой ходит лихой человек (как говаривал К. П. Победоносцев о России).

Вот он, лихой человек в куртке-дутике: лопает китайскую лапшу спиной к плоскому телевизору, цветущему news за 14 сентября: взрыв в Лондоне… SPA… новый «Вольво». Рядом мается на лавке синеглазый студентик. Сплетничают терпеливые тетки, крашенные хной.

Входит Некто — отморозок с голым черепом, под два метра росту. В старой флотской шинели и кирзовых сапогах. С чемоданом: из тех еще, фибровых, с жестяными уголками. Скидывает шинель, сапоги, портянки. Страшно бьет студента: кровь течет из ушей. Ломает мальчишку, вскидывает тело к стене, рвет на нем рубашку, достает финку.

А по станционным мониторам вместо расписания электричек текут слова:

И внял я неба содроганье, И горний ангелов полет…

…И он мне грудь рассек мечом, И сердце трепетное вынул.

С этого начинаются «Маленькие трагедии» Кирилла Серебренникова. В следующей сцене Пророк, он же Моцарт (Филипп Авдеев) выйдет играть со шрамом через всю грудь.

Гоголь-центр резкими свингами подчеркивает: все это — здесь и сейчас, здесь и сейчас! Ад Дона Гуана, Сальери, Скупого рыцаря у нас под ногами. Со станционной лавки в прологе-«Пророке» встает и выкрикивает сам себя рэпер Хаски, он же Дмитрий Кузнецов, родом из Улан-Удэ: сильные, черные строки о желтом снеге, трамваях-поводырях, панельках всея Руси. О поколении, которое тлеет у мониторов и жжет… жжет… жжет.

18+

Наверное, призывник-2017, порезанный шестикрылым Серафимом, так и должен хрипеть.

Кстати, ныне, когда все размежевались до грызни, до ядовитой пены — бенефис Хаски в спектакле Серебренникова особо выразителен. Ребята идут против течения, притом оба. Серебренников у нас вроде как протагонист либерализма, его осажденная крепость. А Хаски — человек других взглядов: он почитает Прилепина, он участвовал в записи «Пора валить».

Но в 2017-м Прилепин выступил в защиту Серебренникова. А К. С. позвал в спектакль Хаски. В «Маленьких трагедиях» его рэп стал чуть ли не «шумом времени». Нашего, конечно.

Да и взгляды политических противников на панельную Россию явно оказались схожи.

Наверно так — поверх барьеров — хулиганят и братаются шрамы от финки Серафима.

…А в чемодане у Серафима в шинели (да и что ему носить на Руси?) — верно, традиция, отеческое благословение. От «19 октября» до «Архипелага ГУЛАГ» и «Москвы—Петушки».

Напомним: премьера вышла на сцену без режиссера. С 23 августа Кирилл Серебренников под домашним арестом. Труппа «Гоголь-центра» выкладывается на спектакле без К. С. в зале: по самой полной, на отрыв и разрыв аорты. Принимая всю полноту ответственности на себя. Это очень видно в игре бывших студентов Серебренникова в Школе-студии МХАТ, из которых и сложилась его «Седьмая студия». (По версии следствия, фирма-однодневка, созданная «для отмыва» денег. На деле же — труппа, которая сложилась из актерского курса К.С., новый побег от ствола МХАТа).

Но так же — без режиссера чуть не ответственнее и самоотверженнее, чем при нем, — играют «старшие», бывшие актеры Театра Гоголя: Светлана Брагарник, Ольга Науменко, Майя Ивашкевич.

По премьере видно: обещание Серебренникова на открытии «Гоголь-центра» создать из «младших» и «старших» единую труппу выполнено. В обстоятельствах 2017-го они сплотились. Кажутся едиными, как вереница фигур на фризе с античной битвой. Они и бьются. За свой театр.

Страшен, особенно поначалу, в утренней ломке его Моцарт: на руки-ноги гримом наведены синяки от уколов, лишь музыка возвращает блеск глазам и тонкость жестам. Страшен подтянутый целеустремленный Сальери (Никита Кукушкин), достающий из унитаза клочья черновиков гуляки праздного, чтоб бережно разложить их по файлам — и проиграть всем телом, всей силой зависти. Страшна Лаура в отбеленном парике (Виктория Исакова), с накладными губами из пластика, со змеиными потягиваниями на матрасе. Еще страшнее, видимо, ее «фанера», последний хит Мадрида — но уж от этого зритель избавлен. На мониторах, на фоне телевизионного «снега» просто вспыхивает надпись «ПОЕТ», не слушать же ее…

Такого злого, так наотмашь бьющего образа «гламура-2017» на сцене еще не было.

Страшен жизнерадостный, как породистый щенок, Дон Гуан (Семен Штейнберг), таскающий за собой коллекцию кассет с любовными стонами Инез и Лауры. Страшны Монах и Бесноватый, обучающие его морали у врат обители (Бесноватый, впрочем, быстро сорвется на юродивый перепляс с эротическими эпиграммами Пушкина на устах). Страшны Герцог (Евгений Романцов) и мотогонщик Альбер (Гоша Кудренко), вместе обшаривающие сейф Барона (Алексей Агранович). И юный интеллектуал Фауст, бормочущий «Все утопить» гаджету с голосовым управлением.

И очень страшна гробница Командора (Вячеслав Гилинов): пожилой человек с орлиным профилем, в каракулевой папахе, возлегает в гробу хрустальном советской магазинной витрины — той самой, белой, облупленной, где мяса и рыбы не водилось. Он завален до пояса бумажными цветами с кладбища в райцентре: розовыми астрами и георгинами вырви-глаз.

— фон встречи Донны Анны (Виктория Исакова) с совратителем. Но ее покойный супруг ужаснее.

Спектакль явно этапный: в нем отзвуки «Терроризма», «Леса», «Кому на Руси…», «М(ученика)». У гробницы Командора вспоминаешь «Похороны Сталина» в «Гоголь-центре».

Самый сильный, самый горький и жесткий фрагмент — «Пир во время чумы». Он отдан «старшим». И пиром этим, по Серебренникову, кажется, была «культурная жизнь» блаженного советского прошлого. А чумою — оно само. Желтые филармонические афиши 1970-х, зажигательно исполненные арии из «Марицы», Глен Миллер на аккордеоне, «Вакхическая песнь», прочитанная дрожащим голосом пожилого Билетного Кассира (Майя Ивашкевич), лирическая Мери (Светлана Брагарник) с задушевной песней 1980-х, в роскоши концертных блесток… Неприкаянный Вальсингам (Алексей Агранович), их поздний последыш — с бардовской гитарой. И с аравийским ураганом, и с дуновением чумы… А они (и не вся ли «интеллигенция» за этой черной метафорой?) подтягивают, встав навытяжку, дрожащими голосами. Потом за всеми приходят ловкие санитары.

…На поклонах актеры вынесли лист профнастила. На нем дрожала видеозапись. Кирилл Серебренников что-то говорил труппе на языке жестов, глядя в зал. Звука не было.

…Следующее судебное заседание — по дикому какому-то совпадению — 19 октября.

Так что Пушкин жив. Да и спектакль именно о том, что в мрачных пропастях земли, сквозь весь опыт XX века, сквозь всю метель, «снег» телепомех и радужную пену XXI-го — он прошел. С нами.