Август — время, когда страна ждет беды. Катастрофа августа-2017: пожары в Ростове-на-Дону, страшная резня в Сургуте. И — арест Серебренникова. Он обрушивает перспективу страны с этой властью.

…Только те, кто пришел за полтора-два часа до начала заседания, смогли попасть на второй этаж, в коридор Басманного суда, из которого стремительно ушел кислород. Люди копились. Ждали артисты. Ждал адвокат обвиняемого Дмитрий Харитонов.

— Освободите место для конвоя! — прокатилось по этажу. Набитый коридор простонал: «Кирииилл!», мелькнула бейсболка, двери закрылись.

— Пропустите вперед людей из списка!

Поручители — Андрей Смирнов, Виктория Исакова, Алексей Мизгирев, Ксения Ларина — протискиваются вперед.

В узкий проход между людьми и приставами входит человек в сером костюме — розовый галстук, торчащие уши, бодрый хозяйский настрой (пресс-секретарь Басманного суда) — и кричит:

— А сейчас съемка! Отрабатываете протокол и спускаетесь вниз; людей много, заходите группами!

Мужчины с камерами на плечах ринулись в двери. Молодые и средних лет. Им позволили снять Серебренникова в клетке. Знаю: работа. В лагерях тоже работали. Но в этой ожесточенной готовности снимать, фиксировать беспомощного человека, как зверя за решеткой, было что-то непристойное. Исполнившие профессиональный долг с трудом выдирались из толпы. Ничего не было на их опустевших лицах, кроме пота.

Давка у дверей. Пресс-тип в костюме орет не своим голосом:

— Отойти! Первыми проходят РИА «Новости»! Государственные информационные агентства!

— А «Рейтер»?! А «Франс Пресс»?! — беспомощно вскрикивают рядом.

Давка становится Ходынкой. Один странноватый персонаж прет внутрь так, что люди кричат, а приставы получают законную возможность, всех оттеснив, захлопнуть двери.

— Уберите телефоны! — надрывается секретарь суда. Включают экран трансляции. В зале №21 судья Елена Ленская решает вопрос о мере пресечения — в СИЗО, под домашний арест, под подписку.

Как известно, бремя доказательств лежит на стороне обвинения. Это оно обязано документированно убедить суд в наличии состава преступления — хищении 68 миллионов рублей, якобы оторванных от театральных проектов «Платформы». База обвинения — все та же: показания главного бухгалтера «Седьмой студии» Нины Масляевой, ее дочерей, бухгалтера Татьяны Жириковой. Они были оглашены на процессе по апелляции адвокатов Малобродского, Итина, Масляевой в Мосгорсуде.

Встает адвокат Харитонов. Он говорит о родителях обвиняемого, 1933 и 1937 года рождения, их тяжелых заболеваниях, инфаркте отца. И зачитывает поручительства людей за Кирилла Серебренникова. Наверное, только эта ситуация могла объединить в одном ряду Льва Додина и Филиппа Киркорова, Наталью Дмитриевну Солженицыну и Андрея Малахова. В списке поручите лей — Людмила Улицкая и Александр Калягин, Евгений МироновиФедор Бондарчук, Константин РайкиниДаниил Козловский, Виктория ИсаковаиЧулпан Хаматова, Николай КартозияиНиколай Сванидзе, Алексей ГерманиАлексей Попогребский, Ксения РаппопортиЕлизавета Боярская, Иван Ургант и Сергей Светлаков, Ксения Собчак и Константин Хабенский. Такие поручители сделают честь кому угодно, и когда судья будет в финале повторять их фамилии, в ее голосе даже появится легкое придыхание. Но — не поможет.

Следователь Васильев не возражает приобщить к делу все поручительства и начинает бубнить свою роль: зачитывает бумагу, в которой присутствуют фразы «…действовал в составе организованной преступной группировки Серебренникова К.С.; может скрыться от следствия и суда; есть сведения о наличии собственности на территории иностранного государства, может оказать воздействие на свидетелей…». И главное:

Следователь настаивает на домашнем аресте. То есть: изоляция от общества — без телефона, интернета, контактов, прогулок. С сотрудником ФСИН, закрепленным за обвиняемым. Разрыв всех отношений с работой, форс-мажор по контрактам, остановка репетиций, съемок.

Прокурор согласен.

Кирилл Серебренников выглядит владеющим собой, собранным. Он говорит:

— Обвинения кажутся невероятными, абсурдными, невозможными. Мы работали самоотверженно и честно. Никаких препятствий следствию не было с моей стороны, я рассказывал следствию всю правду. …Есть огромное количество доказательств существования проекта. Он известен во всем мире. Сбежать я никуда не могу. Прошу не применять мер, которые не дадут мне работать.

Говорит так, будто суд и вправду хочет понять его главную ответственность — осуществить постановки. Слова про съемки фильма о Цое, про будущий спектакль, про контракт со Штутгартом сказаны на русском, но звучат в этом зале будто на иностранном.

И пронзительно-спокойно:

— Ваша честь, я честный человек.

— Сядьте, обвиняемый, — отвечает судья.

Адвокат Дмитрий Харитонов держится линии человеческой логики: «Следствие утверждает: обвиняемый может заниматься преступной деятельностью, но ни одного доказательства нет». И дает слово поручителю. Создатель великого фильма «Белорусский вокзал», Андрей Сергеевич Смирнов выходит вперед.

— Мы познакомились на съемках 20 лет назад. Кирилл — один из самых работающих режиссеров. Я лично был на премьере «Сна в летнюю ночь» при полном зале. Я был свидетелем целого ряда мероприятий проекта «Платформа». Один из них «Похороны Сталина». Никаких оснований сомневаться в гражданской честности Кирилла Серебренникова нет. За него весь цвет нашего профессионального кино и театра!

— Спасибо, свидетель!

В открытые окна суда с улицы врываются свист и крики: «Позор!»

Кстати, «позорище» по-сербски — сцена. Басманный суд — место позорища.

Харитонов:

— Сейчас в суде появится Ирина Дмитриевна Прохорова, которая объявила о готовности внести любую сумму залога, гарантирующую обвиняемому возможность работать.

Крики с улицы заглушают все. Огромный пристав сбоку от клетки все это время безмятежно отправляет эсэмэски.

Но снова вступает следователь Васильев. Будто нажимает незримую кнопку, включает ролик с теми же аргументами, и с каждым словом морок в зале и вокруг сгущается. Чем дольше он говорит, тем прочнее ощущение оговора и сговора. Две системы сталкиваются в зале суда: уважения к творческой личности и априорной готовности с ней полностью не считаться. Машина правосудия выглядит частью государственного спектакля, а потому заведомо фальшивой. В этом спектакле человека задерживают в другом городе, девять часов везут в автозаке, адвоката дают с большой отсрочкой…

Харитонов:

— Ирина Прохорова хочет выступить в качестве свидетеля.

Судья любезна:

— Пожалуйста, свидетель, документы помощнику моему…

Прохорова, издатель и общественный деятель, выделяет голосом слово «действительно»: Серебренников действительновыдающийся режиссер. Он действительноиспользовал средства для создания театральных постановок. Его задача действительнотворчество.

Судья:

— Обвиняемый, есть вопросы к свидетельнице?

Серебренников встает, прижимает руку к сердцу, склоняет голову: вопросов у него нет.

Он благодарит за поддержку людей в зале и на улице. Он повторяет:

— Ваша честь, у меня нет ничего, кроме России, кроме работы в России. Я никуда не собирался уезжать, сбегать! Проект «Платформа» часть моей жизни; ничего мы не крали! Я честный человек. Не ограничивайте мою свободу!

И вдруг — в первый раз — кладет руки на решетку. Все три часа, пока читались обвинения, выступали поручители, делал, что мог, адвокат, Кирилл Серебренников выглядел случайно оказавшимся в клетке. И вот он взялся за прутья, вступил с ней в контакт. Условность стала конкретной. Страшный миг.

…Пока ждем оглашения, спрашиваю Андрея Смирнова, чье лицо отрешено и потеряно, что он думает о будущем.

— Я не вижу будущего! — говорит Смирнов.

По лестнице взбегают четверо в черных нагрудниках, дополнительный наряд, слышу, как низенькому, с южным смуглым лицом, говорят по рации: «Арам, надо оттеснить!»

Приставы начинают двигаться на людей, вначале вежливо, но быстро наливаются готовностью давить: «Назад! Еще назад! За арку! Назад!!!»

Кричит Ксения Ларина, ее сильно ударили локтем. Викторию Исакову притиснули к Юлии Пересильд, Алексея Мизгирева к Юлии Ауг, Андрея Смирнова с женой не пускают в зал, теснят спинами. Возвращаются операторы с камерами— снять оглашение вердикта. Суд еще впереди. Вина не доказана. А наказание уже осуществляется. Кем-то это решено: дать крупным планом, обрушить репутацию на десятках каналов.

В итоговой резолюции суда повторены все доводы за изоляцию. Так российское государство плюет в лицо своей культуре. Той части элиты, которая доказала себя и свою состоятельность творчеством. Ее поручительство ничего не стоит. Ее голос не засчитан.

А на улице море молодых прекрасных лиц. Тротуар оцеплен; никого не выпускают, пока от здания суда не отъедет машина с обвиняемым. Иду вдоль цепи и спрашиваю полицейских (они почти все ровесники тех, кого оцепили): когда-нибудь были на спектаклях «Гоголь-центра», вообще когда-нибудь были в театре? В ответ чуть не шарахаются: нет! Две страны на одном тротуаре.

Вдоль пяти полицейских автобусов люди стоят плечом к плечу. Где-то здесь Юрский. Где-то вроде мелькнул Бондарчук. Но дело не в присутствии знаменитостей. Вокруг здания Басманного суда на Каланчевке плещется огромный зрительный зал будущего. Он не захочет зрелищ, которые ему предлагает российская власть.