Суть истории проста: по ненасильственному преступлению под стражей полгода сидит 70-летний человек. Виновен он в чем-то или невиновен — это другой вопрос, но закон прямо предписывает не применять по таким делам и к таким людям самую жестокую из мер пресечения: досудебный арест.

Это если очень коротко — взгляд юриста. Но он становится бессмысленным, когда закон не действует: суд раз за разом продлевает содержание под стражей, а адвокат (юрист) может только биться головой о стену. Раз судьям закон не писан, может быть, на них подействует другой — нравственный — императив. Здесь юридическое образование необязательно, а пожалуй, и нежелательно. Поэтому, когда писатель и журналист Алла Боссарт попросила меня вступиться за своего друга, я ей объяснил, что толку от этого не будет, вот разве что она сама об этом напишет — как она умеет.

Неофит, впервые сталкивающийся с современным российский судом, почти с неизбежностью видит в нем «театр абсурда». Эта аналогия, которая так же стара, как суд и театр, и когда-то основывалась на трех важнейших чертах сходства: интриге, публичности и ритуалах. Однако к нашему нынешнему суду она уже неприменима.

Поскольку доля оправдательных приговоров стремится к нулю, а отравленные сливки кровавых подробностей пресс-службы «силовых структур» заранее продали «Лайфньюс», из «спектакля» исчезает интрига. Публичность истреблена чиновничьей рутиной, выдаваемой судьями за «нагрузку», про публику и говорить нечего — она просто перестала приходить в залы судебных заседаний. Пока еще живы ритуалы, которые выглядят все более нелепо: судейская мантия на чиновнике — как на корове седло.

Символом этого «спектакля» становится судья, бормочущий решение шепотом, чтобы его никто не расслышал. То есть, покончив с интригой и публичностью, судьи жертвуют уже и дорогими их сердцу ритуалами. С чем связано это отступление за кулисы? С тем, что судьям важнее мнение каких-то других «зрителей» с обратной стороны кулис: оттуда им начисляют «баллы» и пишут «рецензии» — но негласно.

Леонид Никитинский, обозреватель «Новой»

Повязка спала

Реплика из зала

Знаете, откуда взялось выражение «дело в шляпе»? Я выяснила. Когда-то, в незапамятные времена, лет пятьсот назад, судебные тяжбы решались довольно просто. Пришли спорщики к судье и бросили ему в шапку восковые шарики. Чей шарик первым судья вытащит, тот и прав.

Как далеко шагнуло правосудие за пять веков! Следствие, улики, вещдоки, свидетельские показания, дедукция и это самое… полиграф! Детектор лжи, да, я в кино видела.

В общем, когда с нашим старым другом случилась беда — его арестовали по делу о мошенничестве в банке, где он работал обычным клерком без реальных полномочий, — мы, конечно, расстроились, но волновались не шибко. Знали: Яша — честнейший человек, и суд, конечно, разберется. С помощью дедукции и полиграфа.

А тут еще наш президент В.В. Путин в Послании Федеральному собранию прямо велел: «…в делах по экономическим преступлениям использовать заключение под стражу лишь как крайнюю меру, а вместо этого применять залог, подписку о невыезде или домашний арест». Что правда — сама читала!

…В один неприятный день вкладчики банка «Екатерининский» обнаружили себя банкротами. Началось следствие, клиенты и служащие что ни день являлись для дачи показаний. Вместе со всеми аккуратно посещал следователя 70-летний Яков Абрамович Крейнин.

А потом вдруг к нему домой пришли в шесть утра, устроили обыск (нетрудно представить себе его и особенно его ровесницы жены состояние) и взяли под стражу. Было это полгода назад. Около месяца назад после звонка из СПЧ его перевели из камеры на 12 персон в четырехместную. За это время умер его отец, старый ученый и инвалид войны, проститься с которым подследственного, разумеется, не отпустили.

Может быть, наш Яша действительно представляет собой страшную угрозу общественному спокойствию и тридцать лет нарочно не покупал новой мебели, а квартиру набил одними книгами? Может быть, он с пятью паспортами и пластической операцией сбежит в Бразилию из-под домашнего ареста, спилив электронный браслет хлебным ножом?

Короче, пошли мы, друзья и родные, на заседание Тверского суда в надежде, что все разъяснится и нам будут либо предъявлены неопровержимые доказательства злокозненности нашего товарища, мужа, брата и отца, либо ему изменят меру пресечения. Шли как на премьеру, но нас ждало разочарование.

Из речи адвоката я поняла, что его подзащитный выполнял приказы председателя совета директоров и совладельца лопнувшего банка Павла Гольдмана, который пребывает в бегах (причем его никто не ищет, потому что всем известно, где он находится). Махинации Павла Гольдмана по вкладам приносили ему, само собой, кой-какой навар, в отличие от нашего друга, чьей подписи под всякими там малопонятными, но судьбоносными банковскими документами, кстати, вообще нет. То есть Крейнин вместе с братом Гольдмана, который тоже сидит в заложниках, являются так называемыми стрелочниками.

Потом выступила девушка лет 23, обладательница гладкого личика с рекламы ногтевого дизайна и заодно прокурорской формы. Ее речь пониманию не подлежала. Эпиграфом к ней могла бы стать формула прокурора на процессе Ходорковского, орденоносца Д.Э. Шохина: «Судебный процесс — не процесс дискутирования о процессуальных нормах, а процесс разрешения процесса судебного разбирательства».

А после перерыва вышел из судейской комнаты судья в мантии бэтмена. Выглядел неважно. Толстые тома дела, разложенные на столе, были им, вероятно, прочитаны от корки до корки. Судья принялся заунывно читать текст об острой необходимости содержания подследственного в кутузке…

Я так понимаю, что заключение суда пишется самим судьей на основе прослушанных им выступлений обвинения и защиты, правда же? Но вот чего не понимаю. Не может же никто в мире, кроме Дмитрия Львовича Быкова, написать за 15 минут более-менее осмысленный текст объемом примерно в десять компьютерных страниц. Неужели решение было написано заранее? А может быть (страшно сказать), спущено сверху?

Понимаю, что этот выпад против нашего суда — настолько бессовестный и страшный, что меня впору тоже привлечь как минимум за клевету и оскорбление чувств госслужащих. Но чем объяснить, что каждое последующее заседание суда финиширует одинаково, а решение повторяется слово в слово?

Реалистичней выглядит объяснение следователя, данное им родным Крейнина не под запись: если уж человека заперли в следственный изолятор, то пусть даже какой-нибудь Пуаро установит с точностью до 200 процентов, что он чист перед Богом и людьми, — его нипочем не выпустят раньше, чем через год! Потому что иначе следователей… обвинят в коррупции.

Девочки — в погонах. Судьи — в мантиях. Подследственные — в изоляторах. Лично же Фемида — в глухой повязке на глазах.

Алла Боссарт