В предыдущих номерах «Новой газеты» (№44 от 26.04.2017 и №55 от 26.05.2017) мы начали тему отсидки «бээсников» (бывших судей, полицейских, прокуроров и пр.) в специально построенных для них колониях. Мы рассказали о происходящем в ИК-5 строгого режима Республики Мордовия. Сегодня речь пойдет о колонии для бывших в Нижегородской области — об ИК-11 строгого режима.

ИК-11 стала учреждением для «бээсников» в 2005 году, до этого для такого спецконтингента в России была только одна колония со строгими условиями содержания — в Нижнем Тагиле. Лимит нижегородской колонии — 1240 человек. Она считается образцово-показательной. Здесь есть вокально-инструментальный ансамбль «Барский этап» и церковь «Нечаянная радость»…

«Сладенькие»

Петр Тереньтев (бывший оперуполномоченный МВД, имя и фамилия изменены в интересах безопасности заключенного):«Тут на зоне есть смотрящий — чеченец Ибрагим Ахтаев. У него срок 20 лет за убийство, разбой в составе ОПС (организованное преступное сообщество). Но я не понимаю, как смотрящий может быть в «бээсной» колонии. Но он считает себя смотрящим и администрация так считает. (Обычно в «красных» колониях, то есть где действует закон администрации, а не криминала, не бывает положенцев (смотрящих). — Е.М.). Положенец этот у нас два года. До него другой был смотрящий, по национальности осетин, он ушел на УДО.

Ибрагим, конечно, не работает. У положенца своя задача для сотрудников нашей администрации, вот он ее и выполняет. Вот заезжают сюда финансово обеспеченные осужденные, хорошо финансово обеспеченные. Они в карантин сперва заезжают. Заходят туда люди Ибрагима, выясняют обстановку — как человек хочет жить, чем он хочет жить. Если они прослеживают, что он платежеспособный, его сразу отправляют на 4-й отряд, где находится сам этот смотрящий. Осужденных вновь заехавших, платежеспособных, они сами называют «сладенькие». Их потом в 4-м отряде раскручивают на деньги, на серьезные деньги — на несколько сот тысяч, на миллион и больше, ну на что кто пойдет. (О том, как у заключенных вымогают деньги, квартиры, машины в московских СИЗО я писала в статье «Сладкие» («Новая газета», №7 от 25.01.2016). Платежеспособных зэков везде — что в изоляторах, что в спецколониях — называют одинаково — «сладенькие». —Е.М.) И вот на эти деньги колония что-то ремонтирует. У нас тут на промзоне сейчас новый цех огораживается кирпичом — за счет недавно заехавшего финансово обеспеченного зэка.

После того как «сладенькие» деньги отдадут, они потом уже могут съехать в другие отряды. Главную свою задачу они выполнили — оказали помощь местной администрации, а потом уже они сами решают, куда, как, чего. Во второй отряд, например, могут съехать. Он очень благоустроенный. Там есть и тренажерный зал, и в каждой секции телевизор. Это отдельно стоящее одноэтажное здание, огороженное участочком, где посередине фонтанчик, беседочка, все намного лучше, чем в других отрядах.

Сленг тут используется как в обычной зоне. Но на обычной зоне хоть есть правила, как они их называют — «понятия». Там строго им следуют. Здесь хуже — понятия эти можно обойти, заплатив деньги. Вот, например, всегда педофилы содержатся отдельно: в отрядах кровати их стоят отдельно, отдельно питаются, отдельный унитаз у них, отдельная раковина…

Недавно один такой педофил заехал в восьмой отряд, его там крутили на деньги, он отказался, сказал, что не может… И когда встал вопрос — отделять или не отделять, наш смотрящий звонил следователю, который вел дело этого педофила, выяснял, действительно ли он это совершал. Ну это вообще как — звонить следователю? В итоге педофила отделили».

ЕСПЧ — запрет

Петр Тереньтев:«Где-то в конце марта через старшин отряда, через актив нам передавали слова администрации, что нельзя подавать жалобы в ЕСПЧ. Есть такое понятие: хранение телефона на колонии — запрет, пользование наркотиками — запрет, так и было сказано: подача жалоб в ЕСПЧ — запрет.

Сотрудники администрации ничего не говорят прямо, всю информацию мы узнаем через осужденных-активистов, или, как мы их называем, «козлов», которые фактически здесь выполняют роль сотрудников администрации.

В середине марта отдел спецучета, который занимается отправкой и приемкой корреспонденции, подготовил списки лиц, которые хотя бы раз направляли жалобу в ЕСПЧ — неважно, на колонию он жаловался либо по своему приговору, напрямую или через своих адвокатов. Европейский суд всегда направляет запрос в колонию, и наша администрация готовит характеризующий материал на этого осужденного. Обратившийся в ЕСПЧ автоматом попадает в эти списки. Но о том, что человек в списке, узнает только в случае, когда наши бригадиры подают рапорт на поощрение и рапорт бракуется, потому что заключенный есть в этом списке. И теперь подавшим жалобы в ЕСПЧ осужденным отказывают в поощрениях, что играет большую роль при УДО. В поощрениях отказали в том числе Колчину Д., Назарову С. (8-ф отряд), Варенко Р., Дубову О. (7-й отряд) и другим, кто жаловались в ЕСПЧ.

Первым из нашей колонии на условия содержания в ЕСПЧ пожаловался Дубов. (Олег Дубов, бывший сотрудник МВД, в 2010 г. осужден по п. «д» ч. 2 ст. 105 УК РФ (убийство с особой жестокостью) на 13 лет лишения свободы в колонии строгого режима. Дубов в 2010 г., будучи в состоянии алкогольного опьянения, совершил убийство своей подруги, которую вначале избил, а когда она упала на пол, облили ее из 5-литровой канистры спиртом и поджег. Женщина получила 90% термических ожогов тела и скончалась.

После жалобы в ЕСПЧ Дубова сразу переместили в другую секцию. Пришел отрядник и сказал: «Ты здесь спать не будешь» — и выделил ему кроватку прямо возле прохода. Конечно, там плохо, там телевизор, там шумно, там невозможно отдыхать.

Назаров С. тоже подавал жалобу в Европейский суд на условия содержания как в нашей колонии, так и в СИЗО. Он также отправлял жалобу через наш спецотдел.

Сперва начали вызывать Дубова, потому что образец подачи жалобы брали у него. Это, естественно, стало известно в оперотделе. Тут у нас не так, как на бытовом лагере (то есть в колонии не для «бээсников». — Е.М.), тут все, что ни делается, тяжело утаить. Дубова вызывал оперуполномоченный Баранов А.М., а Назарова — начальник ОВР (отдела по воспитательной работе) Большаков Н.И. и пытались заставить их отозвать жалобы или отказаться от них. Они думают, что как у судьи можно отозвать ходатайство на УДО, так можно отозвать жалобу из ЕСПЧ. Но это нереально, по регламенту невозможно.

Вот сидит сотрудник в кресле, вызывает зэка, пожаловавшегося в Европейский суд, и говорит: «Вы понимаете, что вы не правы». Сперва он старается объяснить ну якобы по-человечески, что вы жалуетесь против России, что это нечестно, не патриот вы… Тот же Дубов приводит свои контраргументы. «Ну, хорошо, — говорит сотрудник, — раз вы не хотите по-хорошему, значит, в ближайшее время в отношении вас будет какое-нибудь взыскание».

Когда человеку хотят отомстить, и случайно он попадается, что не встал, не поздоровался с сотрудником, его отправляют в ШИЗО на пять суток, потом случайно пуговица не застегнута… Еще пять суток, потом в СУС (строгие условия содержания) переводят. Либо делают вот такие мелкие пакости, когда переводят с одной шконки (кровати) на другую.

Руководящую роль по запрету жалоб в ЕСПЧ играет зам. начальника по ВР (воспитательной работе) Сивов Н.В. Начальник ИК по данному вопросу самоустранился.

Мы думаем, что в связи с участившимися подачами жалоб в ЕСПЧ, причем результативными, откуда-то сверху пришло указание остановить их поток. Администрация колонии смогла придумать только такой способ.

Назаров по факту составления этих незаконных списков направил жалобу уполномоченному по правам человека по Нижегородской области Отделкиной. Но получил от нее отписку, что «обращение направлено на рассмотрение по компетенции в ГУФСИН по Нижегородской области». Назарова вызывал отрядник восьмого отряда, кричал на него: «Чего ты жалуешься?»

Не меньше ста человек из колонии подали жалобы в ЕСПЧ, и все они теперь в списках оперов. Осужденные, подавшие жалобы в ЕСПЧ, опасаются за свою судьбу, потому что наша колония, хоть и «бээсная», но ничем не отличается от обычных бытовых лагерей. Думаю, что такое количество жалоб из нашей колонии связано с тем, что это колония для «бээсников», люди здесь образованные юридически, знают, что делать. У бытовиков (то есть у осужденных не «бээсников». — Е.М.) тяжело найти человека, который может хотя бы написать простую кассационную жалобу в суд, не говоря уже про Европейский. Кстати, после того же дела Дубова, это, конечно, мелочь, но значимая для нас, — нам на чуть-чуть, на один метр, увеличили локальный участок. Хотя мы и сейчас там как селедки в банке, но до этого было еще хуже.

Комиссия приезжает, походят с нашими начальниками, полковники: «Ну, как у вас тут?» — «Да перелимит». — «Ну да, я вижу». И все. Приезжает прокурор по надзору Баранов. Он уже устал, видать, приезжать. Вот он недавно приезжал, смотрел количество лампочек. Мы пишем жалобы на перелимит, на питание… А он приезжает лампочки считать, какое у нас освещение. Ну зачем мне это нужно, лампочки?»

Сами по себе отрядные помещения маленькие. Получается на одного человека примерно — 1,3 метра жилой площади. Колония рассчитана на 800 человек, а сидит 1300, в том числе и местные фсиновцы. В 2010 году двое сотрудников колонии Кручинин и Бобриков убили здесь зэка — бывшего фээсбэшника. И вот эти двое сотрудников колонии (один сотрудник оперчасти, а другой — бывший начальник отдела безопасности) сидят теперь в нашей же колонии. Бобриков, вместо того чтобы находиться в бараке, занимает тот же кабинет, в котором работал».

«Хочу жить красиво»

Иван Перевозов (бывший сотрудник МВД, имя и фамилия изменены в интересах безопасности заключенного): «Каждый отряд состоит из нескольких секций. Одна из них — работяги, другая — старшинка, где живет актив и старшина отряда (то есть завхоз, как его называют на обычной зоне, а у нас старшина); еще в каждом отряде есть отдельная платная секция (обычно это секция №2), где помещается человек 60, но она полностью не заполнена. Там обычно человек 30–40 бывает. И каждый из этой платной секции платит по 1,5–2 тысячи в месяц, ну а если он не сильно богатый, может тысячу рублей. С секции выходит примерно тысяч пятьдесят. У нас в колонии 10 отрядов, и в каждом есть платная секция.

Это секция не для блатных, а для тех, кому финансы позволяют. Вот человек решил, что я хочу, отбывая наказание, жить красиво: пользоваться телефоном, ходить в шортах, лежать днем на кровати, почаще спать. Вот он и платит. Ночью у них отбоя нет.

Оплата за нахождение в секции идет через старшину, на его «Киви-кошелек». То есть 500 тысяч в месяц просто так получают. То, что эти деньги идут к администрации, это точно. Потому что за трату этих денег у нас уже поменялось четверо старшин отряда. Когда завхозы пытаются себе на карман пустить эти деньги, администрация по-любому это узнает и наказывает помещением в ШИЗО.

Вначале такой платной была четвертая секция, но она очень маленькая, там буквально 10 или 12 человек помещаются. А потом в 2014 году всех платников переселили в большую секцию, вот в эту №2. И туда уже другим зэкам нельзя заходить, поскольку у них у всех телефоны, и вдруг я подсмотрю или увижу, куда он положил телефон, и потом якобы могу настучать. Если туда зайдут те, кто не платит, они скажут: «Чего ты пришел?» Кто в этой секции, всегда может рассчитывать на льготы с едой. Всегда можно через администрацию, через дежурных договориться о передачке. Таксисту позвонить, он привезет. И они затягивают килограммов 20 через дежурного. Конечно, за это надо платить и таксисту, и дежурному».

«Образцово-показательная»

Иван Перевозов: «Питание здесь ужасное. Мясо, самое главное, что человеку здоровому нужно — мяса побольше, хотя бы свои 90 граммов. Был момент, буквально полгода назад, когда нам месяц одни макароны давали. На первое — суп с макаронами, на второе — лапша и на ужин — рожки. Они тут слово «макароны» называют тремя словами разными — макароны, лапша и рожки. А в принципе это одно и то же блюдо. Мяса, если на тарелку выходит волокнами граммов пять — это уже хорошо.

У нас же колония считается образцово-показательной. И самое главное, она ближе всего находится к «управе» (региональному ГУФСИН. — Е.М.). Когда комиссии приезжают, они чуть ли не за неделю предупреждают, что приедут. Когда они приезжают, хороший обед дают. Как уезжают — сразу начинается еда, как раньше. Но даже когда комиссия, нету мяса. Волокна одни. Здесь бывают макароны с курицей. Чувствуется на вкус, что это курица была. А вот на диетпитании каждый день дают ножку курицы. Им везет. Но нереально попасть на это диетпитание. С говядиной у нас вообще тяжело, мне кажется, она больше куда-то на Сирию уходит. Я не помню, когда у нас в последний раз была говядина. Вместо свинины в супе плавает сало.

А есть барыги, у которых цены заоблачные. Рулетик 150 рублей может стоить, шоколадки тоже по 150. Получается в 2,5–3 раза дороже, чем на воле.

КДС (комнаты длительных свиданий) должны быть платные или бесплатные? У нас есть две социальные комнаты бесплатные на всю колонию, а остальные все платные. В этих социальных комнатах только радио, кровать и стол.

За каждым отрядом закреплена своя комната. На ремонт нашей кадээсной комнаты недавно скидывались по тысяче рублей. Телевизор, кровать поменяли, матрас купили. Эта комната стоит 600 рублей в сутки.

Думаю, без всяких взяток сотрудники распределяют финансовые потоки на себя. Кто-то с промки берет, кто-то со столовой, а вот люксами и полулюксами заведует начальник оперчасти Границкас. Если нужно занять комнату, нужно идти к нему. Комната полулюкс для свиданий стоит полторы тысячи в сутки. Люкс — 2000 рублей. Там душ, чайник, микроволновка, телевизор, маленькая кухонька. В основном там всегда занято».

«Это ваш дом, вы здесь живете…»

Петр Терентьев: «Буквально на днях мне дали листик — номер «Киви», потому что по 150 рублей нужно скинуться на чайники, на сковородки в отряд. Я буду ими пользоваться, я буду скидываться, иначе будут вопросы — не сдавал, скажут, больше нервов потратишь из-за этих 150 рублей. «Киви» принадлежит какому-то активисту. Вот номер: 8 962 186-05-48.

Все, что покупается (чайники, холодильники), все это инвентаризируется, ставится на баланс колонии. Еще буквально месяца три-четыре назад у нас в секции собирали деньги на пластиковые окна — по тысяче рублей. Я не сдавал, вот просто внаглую сказал, что я не буду сдавать.

Недавно в комнате, где телевизор у нас стоит, ремонт делали. Во второй коммерческой секции тоже недавно на ремонт сдавали по полторы тысячи.

Года три назад я хотел перелечь с верхней на нижнюю кровать. Подошел к завхозу, ну старшине: «Можно? Вот свободная, никого не потревожу». Он говорит: «Без проблем, кран купишь за 500 рублей». Не купил, честно сказать, мне так жалко сюда деньги вкладывать. Они хоть и объясняют: «Это ваш дом, вы здесь живете…» Нет, я здесь не живу…

Здесь на зоне ведь не только первоходы сидят, но и второходы. К ним чуть другое отношение. Они могут и не сдавать деньги. Им все равно. Еще здесь сидят те, кто перережимился с особой колонии, есть рецидивисты. Ну все разделены вроде как по бумагам, как бы по локальным участкам, хотя на промке мы с ними разговариваем, курим, пересекаемся. Хотя такого, конечно, не должно быть. Это нарушение закона».

«Мы здесь не работаем, мы здесь учимся работать»

Иван Перевозов: «Производство у нас очень дохлое. Есть цех по производству тротуарной плитки. Есть кузня. У нас еще делается колючая проволока. Есть цех по производству ящиков для снарядов в Сирию. Покрасочный цех. Швейное производство тоже есть. Еще посуду собираем одноразовую — вилочки, ложечки. Потом мы делаем по заказу корейской фирмы пакеты подарочные, чтобы шампанское дарить, конфеты. Корейская фирма завозит нам сырье, а мы уже клеим эти пакетики. Вся промка держится на этих пакетиках.

Сколько должны сделать таких пакетов за смену? 400–450 штук. Один пакет делается за четыре операции. У каждого своя операция — например, загнуть верх пакета или веревочки вставить. Но зато на пакеты от корейцев постоянно заказы получаем.

75% забирают на уплаты штрафов, исков, а если таковых нет, то колония забирает на погашение одежды, которую здесь выдают, либо на коммунальные услуги. При любых обстоятельствах забирают. Я получаю 25% от того, что я заработал за месяц. Сейчас праздники были, рублей 50 придет. Но это у нас здесь очень даже хорошо платят. Вот рядом столярный цех, так там по 50–70 рублей в месяц дают и все.

Почему нам так мало платят? А здесь мы не работники, у нас не производство — у нас центр трудовой адаптации. То есть мы здесь не работаем, мы здесь учимся работать. По пять-семь лет учат делать пакеты.

Если бы это производство было не учебное, то тогда нам должны были платить другие деньги, мы должны были либо сдельно работать, либо трудовой договор с нами надо было заключать».

«Немножечко пломбы тебе на зуб»

Петр Терентьев: «Ужасная медицина, вообще лекарств нету. Когда приходишь в медпункт, часто ведь болеешь, витаминов-то нету, тебе антибиотики дают. Ну а на фига они мне нужны. Ни аспирина, ничего не дают. Если касается болей в спине — это все, лучше туда вообще не обращаться. Они говорят: «Да это нормально, это с возрастом».

А зубной врач у нас бабушка семидесяти лет. Пытается залечить, пытается вырвать… Но нет никаких материалов. Пломб у них нет. Ходишь, ищешь человека, который себе затаскивал сюда пломбы, и вот с ним договариваешься, чтобы выделил немножечко пломбы тебе на зуб.

Недавно лечили мне зуб. Естественно, чистку каналов через обезболивающее надо делать.

Пошел, взял у него, за пачку «Винстона» «Ультракаин». И мне она безболезненно сделала зубик. Откуда у него это обезболивающие? Он заказывает это себе через бандерольку. А потом продает. Занимается поставкой и продажей обезболивающих. Запросто можно написать заявление в санчасть, что прошу вас принять обезболивающее лекарство «Ультракаин» для лечения зуба. Самое главное, чтобы поставил подпись врач. То есть помимо еды здесь еще и торговля медицинскими препаратами получается.

Если бы не прессинг из-за ЕСПЧ, все бы терпимо было, потому что это колония, мы понимаем, хоть и образцово-показательная. Раньше и похуже сидели люди — в тайге…»