В марте интернет всколыхнула новость о том, что детям элитной гимназии организовали экскурсию в Среднеуральский монастырь в честь иконы Божией Матери «Спорительница хлебов», во время которой в монастыре шла отчитка — обряд изгнания бесов из «одержимых».

Событие вызвало широкий отклик в сетях, потому что действо, способное травмировать даже взрослую психику, не только не скрывалось его организаторами, но и транслировалось через динамики по всей территории монастыря. Дети смогли услышать грозные слова священника, которые в иной обстановке можно было бы принять за отрывки из какого-нибудь голливудского триллера: «Дух содомский, дух болотный, дух похотный, дух магии, дух-чародей, дух самоубийства, изыди… уходи!»

Оказалось, что фантастика бывает не только в фильмах ужасов, а может становиться реальностью в пространстве церковной практики. Желаешь посмотреть на ужасы не в кино — сходи на отчитку в православный монастырь.

Отчитка для всех

Для тех, кто следит за новостями, связанными с жизнью церкви в России, заметно, что отчитка становится все более и более популярной в России. Появляются уже целые репортажи о священниках, изгоняющих бесов, а несколько лет назад особую популярность получило видео изгнания беса, когда священник ехал на «бесноватом» верхом.

Неудивительно, что обряд изгнания бесов сам по себе вызывает интерес и попытки объяснить его, однако нельзя не задуматься и над самим по себе феноменом возрастания и популяризации экзорцизма в практике российского православия. Можно ли увидеть за ним определенные социальные и культурные процессы?

В пресловутые 90-е данная традиция тоже была востребована и практиковалась в отдельных местах, но не пользовалась одобрением со стороны церковного начальства. Патриарх Алексий II в 1997 году вообще осудил практику отчиток на епархиальном собрании духовенства Москвы. Практика, конечно, не прекратилась, но ее легитимность была подорвана. Для того чтобы попасть на отчитку, нужно было получить благословение у старца, причем не у любого, а у лаврского. Нужно было перед этим немалое время покрутиться во внутрицерковных тусовках, чтобы узнать вообще про саму возможность экзорцизма. Кроме того, к такой практике многие относились с недоверием — тебя тысячу раз попытаются отговорить, прежде, чем ты решишься на борьбу со своим «внутренним демоном».

Долгое время официально, то есть имея разрешение церковных властей, в Русской православной церкви отчитками мог заниматься лишь архимандрит Герман (Чесноков), насельник Троице-Сергиевой лавры.

Почему же так живуча оказалась эта практика? В возрождающемся православии 90-х был заметен один важный момент — это мировосприятие, особенно популярное среди фундаменталистских кругов с каким-то особым гипертрофированным вниманием ко злу. Глядя на распространенность фундаменталистской черносотенной литературы, такой, например, как описание мифических «Протоколов Сионских мудрецов» Сергеем Нилусом, «Россия перед Вторым Пришествием», низкого качества брошюрки под названием «Антихрист в Москве» и предостережения против числа 666, — трудно было отделаться от впечатления, что в возрождающееся православие просочилась какая-то особая болезненная культура, которой присуще стремление концентрироваться на негативе, конструировать разные представления о мире бесов, а потом с этим воображаемым миром бороться.

Это представление о некоей тотальной охваченности злом всего мира и жизни вокруг, взгляд на жизнь как на перманентное пространство опасности, от которой нужно постараться себя максимально уберечь либо путем сведения интереса к жизни до минимума, либо путем подчинения своих действий руководству духовника (лучше — старца, способного защитить от злых духов). Эдакое ментальное самоумерщвление. Автору этой статьи приходилось наблюдать со стороны священнослужителей, в том числе достаточно образованных, особую склонность усматривать во всем проявления бесов, признаки приближения антихриста, слышать рассказы о якобы напастях от колдунов, от которых они едва смогли спастись благодаря молитве.

Не случайно Кураев афористично прокомментировал эту ситуацию, отметив, что большинство православных у нас верит не столько во Христа, сколько в антихриста.

Такое мировосприятие весьма способствовало склонности приписывать воздействию бесов разные недуги и особенности поведения человека. Ведь представление о вселении в человека злых духов — это предельная объективация и визуализация персонифицированного представления о зле.

Изгнали беса. Можем повторить

Что представляет собой отчитка, феномен представлений о порче и одержимости с медицинской точки зрения? Согласно Толковому словарю психиатрических терминов В. Блейхера и И. Крука, одержимость часто сочетается с бредом овладения, насильственным появлением мыслей, не обусловленных внешним воздействием, то есть выступает как разновидность психического автоматизма, входящего в состав синдрома Кандинского—Клерамбо.

Феномен одержимости и кликушесва описан в разных книгах по психотерапии. В особенности ему посвящено немало места в книге В.Э. Пашковского «Психические расстройства с религиозно-мистическими переживаниями», согласно которой, «в психопатологии бред одержимости рассматривается как вариант архаического бреда.

Симптомокомплекс одержимости может встречаться при разных психических расстройствах, то есть не только при шизофрении, но также и в случае аффективных расстройств настроения, тревожности, у больных с поведенческими синдромами и нарушениями личности». То есть в психиатрии симптомокомплекс одержимости так или иначе изучен, ему дано определение, хотя и признается, что клиническая реальность здесь не однозначна.

В то же время та симптоматика, которую мы видим у многих клиентов отчиток, людей, приходящих к экзорцистам, на самом деле гораздо шире, чем симптомы, прописанные в психиатрических справочниках. В церковной литературе, помимо собственно ощущения овладения внешними силами, критерием одержимости или порчи может просто выступать плохое самочувствие, необоснованная слабость и быстрая утомляемость, избыточный вес или, напротив, похудение, наличие пигментных пятен на лице, да и вообще неудачи в разных сферах жизни, — то есть все что угодно. По мнению священника Константина Пархоменко, например, для того, чтобы определить одержимость человека бесом, достаточно посмотреть человеку в глаза. Вот как бесхитростно: не приглянется твой взгляд какому-нибудь священнику, а тем более старцу — вот ты и бесноватый. Критерий предельно субъективный.

Однако наиболее верный признак бесноватости — неприятие церкви, святынь, запаха ладана, святой воды, молитв, то есть, по сути, нежелание участвовать в церковной жизни или критический настрой в отношении церкви. Недаром само по себе нежелание креститься и крестить детей тоже относят к бесноватости.

Но вот парадокс: среди людей, приходящих на отчитки, больше всего людей, знакомых с жизнью церкви не понаслышке. По количеству клиентов православного экзорцизма нет специальной статистики (скорее всего, ее ведут только сами организующие сеансы экзорцизма центры), однако налицо факт увеличения и неуклонного распространения этой практики. Из малодоступной и не особо афишируемой она сегодня стала популяризируемой и распространяемой по законам маркетинга. С помощью интернета сейчас не сложно получить сведения о более чем 15 центрах по России, где из тебя будут изгонят бесов. Есть и соответствующие «дилеры» этого дела, распространяющие сведения о таких услугах через социальные сети, а также информацию о суммах пожертвований, которые нужно сделать, чтобы поучаствовать в сеансе.

Заметим, что многие люди, хотя бы раз прошедшие через отчитки, стремятся снова повторить мистическую процедуру в тот или иной момент свой жизни. Потому что для впечатлительного, склонного к мнительности, человека процедура таинственного устрашающего изгнания невидимых духов не проходит бесследно, оставляя след в его сознании. Во время отчитки человеку предлагается убедиться воочию в действии невидимого «мира зла», и тем самым усвоить соответствующие представления об обществе.

Чипы, масоны и Наталья Поклонская

Интересно, что церковным кругам, где популярны процедуры экзорцизма, очень близка в целом черносотенная эсхатологическая идеология с соответствующим набором страшилок (заговор против России, масоны, представление об искупительной жертве Николая II, апология Распутина, Ивана Грозного и опричнины).

Например, схиигумен Сергий Романов, напугавший детей обрядом экзорцизма 23 марта, постоянно говорит о последних временах, о чипах, паспортах, масонах. Он занимает крайнюю изоляционистскую позицию, которая выражается в том числе в протестах против любых встреч Папы Римского с Патриархом Кириллом. В прошлом году «духовный старец» очень активно выступал против собрания Всеправославного собора на Крите, называя этот собор «волчьим» и заявляя, что в случае его проведения неизбежно произойдет Третья мировая ядерная война в течение года, в которой погибнет весь мир.

Учитывая, что среди «духовных чад» схиигумена есть влиятельные чиновники в силовых ведомствах (он, в частности, известен как духовник Натальи Поклонской), не исключено, что он сыграл не последнюю роль в организации прошлогоднего протеста против Собора на Крите и экуменических инициатив Московской патриархии.

Другой известный экзорцист сегодняшнего дня — рок-музыкант Владимир Гусев, изгоняющий бесов в с. Михайловское Орловской области, развивает свою деятельность под непосредственным патронатом «патриаршего старца» Ильи (Ноздрина), освятившего памятник Ивану Грозному в Орле осенью 2016 года (Илья (Ноздрин) — попечитель Благотворительного фонда социального служения «Покров», организованного Гусевым).

Бизнес на бесах

Практики экзорцизма развиваются и, по всей видимости, будут расти и дальше. Что касается терпимости к ним со стороны церковного начальства, поначалу выступавшего против этих практик, то тут действуют, скорее всего, уже не социокультурные, а более прозаические причины: практики экзорцизма приносят очень не плохой доход, то есть отлично окупаются.

Те монастыри и церковные центры, где проводят отчитки, обычно быстро достигают благоустроенности, причем материальных ресурсов хватает и на расширение функционала. На территории таких центров обычно можно увидеть большое количество свежего кирпича и обильное строительство. Очевидно, что материальный профит от таких центров с запасом компенсирует весь возможный психологический дискомфорт, который они могут доставить епархии.

Распространение экзорцизма, кажется, становится еще одним аргументом, подтверждающим тезис о формировании параллельного светскому постсекулярного (нового религиозного) социального пространства — с соответствующими институтами, традициями, принципами.

Например, вводимый в образовательную программу предмет «Основы православной культуры» в какой-то степени является субститутом обществознания и идеологической составляющей предметов гуманитарного цикла, православная диакония — восполняет недостаток государственных механизмов социальной защиты граждан, православные приходы — бывшие в советское время ДК, крестные ходы и паломничества — группы выходного дня, православные психологи выступают как альтернатива светской психологии, православные лагеря — как альтернатива юношеским лагерям.

Согласно логике такого списка, который можно было бы продолжить, центры, устраивающие сеансы экзорцизма, в какой-то степени предлагают альтернативу обычной психиатрии, сколько бы церковь ни предупреждала, что одно другое не заменяет (в конце концов, психиатрические больницы, как и церковные центры отчитки, обычно не приводят к исцелению, а предлагают лишь некую профилактику).

Правда, с другой стороны, сам по себе механизм обнаружения «порчи» в православных центрах имеет сходства с разными оккультно-магическими традициями, предлагающими услуги по снятию сглаза. В РПЦ за последнее время так и не появилось документа, который регламентировал бы эту сферу, поэтому она дает немалое пространство произвола, образования синкретических практик. В какой-то степени экзорцизм выступает как механизм монополизации и имплантации магических методов «снятия сглаза» в церковное пространство.

Есть, однако, еще более принципиальное отличие института экзорцизма от института психиатрии. Атмосфера психиатрических лечебниц никогда не рассматривалась в качестве нормативного культурного пространства для светского социума, в то время как мировосприятие, культивируемое в центрах «изгнания бесов», предлагается как некая ценнейшая ментальная норма, которую необходимо учитывать в жизни. Поэтому церковному начальству (а может быть, в большей степени светскому) стоило бы подумать, каковы будут последствия и издержки, если практики экзорцизма и представление о бесовском засилье станут неотъемлемой частью российской культуры и фактором общественно-политической жизни. Нужна ли России подобная ментальная эпидемия и какую цену придется за нее заплатить?