— Они меня испугали. Я ваххабитов не боялся, в меня стреляли — не боялся. А сегодня страшно стало, — Рахаев сидит на диване, подвернув под себя ногу. Утром Верховный суд Карачаево-Черкесии не отправил его дело на доследование, а вернул материалы в горсуд Черкесска в прежнем, противоречивом виде. Это будет уже третий процесс над Рахаевым. — Я шел домой и думал. Мне было тридцать два. Сейчас тридцать восемь. Еще полтора года суда — и будет сорок. Мне дадут тринадцать лет. Я выйду в пятьдесят три… Да лучше бы они меня сразу посадили. А так вместо тринадцати лет я, считай, потеряю двадцать один год.

Суд уже многое отнял у Рахаева. Ушла жена с ребенком. Его не берут на работу. («Пошел грузчиком, сказали: «Приведи еще шестерых». Пошел юристом в организацию, сказали: «Ой, ты тот самый Рахаев, мы сочувствуем, но против тебя полиция, это опасно».) Руслан вынужден жить на пенсию пожилой мамы (13 тысяч). «У всех дети, какие-то блага. А я застыл».

«Сам дурак»

«Новая газета» часто и подробно рассказывала о деле Руслана Рахаева. В сентябре 2011 года он возглавил в Черкесске уголовный розыск. Через 21 день его обвинили в смерти местного жителя Дахира Джанкёзова. В городе погибшего знали не с лучшей стороны: выпивал, якобы даже подворовывал. И тем не менее — человека убили. Ночью 7 октября 2011 года подчиненные Рахаева, оперативники из горотдела, задержали нетрезвого Джанкёзова и отвели его в опорный пункт на окраине. Утром доставили в ОВД, где находился Руслан. На записях с камер видно, что Джанкёзов к тому моменту был избит и с трудом передвигался. Здесь, в ОВД, мужчина и умер. Медики установили, что причиной был болевой шок. Что Джанкёзову сломали десять ребер и отбили внутренние органы. И что произошло это не раньше чем за четыре часа до смерти — то есть когда Джанкёзов был с оперативниками. Но те сформулировали себе «круговое алиби» (всю ночь они были вместе и «смотрели, как Джанкёзов спал»). И дали показания на своего начальника. Якобы он забил мужчину до смерти в своем кабинете, а потом заставил оперативников унести тело в их комнату.

Следствие считает, что таким образом Рахаев (в прошлом — опер аналитического и агентурного отделов уголовного розыска МВД Карачаево-Черкесии, сотрудник республиканского отделения Интерпола и Департамента собственной безопасности МВД по Северному Кавказу) пытался «завоевать авторитет среди подчиненных». Такой указан мотив.

— Я сам дурак, зря влез. Увидел труп, спросил про «скорую», пошел за начальником ОВД, — Рахаев сжимает лицо ладонями. Потеряв пять лет своей жизни, Руслан признается, что лучше бы «покрыл» смерть задержанного. — Да они бы его вышвырнули куда-нибудь — и все. Это пятница была. Весь уголовный розыск был на свадьбе у нашего сотрудника.

Рахаев был уверен, что ему светит максимум строгий выговор. «У меня в жизни не было нарушений. Мне через месяц, на День милиции, должны были вручить медаль за безупречную службу. У меня медаль от Верховного главнокомандующего за оборону Нальчика от боевиков». Но в Следственном комитете тогда еще свидетелю Рахаеву объяснили: «Это мы решаем, кто будет виноват. И отвечать будешь ты». Любовь Рахаеву, маму Руслана, тоже предупредили: сына будут «убирать», он здесь чужой, на его должность хватает местных претендентов. Сослуживец Рахаева сказал прямо: в Черкесске опасаются, что бывший «особист» не позволит здешним ментам заниматься криминалом.

И Рахаев бежал в родной Нальчик.

Иные лица

Его брали как боевика. То есть без шансов выжить. Это была грандиозная операция. Полиция оцепила район. Девятиэтажку окружила бронетехника. Жильцов выгнали. Спецназ, снайперы… Рахаев в это время лежал на диване и смотрел телевизор. «Я видел вечером, как за мной следили. Они могли без проблем тогда же меня задержать. Я им не нужен был живым».

Рахаеву заварили входную дверь и принялись долбить потолок — чтобы закидать гранатами. Руслан и его родственники отчаянно звонили высокопоставленным силовикам. Он уже готов был выпрыгнуть с шестого этажа, как долбить перестали. Один из звонков сработал.

«Новая газета» тогда выяснила, что на Кавказе подобное «выездное обслуживание» можно заказать по любому адресу. Достоверность заявки, которая чаще всего формируется в местных Центрах «Э», по сути, не проверяют. При этом круг лиц, которые могут согласовать документ, очень узкий. Руслан Рахаев все еще гадает, кто из высших чинов МВД Карачаево-Черкесии расписался тогда на его «похоронке».

Первый суд (2012—2013) закончился жестким приговором: 13 лет. Но он строился на одних только единодушных показаниях оперов и был отменен Верховным судом Карачаево-Черкесии. Рахаева выпустили под подписку, а материалы отправили на доследование. Второй процесс (2015—2016), казалось, снова шел к тюремному сроку.

— Я им говорю: вы опорный пункт, откуда Джанкёзова привезли избитым, осмотрели через десять месяцев. «Ну и что? Вам же не вменяется, что вы Джанкёзова в опорном пункте били». Говорю: вы мою одежду не исследовали на потожировые следы погибшего. Вы биллинги затребовали через пять лет, хотя они хранятся три года. «Ну и что? Не выходите за рамки предъявленного обвинения», — вспоминая эти реплики судьи и прокурора, железный Рахаев выходит из себя. — Да ты хоть что им говори. Наплевать на все.

Руслан пришел на приговор с вещами. Неожиданно судья Атаев поступил по чести: вернул дело в прокуратуру. Он отметил, что никакого доследования проведено не было. Установил, что показания подчиненных Рахаева недостоверны. Они и сами, предположил судья, могут быть причастны к преступлению. Еще он указал, что целый ряд следственных действий проводился с участием понятого, который является двоюродным братом руководителя следственной группы (и это не единственный такой казус в деле Рахаева).

Решение горсуда устояло в апелляции. Тогда прокуратура подала кассационное представление: мол, Атаев вышел за пределы обвинительного заключения, когда поставил вопрос о вине «иных лиц». Зампрокурора Шабунин потребовал вернуть дело в горсуд. И просто заменить председательствующего.

Заседание по этой жалобе, после которого полицейский Рахаев впервые в жизни испугался, состоялось 9 марта.

Проклятия вдовы

В президиуме Верховного суда КЧР — четыре человека. Пара мужчин, в том числе председатель суда Руслан Семенов, и пара женщин. У женщин одинаково белые пятна лиц между черными стрижками и мантиями. За их спинами открыта дверь в совещательную комнату. Видно, как там покачиваются под потолком розовые шарики. Вчера был праздник. Женщины в настроении. Мужчины, в том числе председатель суда Руслан Семенов, не очень.

Лариса Джанкёзова, в платке и дубленке «в пол», приходит в суд под охраной. Хотя куда внушительнее охранника выглядит сын погибшего, Эльбрус Джанкёзов. Руслан Рахаев приходит в суд с адвокатом Петром Заикиным. Заикин тоже работал в органах. Внушительно выглядят оба.

— За пять лет вина полностью доказана, — устало говорит вдова, поддерживая прокурора. — Те оперативники, может, и били его. А этот убил. Дальше некуда издеваться над нами. Сколько экспертиз было. Кости колесят по всей России. Куда мы только не отправляли их.

Дают слово Рахаеву. Накануне он подготовил подробный разбор всех нестыковок в деле (выступление Руслана Рахаева перед Президиумом ВС КЧР). Рахаев читает с листа. Семенов несколько раз останавливает его. Объясняет: сейчас рассматривается только законность жалобы прокурора. Рахаев просит еще немного времени. Судья снисходительно разрешает. Перебивает вновь.

— Рахаев, это кассационная инстанция…

— А как мне еще защищаться, Ваша честь? — не выдерживает бывший капитан полиции. — Я сократил до невозможности! Было 84 страницы, стало 25! Прокурор говорит, что вина доказана, а она не доказана! На следствии участковый Тазартуков говорит, что у Джанкёзова при задержании были ссадины и синяки. А в суде — что ничего не было!

— Рахаев, мы рассматриваем законность…

Судьи уходят на решение. В коридоре Лариса Джанкёзова кричит адвокату Заикину: «Знаешь, что с Николаевым произошло? Вот как он будешь болеть! Мои проклятия даром не проходят! Аллах вам всем припомнит! Защищаешь убийцу! Интернет на них работает! Думают, что интернет купили — и все!»

Евгений Николаев был известнейший судмедэксперт. Он возглавлял пятигорский филиал независимой лаборатории Владимира Щербакова — еще одного легендарного специалиста. Уже тяжело больной, Николаев приезжал на суд к Рахаеву, чтобы объяснить: Джанкёзов получил смертельные травмы до того, как был доставлен в ОВД.

Евгений Борисович умер в ноябре 2016 года от рака. Он успел узнать, что судья Атаев вернул дело в прокуратуру, основываясь в том числе на его показаниях.

Посовещавшись, президиум Верховного суда КЧР это постановление судьи Атаева отменил.

«Если пытал, ты хуже преступника»

— Они вынесут мне приговор, а этих выделят в отдельное производство. И никто никогда про это дело уже не узнает, — говорит мрачный Рахаев. Вся семья, подавленная решением Верховного суда, придумывает в гостиной, что делать дальше. «Может, Бастрыкину написать?» — спрашивает меня Любовь Рахаева. «Или Гордону на Первый канал? » — предлагает Руслан.

Многолетняя тяжба привела к тому, что каждый в семье Рахаевых винит в чем-то и себя. Мама — что предложила переехать из Нальчика в Черкесск. («Это все мой романтизм. Мы приехали отдохнуть, я услышала, как тут все красиво поют, и подумала: раз они так красиво поют, значит, тут весело жить».) Сам Руслан «миллион раз уже пожалел, что пошел работать в милицию».

В квартире повсюду судебные бумаги, протоколы. Рахаев ориентируется в них, как библиотекарь в архиве.

— Я люблю анализ, — говорит Рахаев. — Я преступника через семнадцать лет нашел, хотя у него уже документы новые были. Мне нравилось выходить на человека, собирать доказательства, а не задерживать. Надо ведь, чтобы красиво. А они что делают? Берут, бьют, током пытают. Ты же потом домой приходишь… Да пусть он хоть полмира изнасиловал, ты хуже него тогда.

Еще до 7 октября 2011 года Рахаев хотел пойти в адвокатуру. Теперь абсолютно уверен в этом выборе. Учит билеты. Говорит: «Я постараюсь быть очень хорошим адвокатом. Потому что если тебя обвинили, ты один ничего не сделаешь. Если бы не «Общественный вердикт» (фонд, который защищает Рахаева все эти годы. — Ред.), я бы пропал».

Я спрашиваю Руслана, как менялось его отношение к правозащитникам, ведь 13 лет он был частью системы, которая без разбора клеймит их «иностранными агентами».

— Да сами они «иностранные агенты» — те, кто их так называет! — подскакивает Рахаев. — Я о правозащитниках впервые услышал, когда попал в эту историю. Пусть он хоть дьяволом будет, но он защищает закон.

При этом унизительный суд не поставил Руслана Рахаева в оголтелую оппозицию ко всему «системному» (а бывали и такие случаи). Он остается полицейским, он — «большинство», он помнит всех маршалов Советского Союза и слушает на телефоне казачью песню из «Тихого дона» (поднимая палец на словах: «Кабы жизнь начать сначала, не было б кручинушки»). Он предан государству и еще дает ему шанс.

— Я никак не могу понять, кто продолжает двигать этот процесс. Люди, которые могли подписать заявку на уничтожение, — их уже нет на должностях в республике. Кому я так насолил? Вот ты говоришь: машина, государство. Ужас… Неужели это мое государство? Я все-таки хочу, чтобы это был конкретный человек. Не хочется, чтобы государство.

«Новая газета», как и прежде, будет регулярно освещать процесс по делу Руслана Рахаева.