Именно Николаеву наше убогое правосудие обязано теми немногими фактами торжества закона, которые еще случаются. Случаются так редко и такой ценой, что каждый раз попадают в летопись о Великой битве за справедливость. Это, конечно, противоестественно: тратить столько времени из своей жизни на защиту того, что гарантировано всем по праву и от рождения. Но в России иначе — не получается.

Много лет назад я приехала из Ростова в Пятигорск на поезде, в который меня посадил еще один мой друг, другой легендарный судмедэксперт Владимир Щербаков, бывший руководитель ростовской 124-й лаборатории Минобороны, созданной в начале 90-х для опознания погибших на чеченской войне солдат. В начале второй чеченской лабораторию реорганизовали. Уникальный коллектив экспертов, впервые поставивших в России на поток все виды идентификации человеческих останков, включая ДНК-исследования, распался.

Я помню, как очень долго и бессмысленно ходила по коридорам Минобороны, МЧС, Совфеда и Госдумы с щербаковским проектом создания государственной лаборатории «идентификации граждан, массово погибших в результате военных конфликтов, террористических актов и природных катастроф».

Когда стало понятно, что государству это не нужно, Владимир Владимирович создал свою собственную «124-ю лабораторию» — независимое экспертное учреждение, дающее заключения на официальные экспертизы. Притулившись в двух маленьких комнатках травмпункта ростовской горбольницы, 124-я продолжила отстаивать принципы ее величества судебной медэкспертизы.

Науки очень точной, поэтому крайне и неудобной для тех, кто привык лепить уголовные дела, фальсифицировать доказательства и выносить неправосудные приговоры. В Пятигорске был открыт первый (и, к сожалению, единственный) филиал щербаковской «124-й лаборатории». Возглавил его уволенный из ставропольского Бюро судмедэкспертизы Евгений Николаев. Тогда под давлением руководителя краевого Бюро СМЭ Анатолия Копылова оттуда ушли сразу с десяток самых квалифицированных экспертов, отказавшихся изменить принципам своей профессии.

В этом «сначала на Машук» был весь Николаев. Он всегда и всем, с кем я его познакомила, передавая его знания и энергию, как эстафетную палочку, демонстрировал свой удивительный вкус к жизни. Он был очень скромным, но, тем не менее, настоящим и гордым конезаводчиком (все пытался подарить коллективу «Новой» «исключительного арабского жеребенка»). Он нежно любил Кавминводы и свой дом в Пятигорске, хотя его дочки уже давно перебрались в другую страну (в которой «благополучно и… скучно» — так говорил Евгений Борисович). Он всегда встречал гостей по высшему разряду кавказского гостеприимства, и пока гость не утрамбовывал в себе первое, второе, третье, компот, — не приступал «к документам».

«ОПГ «Эксперт» — так я потом назвала самую первую статью о кучке профессионалов, уволенных из Ставропольского краевого бюро судебно-медицинских экспертиз. Хотя преступниками, конечно, были те, кто от имени и на бланках государства штапмовал «нужные» системе медицинские заключения. Кому-то эти фальсифицированные заключения стоили многих лет тюрьмы. А кому-то — избавление от наказания. В том числе за убийство.

Дело Маши Губаревой. Девушку нашли мертвой на улице недалеко от дома. Государственный судмедэксперт установил причину смерти: «переохлаждение». Хотя все обстоятельства свидетельствовали об убийстве, но следователь, прекрасно знавший не только о том, что Маша убита, но и кто убийца, воспользовался официальным «диагнозом» и прикрыл дело. Совершенно случайно родители Маши — Сергей и Ольга — узнали о Николаеве. Евгений Борисович доказал, что признаков переохлаждения у трупа нет, и причину смерти надо устанавливать. Была эксгумация, в ходе которой установили перелом шейных позвонков. Убийца, сбежавший в другую страну, был экстрадирован в Россию и сейчас сидит. Эксперты, давшие ложное заключение о «переохлаждении», остались на свободе.

Дело Вячеслава Мерехи, изнасилованного в полиции шваброй. Чтобы выгородить сотрудников полиции, комиссия экспертов ставропольского Бюро СМЭ во главе с руководителем Анатолием Копыловым придумала диагноз, исключающий саму возможность применения такой пытки. Но в результате невероятных усилий (изначально именно Евгения Борисовича) сотрудники полиции все-таки получили сроки. Лже-эксперты в который раз остались на свободе.

…Статистика личной борьбы Николаева с ветряными мельницами на самом деле была скромной: на десятки опровергнутых официальных заключений приходилась только одна судебная победа. Подавляющее количество лже-экспертиз система невозмутимо переваривала, вынося приговоры невиновным, уводя виновных из-под ответственности. Евгений Борисович давно потерял надежду, что Следственный комитет когда-нибудь возбудится по поводу накопившегося «компромата» на руководство ставропольского Бюро СМЭ.

Поначалу цель его борьбы была сугубо личной: восстановиться на работе после несправедливого увольнения и отомстить тем, кто отобрал у него возможность заниматься любимым делом. А потом что-то в нем… нет, не сломалось. Переключилось. Целью борьбы стала справедливость в тотальном смысле. Не для себя, а для науки и для тех, кому его знания и профессионализм были нужны.

…Это было в мае, когда рак вернулся. С убойной силой после ремиссии.

Евгений Борисович за несколько дней сильно потерял в весе и уже еле ходил. С трудом говорил — в горле была специальная трубочка (стома). Чтобы давать показания в суде, он зажимал отверстие, в которое входила трубка, и еле слышно, очень медленно объяснял никому не понятные без его объяснений медицинские термины.

Это был процесс по делу бывшего начальника угрозыска ОВД г. Черкесска Руслана Рахаева. Рахаева обвинили в пытках и смерти задержанного. Николаев дал заключение, доказывающее: задержанного жестоко избили другие полицейские за несколько часов до того, как он попал в ОВД города Черкесска. Именно эти побои вызвали болевой шок, ставший причиной смерти. Рахаев — невиновен. Его подставили.

Судья, прокурор и потерпевшие вели себя мерзко по отношению к Евгению Борисовичу. Судья долго мурыжил его, тяжело больного, в коридоре, а потом несколько часов допрашивал. Прокурор требовал «говорить громче». Потерпевшие передразнивали. И это все потому, что своими показаниями и знаниями Николаев полностью разбивал удобное всем обвинение. У Евгения Борисовича от этой последней поездки за справедливостью осталось ужасное воспоминание.

Он плакал от обиды.

И еще он заплакал, когда я позвонила ему, чтобы сообщить: основываясь именно на его доводах, судья отказался выносить обвинительный приговор Руслану Рахаеву и вернул дело на доследование, посчитав обвинение недоказанным. В нашей системе координат это решение равняется оправдательному приговору.

Евгений Борисович Николаев умер, зная, что спас человека. В очередной раз.