КомментарийКультура

Воланд наблюдает за всеми

«Мастер и Маргарита» Сергея Женовача — удавшийся опыт сценической жизни романа

Этот материал вышел в номере № 25 от 13 марта 2017
Читать
Воланд наблюдает за всеми
Сеанс черной магии. Фото: Студия театрального искусства
...огонь бушует в печи, пляшут языки жадного пламени. Скоро в них исчезнет роман, город, прошлая жизнь! Чистое пламя, адское пекло — с этого образа, горящей печи, начинается спектакль… Скажем сразу: «Мастер и Маргарита» Сергея Женовача, может быть, единственный, только что удавшийся опыт сценической жизни романа. Работали мучительно, сдвигая сроки — в тяжелых репетициях, противоборстве с текстом. Теперь понятно, на что ушли месяцы — на то, чтобы вытащить из прозы объемную жизнь героев и идей романа.

Боровский.Задник спектакля состоит из состроченных, чиненных больничных пододеяльников — белый тупик тоски, образ крайнего одиночества. Сценограф, полноправный соавтор режиссера, здесь, где, казалось, можно развернуться в пышной фантазии, скуп: больничная койка, письменный стол, два полюса жизни главного героя. И в центре балкон — больничный, висящий между временами.

Женовач оказался непредсказуем. Конструируя догадку о том, какой спектакль он ставит, я выбрала в воображении совсем не те элементы. А на деле он прочел все редакции романа, черновые тетради Булгакова, дневники, и, при точном следовании каноническому тексту, поставил спектакль, соответствующий первоначальному замыслу автора — роман о дьяволе, где консультант с копытом — главное действующее лицо.

Притом что действие начинается и развивается в психиатрической лечебнице, что почти все герои романа, включая Понтия Пилата и Иешуа, пациенты дома скорби, что свита Воланда выглядит как команда санитаров в белых халатах с черными зеркалами отоларингологов на головах, что галлюцинации, спутанность сознания, вязкий морок больного воображения — не столько прием, сколько язык и решение спектакля, происходящее не просто внятно — завораживающе убедительно. Кажется, легендарная булгаковская проза, давно ставшая литературным хитом для молодых и старых, сама хочет обрести плоть на сцене именно этого театра.

Постановщик мягко и решительно расставляет свои акценты: знаменитая фраза Иешуа про «трусость — самый страшный порок» ложится тенью и на сломанного Мастера, и на долго медлившую уйти от мужа Маргариту. В готовности Воланда выполнить просьбу Того, кто назван во множественном числе («ваш роман прочли»), остро очевидны связанность тьмы и света, высшая диалектика начал как сговор жестко выстроенных порядков добра и зла. Что есть булгаковская атмосфера? Это атмосфера вербального волшебства, плена слов. В спектакль это перешло. Его главный герой — режиссура. Пленительно ясная. И тем таинственная.

Иешуа. Главная оппозиция романа — Иешуа и Воланд; евангельские главы — сердцевина и стержень романа. Иешуа — сама истина, окруженная словами, в нем сила и свет. У Женовача это высокий, голоногий, с длинной, полудетской шеей почти мальчик (Александр Суворов),блаженный, отрешенный. У него и у Пилата подолы больничных рубах испятнаны кровью. И он произносит лишь несколько фраз. Но присутствует при всех ключевых сценах — то тихо стоя за дверью, то тихо сидя в стороне. Как и Воланд.

Маргарита (Евгения громова) и Воланд (Алексей Вертков).
Маргарита (Евгения громова) и Воланд (Алексей Вертков). 

Воланд. Алексей Вертков стал в спектакле главным — его внутренняя сила подчиняет всех. Он спокойно пригубливает красное вино, не спеша расспрашивает Маргариту. Лишь когда Левий Матфей попросит взять Мастера и его подругу в свет, позволит себе интонацию ворчливой шутки. Никакой мистики, разных глаз, зловещего тона — сатана прост и пристален. Но он распорядитель всего строя происходящего. Главный в огромном сумасшедшем доме этого падшего мира.

Церковь сердится на Булгакова за этот образ чуть ли не пуще, чем некогда сердилась на Толстого. И дело не только в его мощном обаянии, дело еще и в странной утешительности идеи неукоснительного возмездия, той итоговой справедливости, что сгущена во фразе «я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».

Свита. Отличный ансамбль лихих ребят: чуть что — успокоят инъекцией, уложат на носилки, приберут отрезанную голову. Сеанс черной магии проводится на живом зале, без подсадных. Так, неожиданно блеснул человек из публики, оказавшийся на пути свиты Воланда.

Его спросили, где он провел ночь, и без промедлений проверили правдивость ответа: «дома». Гелла крепко связала два платка, обвязала ими шею зрителя, потянула с Коровьевым в разные стороны — и оп! — между платками возник веселый красный лифчик.

В зал посыплются деньги («часть иностранной валюты является подлинной!» — прогнусавит Фагот). На просьбу дать денег Бегемот немедля получит купюру от ректора ГИТИСа, заберет себе, и едва соберется вернуть — деньги ярко вспыхнут и сгорят на глазах зрителей. Вершиной сеанса становится трюк с отрыванием головы Жоржа Бенгальского — несчастного сунут под стул, оторванная голова вырастет из письменного стола на другом конце сцены, а по мановению Воланда вернется на место. Блестящий номер артистов-близнецов Алексея и Андрея Самойловых проходит с цирковым драйвом.

Во втором действии, уже после бала, Коровьев(Григорий Служитель), Азазелло (Александр Прошин), Бегемот (Сергей Евлантьев) выходят в полуобгоревшей одежде. За сценой горят «Грибоедов», Торгсин, Москва. Гудит пламя, сполохи ложатся на задник. Все усаживаются вокруг Маргариты на железную койку. Места мало: Маргарита усталые ноги кладет на Фагота, Азазелло плотоядно пристраивается к ней поближе, сверху мостится Бегемот с рыбиной, Гелла сворачивается клубком — ковчег, выплывающий из половодья событий. Но как только Маргарита произнесет: «… моего любовника, Мастера!», всех сметет в сторону, и на кровати возникнет — он.

Мастер, Игорь Лизенгевич, в первой сцене войдет с балкона, вспрыгнет на кровать Бездомного, шепотом будет кричать ему в лицо, сожалея, что не он встретил Сатану.

Длинные узкие кисти его рук будут озадаченно гладить лоб, беспомощно повисать в рассказе о прошлом. Но в нем пока не хватает испепеляющего электричества духа, того обнаженного внутреннего «провода», из—за которого он влюбляется с первого взгляда, пишет гениальный роман и терпит с ним катастрофу. Да, конечно, мы встречаем его в момент, когда он уже «сгорел», но абрис прежней личности должен же иногда проступать огненными буквами сквозь пепел. Лишь однажды в Мастере вспыхнет острое прежнее любопытство: когда Воланд предложит отправиться с ним…

Маргарита (Евгения громова) и Мастер (Игорь Лизенгевич)
Маргарита (Евгения громова) и Мастер (Игорь Лизенгевич)

Маргарита, Евгения Громова, в первой сцене не случайно явится в персиковом дамском пеньюаре. Позже ее разденут наполовину, и она уйдет в черно-белое свечение бала, второй акт проведет в простыне, стянутой вокруг груди. Ее сцена с Азазелло — из самых комичных в спектакле. Он в лампочках, со скрежетом на подъемнике вздергивается на высоту балкона: идет торг о загадочном иностранце и чудесном креме.

Но, похоже, режиссер не склонен наделять героиню силой женщины, ради любви вступающей в союз с дьяволом. В этой юной женственной Маргарите нет крупности характера, крупности чувства — того, что создало любовный миф «М. и М.».

Пилат — самое неожиданное решение спектакля. Преследуемый невыносимой головной болью, с полотенцем вокруг головы, он (Дмитрий Липинский) мечется по сцене, как по раскаленным углям. Галлюцинации, преследующие Пилата, словно бы диктуют и его главную ошибку, и попытку искупления, и финальное поражение совести. И молча, стоя в центре сцены, наблюдает страдания Пилата Воланд.

…Голова, отрезанная, вернувшаяся, украденная, голова, которая не в силах вместить происходящее, — Берлиоза, Бенгальского, Пилата, наконец, раскаленная мукой бытия голова Мастера с исколотой иглами памятью — сквозной образ спектакля и часть его звуковой партитуры – шума и криков сумасшедшего дома «Верните мне голову! Голова моя, голова!»

Журавский, замминистра культуры РФ, без малого год проводил в жизнь сложное решение по федерализации театра, который покинул основной спонсор. И вот — первая премьера СТИ в новом статусе. Именно так, ответственно, с пониманием настоящих ценностей театрального дела должна вести себя власть по отношению к культуре. А роковой пример обратного Михаил Афанасьевич явил нам в своей биографии и финальном романе.

Булгаков.

Кто мог предсказать, что сын профессора духовной академии, в солнечном киевском детстве читавший молитвенное правило с Символом веры, став взрослым, развернет фразу «…Распятого же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша, и погребенна, и воскресшего в третий день по Писанием…» в один из самых знаменитых русских романов ХХ века?..

Возможно, лишь те силы, которым он посвящен.

Булгаков был послан во время, чтобы сохранить исчезающий в его прибое словесный слепок погибшего мира. И никто в русской прозе ХХ века не сделал это так мощно и талантливо. Он умер, когда поручение было исполнено, закатный роман, главное послание веку, почти завершен. Но схождение разных редакций финала до сих пор оставляет ощущение избыточной многослойности. Так и в спектакле.

Воланд, возносясь во тьму, укажет вектор последней справедливости: «по этой дороге, о, трижды романтический Мастер, по этой…»

«Боги, боги мои, как грустна вечерняя земля…» произнесет прощально Мастер, подопрет голову рукой и застынет, глядя в зал. Точно так, на одной из предсмертных фотографий, подперев голову рукой, в знаменитой шапочке, лежит Михаил Булгаков, уже неузнаваемо измененный болезнью, перед вознесением в вечность.

И последними словами романа становятся «Ты свободен!»

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow