Артист
Директор Исаакиевского собора народный артист России Николай Витальевич Буров на прошлой неделе отпраздновал свое 64-летие. Музейным комплексом «Исаакиевский собор» он руководит девять последних лет своей жизни.
Он галантен, уверен в себе, подтянут. На нем черная рубашка с растегнутыми верхними пуговицами, пиджак он вешает на спинку стула. В приемной заливаются канарейки. На стенах — грамоты, дипломы, благодарности. Шкафы заставлены книгами, кое-где семейные фотографии.
Кабинет Бурова находится в здании Петербургской городской думы.
— Пусть это будет нескромно, — Буров придвигает стул к массивному деревянному глобусу, садится на фоне букета белых роз, когда я прошу разрешения его сфотографировать. Несмотря на это показное франтовство, он выглядит уставшим.
— Я вчера сыграл концерт, к которому не был готов, который не терпит суеты. А я был суетлив. Я рассказывал о жизни Шопена — его исполнял замечательный молодой итальянец, поцелованный богом, — рассказывал о его романе с Жорж Санд.
Театру Николай Буров отдал тридцать лет, из них 27 — Александринке. Около 30 работ в кино, более 60 дублированных ролей. Но потом… «Александринка уходила на большой ремонт и реставрацию. Я подумал, что целый год я мог быть полезен в правительстве, а играть можно по воскресеньям».
В 2005 году Бурова пригласили работать председателем Комитета по культуре:
— На мне была вся сеть музеев, кроме федеральных, музыкальные школы, городские театры. Был ли я готов? — спрашивает сам себя Буров. — До этого я был председателем Союза театральных деятелей.
У меня было три «ходки» в депутаты: одна советская, две постсоветских. Я кое-что понимал в экономике культурного продукта.
Три с половиной года Буров отработал в правительстве. Потом обстоятельства снова решили за него.
В 2008 году скоропостижно скончался директор Исаакиевского собора Николай Викторович Нагорский. С Буровым они были друзьями. Сейчас Николай Витальевич вспоминает: тогда «музейщики настояли, чтобы я пошел и взял в свои руки Исаакий». На тот момент музейный комплекс «Исаакиевский собор» объединял четыре храма: Исаакиевский, Смольный, Сампсониевский и Спас на Крови.
«Я же не учился музейному делу, — засомневался Буров, — я Академию госслужбы только окончил». Но предложение все-таки принял.
Все эти девять лет комплекс жил полной жизнью, причем не только музейной.
В Исаакиевском соборе проходит школьная программа, в которой участвуют больше 140 учебных заведений: на примере Исаакиевского собора детям преподают все школьные предметы — от русского языка до химии. Недавно запустили программу «От ощущений к чувствам» — для слепых и слабовидящих людей.
В подвалах Исаакия расположена экспозиция, посвященная блокаде Ленинграда, ведь именно в этих подвалах жили музейные работники в годы войны. Жили, хранили свое дело.
Смольный собор работал как концертно-выставочная площадка, там регулярно давал концерты Камерный хор Смольного собора (теперь Концертный хор Санкт-Петербурга). Для него специально заказали голландским мастерам орган.
Но вот в 2016 и 2017 году два комплекса храма — Смольный и Сампсониевский — были переданы РПЦ.
С тех пор Николай Витальевич больше не переступал порог Смольного:
— Это та жена, которую я застал с любовником в постели. Поэтому видеть я ее не хочу больше.
Путь компромиссов
Когда Буров только пришел в музей, с церковью он попытался дружить — «путем компромиссов и взаимных соглашений». В 2014 году Николай Витальевич витиевато высказался об этом сотрудничестве: «Исаакиевский собор без духовного наполнения православной службы напоминает очень дорогой, выполненный гениальным художником сосуд для вина, в котором нет вина».
Меж тем сосуд наполнился еще в 1990 году, когда в стенах Исаакия прошла первая после долгого перерыва служба. К тому моменту, когда Буров стал директором, службы проходили в левом приделе собора дважды в день. Правда, за последний год эти службы посетили всего 18 тысяч прихожан. (Туристов в Исаакии, к слову, — 2,4 миллиона в год.)
Буров даже пошел на уступки и разрешил РПЦ поставить в музее два киоска с дорогой сувенирной продукцией, ориентированной преимущественно на туристов.
— За это меня можно вызвать в прокуратуру и хорошенько мне вменить: аренду они не платят, налоги тоже, — признается директор. — Но почему-то это никого не волнует… кроме меня.
В марте 2014 года в Петербургской епархии сменился митрополит. Вместо митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Владимира из Саранска прибыл владыка Варсонофий. Тогда РПЦ в Петербурге активизировалась. Один за другим стала прибирать к рукам памятники и музеи — по Закону «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности». Представители Петербургской епархии даже претендовали на Музей Арктики и Антарктики, но Росимущество отказало.
Но когда в 2015 году РПЦ попросила передать ей в безвозмездное пользование два собора из музейного комплекса «Исаакиевский собор» — Смольный и Сампсониевский — городские власти одобрили это прошение. Буров бесконфликтно подчинился. Сказал только:
— Я храм никогда в жизни больше не возьму — потому что, какой бы храм ни взял, как только мы приведем его в порядок, найдутся желающие его забрать.
В том же 2015 году церковь замахнулась и на Исаакиевский собор, но губернатор Санкт-Петербурга тогда отказал: «Учреждение приносит доход в казну города». Общественность тогда пошумела, собрала под петицией против передачи собора больше 100 тысяч подписей — и успокоилась.
Исаакий — кормилец. 60 процентов дохода комплексу «Исаакиевский собор» приносит именно он. Заработок музея за год составляет более 800 миллионов рублей. В городской бюджет он вносит 50—70 миллионов в год.
Смольный, Сампсониевский, Спас на Крови в свое время вошли в состав музейного комплекса во многом из прагматических соображений: городские власти просили предыдущих директоров Исаакиевского собора взять их «под опеку», а попросту — на содержание за свой, а не городской счет. Экономика комплекса строилась по принципу: два собора (Исаакиевский и Спас на Крови) кормят другие два.
Новый митрополит привел с собой своих людей, служивших под его началом в Мордовии. Среди них — и новый ключарь Исаакиевского собора Михаил Шкредь (архимандрит Серафим), и глава отдела по взаимоотношениям церкви и общества Петербургской епархии протоиерей Александр Пелин. Пелин стал настоятелем Сампсониевского собора после его передачи РПЦ.
Как рассказывал Буров, архимандрит Серафим как-то во время пасхальной службы сказал с амвона: «Сегодня я принес наконец-то в ваш Богом не спасаемый город благословение». Буров не остался в долгу: на пасхальном приеме Варсонофия бросил митрополиту: «Этот город пережил блокаду и вас, думаю, переживет!»
Дошло до мелких козней: когда неизвестные разбили барельеф Мефистофеля на фасаде дома Лишневского, протоиерей Александр Пелин заявил, что это — дело рук Бурова. Якобы это он нанял промышленного альпиниста для осуществления своего коварного замысла. Позднее ответственность за вандализм взяла на себя анонимная организация «Казаки Петербурга».
Буров рассказывает мне о жизни музея после того, как РПЦ забрала у него два собора:
— Жил-был человек. Пришлось ногу отрезать, дали ему протез. Он привыкнет, начнет ходить. Потом отрезали руку, но дали протез — роскошный! Но все равно надо привыкнуть. А потом говорят: ну, голову надо отрезать!
Варсонофий не оставил попыток заполучить Исаакиевский собор в лоно церкви: в мае 2016 года он написал письмо премьер-министру Дмитрию Медведеву. Речь шла уже не только об Исаакии, но и о Спасе на Крови, и части здания Смольного монастыря, где расположены факультеты СПбГУ: «Для организации и развития полноценной деятельности».
В середине декабря 2016 года патриарх Кирилл посетил Санкт-Петербург. Он лично встретился с губернатором Георгием Полтавченко. Тогда все и решилось.
— Любой подход с кавалерийского наскока — преступление! — говорит Николай Витальевич Буров про поспешную передачу Исаакия. Кажется, то, что она состоится, для него вопрос решенный. — Странно было бы, если бы я от жены требовал, чтобы она за три месяца мне быстренького кого-нибудь родила. Закон регламентирует сроки передачи до шести лет. Мы определили продолжительность этого процесса не менее чем до конца первого квартала 2019 года, при самых благоприятных условиях.
Доноры и реципиенты
Какая участь ждет экспозицию Исаакиевского собора, можно предположить, глядя на Смольный и Сампсониевский.
В качестве компенсации за переданные соборы музейный комплекс получил два здания — на Большой Морской и Думской улицах, которые, по словам Бурова, «разгромлены изнутри».
— На их реставрацию потребуется минимум три года. Работы грубо на полмиллиарда.
Из Смольного собора при передаче его РПЦ вывезли всю музейную экспозицию, и даже орган забрали. Другое дело с Сампсониевским собором:
— Внешне он скромнее, меньше, но очень богат изнутри. Силами музейного комплекса здесь собраны отреставрированные экспонаты XVIII века… Мы передали РПЦ всё, даже домик рядом с собором, который выкупили на заработанные средства. Может, стоило бы попросить вернуть деньги? — размышляет Буров, но тут же обрывает себя. — Хотя ладно, это такое дело, мы люди государевы — и деньги государевы.
Внутри Сампсониевского собора после передачи его РПЦ остался 141 музейный экспонат, который нельзя вывозить. Зато музей забрал экспозицию, посвященную Полтавской битве. Теперь она складирована, выставлять ее пока негде.
В Исаакиевском соборе хранится 26 тысяч музейных экспонатов, рассказывает Мансур Доминов, главный хранитель музея. В случае передачи здания РПЦ в интерьере придется оставить 62 «недвижимых» экспоната, остальные вывезти.
Уверенности, что РПЦ будет следить за историческими реликвиями, требующими температурного и влажностного режима, ни у кого нет.
— Есть положение о музее: первым и главным экспонатом музея является сам Исаакиевский собор. Вот и отдайте нам главный экспонат, — рассуждают сотрудники музея.
Петербуржцы
10 января через пресс-службу губернатор Георгий Полтавченко коротко сообщил общественности о судьбе Исаакия: «Вопрос решен». И добавил: «По договоренности между патриархом и мною собор сохранит музейно-просветительскую функцию». Задним числом на сайте комитета по имущественным отношениям появилось постановление о передаче Исаакия РПЦ.
Депутаты Заксобрания пытались отменить это решение через суд, но оттуда пришел ответ: нет официального прошения РПЦ о передаче, значит, и опротестовывать нечего.
Тогда горожане вышли на улицу. 28 января на Марсовом поле собрались около двух тысяч петербуржцев. Они скандировали: «Музей!» и «Полтавченко в отставку!».
Акция была организована в формате встречи с депутатами Законодательного собрания Петербурга Борисом Вишневским, Максимом Резником и Алексеем Ковалевым. Резник заявил: будут добиваться проведения референдума.
В воскресенье, 12 февраля, в соборе проходила традиционная церковная служба. А накануне в интернете появились сканы «разнарядки», спущенной в двести приходов от имени секретаря епархии. Каждому городскому приходу предписывалось привести «по одному хоругвеносцу и не менее пяти прихожан» — чтобы после службы провести Крестный ход.
Божественная литургия началась в девять, ближе к ее завершению в соборе появился депутат Государственной думы Виталий Милонов и еще несколько депутатов-единороссов. К 11 часам утра процессия из 500 человек вышла на улицу, обошла здание Исаакиевского собора и вернулась в помещение. Протоиерей прочитал проповедь о блудном сыне и о Великом посте, после чего прихожане разошлись.
Им на смену, в полдень, на улицу высыпали противники передачи Исаакия церкви. Они образовали живое кольцо вокруг здания, многие были с синими ленточками — это символ градозащитного движения, означающий «небесную линию Петербурга». Речь шла даже не о том, чтобы отстоять Исаакий. Не менее важно было вернуть себе чувство собственного достоинства.
К Исаакиевскому с женой и двухлетней дочкой вышел руководитель программы «История» в Санкт-Петербургской НИУ ВШЭ Адриан Селин.
— Власть в странной, неожиданной для петербуржцев манере декларировала свое намерение передать собор церкви, — объясняет он причину своего возмущения. — Мы, по большому счету, против чего протестуем? Против попытки так разговаривать с людьми — «вопрос решен». Власти взяли неверную тональность. Петербург действительно малорелигиозен, но это была не антирелигиозная демонстрация.
Частный экскурсовод Елена Прудовская пришла на «Синее кольцо» с 85-летним папой.
— Это было какое-то масштабное братание, чувство нашести, ведь Петербург — это свое. И когда в этом «своем» предлагают сделать мост Кадырова, построить башню или отдать собор кому-то, — это жутко бесит! Для РПЦ Исаакий — это бренд. Я работала с американцами, родителями-усыновителями, пока не приняли «закон Димы Яковлева». Они были очень небогатые люди, я старалась им везде сэкономить деньги. Они всегда хотели для своего ребенка купить иконку, крестик, чтобы потом подарить — «это с твоей родины». И я из Исаакия всегда уводила их за руку, говорила: сейчас мы поедем на подворье монастыря Валаамского монастыря, там купите все в два раза дешевле.
Защищать Исаакиевский собор выходила и директор музея-квартиры Льва Гумилева Марина Писаренко.
— Кто-то им внушил: когда их задница опускается на определенное кресло, они могут распоряжаться всем. Как в доме: это моя лампа, моя ваза, что хочу, то и делаю. У них такое же отношение к истории, к памяти, к человеческому опыту. Может, мы ничего и не изменим, но не хочется чувствовать себя свиньей.
Для Марины Исаакиевский собор особенно дорог как едва ли не единственный музей, который сейчас развивает программы для инвалидов. А она за свою жизнь с этим намучилась — вырастила слабовидящую дочь.
— Год назад были мы в Петродворце, зашли в домик Петра, дочка потрогала стол. И крик смотрителя: «Не смей!» Это было чудовищно, нам испортили настроение. Штат Исаакия вложил в программу для слепых столько любви. А что нам церковь предложит — помолиться за здравие?
Исаакий для петербуржцев — живой, слабый, нуждающийся в защите.
— Ловлю себя на каком-то странном ощущении: я старуха, малоподвижна, а у меня желание собой заслонить эту громаду Исаакия, — говорит коренная петербурженка, блокадница Вера Викторовна Сомина. Почти всю жизнь она прожила в доме напротив Исаакиевского собора. У нее особенные отношения с телом этого города. За судьбу Исаакия она болеет дома — через фейсбук, самой ходить, стоять подолгу — трудно.
— В собор поставить свечку за здравие я пойду в Никольский. Это теплое место, такой дом, где молишься о близких. А Исаакий — это история. Это история христианства и культуры, это история архитектуры, судьбы иноземцев в России — на примере архитекторов Исаакия. Это сравнительный пример того, что суетно — а что велико и стоять должно.
Кажется, Вера Викторовна настроена позитивнее всех защитников Исаакия. Она верит, что его музейный статус можно сохранить:
— Я счастливый человек: я видела, как советская власть кончилась. Я стала абсолютным оптимистом.
Буров говорит о гражданской активности вокруг собора аккуратно — он все-таки государственное лицо. Музейное пространство не терпит суеты и крика, объясняет он.
— Крики, волнения нарушают атмосферу, которая создавалась музеем больше 80 лет. Все пытаются втянуть нас в дебаты, но наш ответ прост: на сегодняшний день мы музей, работаем по своему уставу. Но Крестный ход, который не был согласован с руководством музея, я считаю провокацией. Мы бы не запрещали никогда ничего церкви. Но с нами надо согласовывать, таковы условия нашего договора о сотрудничестве с епархией! Вот здесь наступает момент хамоватого отношения. Когда начинают очень нагло влезать в пространство работы музея.
Буров отстранился от публичной дискуссии, говорит, что главная его задача на данный момент — бережно отнестись к коллективу и музейной коллекции.
— Нам надо продолжать собирать свой бюджет, надо расплатиться с подрядчиками, которые работают с нами.
Но директор музея признается: внутренне, как петербуржец, он доволен, что столько людей вышло на защиту Исаакия.
«Это не ор по поводу музея, это крик по поводу города. Нельзя безжалостно к нему относиться. Нельзя входить в этот город, не вытерев ноги, не сняв калоши на пороге.
Город воспринимает это крайне негативно и отвечает таким образом».
Санкт-Петербург
