23 февраля 1944 года была успешно проведена операция по выселению чеченцев и ингушей. Официальным обвинительным мотивом и поводом для их депортации стало «активное и почти поголовное участие в террористическом движении, направленном против Советов и Красной армии». Правда, утверждение о «почти поголовном участии» резко расходится со статистикой: на учете в НКВД состояло всего 2–3 тысячи «изменников» — около полупроцента от всего населения республики.

Но не все ли равно? На Политбюро разногласия возникли только по срокам проведения операции: Молотов, Жданов, Вознесенский и Андреев выступили за немедленное ее осуществление; Ворошилов, Каганович, Хрущев, Калинин и Берия предлагали дождаться изгнания немцев за пределы СССР. Решающим, по всей видимости, стал голос генсека. Он всегда склонялся к радикальным вариантам.

Не так давно была издана книга, целиком составленная из рассекреченных документов. Называется «Сталинские депортации», в ней 902 страницы и в ней про всех — про поляков, финнов, черноморских греков, корейцев, эстонцев, западных украинцев, калмыков… Постановления Политбюро, деловитые докладные записки, справки, рапорты. Сотни тысяч человек за неведомую им вину вышвыривались из домов, где жили их отцы и деды, грузились в теплушки и под строгим конвоем доставлялись в казахские степи, в тундру, в тайгу. В книге сообщаются установленные нормы питания в пути: двести граммов хлеба, 30 граммов мяса.

Чеченцам и ингушам в книге уделено 43 страницы.

22 февраля 1944 года, Берия — Сталину: «Мной был вызван председатель Совнаркома Моллаев, которому сообщил решение правительства о чеченцах и ингушах и мотивах, которые легли в основу этого решения. Моллаев после моего сообщения прослезился, но взял себя в руки и обещал выполнить все задания, которые будут ему даны в связи с выселением. Затем в Грозном были намечены и созваны 9 руководящих работников из чеченцев и ингушей. Как партийно-советским работникам, так и духовным лицам, используемым нами, обещаны некоторые льготы по переселению (несколько будет увеличена норма разрешенных к вывозу вещей). Необходимые для проведения операции войска, оперработники и транспорт стянуты непосредственно в места операции. С двух часов ночи на 23 февраля все населенные пункты будут оцеплены, заранее намеченные места засад и дозоров будут заняты опергруппами с задачей воспрепятствовать выходу населения за территорию населенных пунктов. На рассвете мужчины будут созваны нашими оперработниками на сходы, где им на родном языке будет объявлено решение правительства. После этих сходов будет предложено выделить 10–15 человек для объявления семьям собравшихся о сборе вещей, а остальная часть схода будет доставлена к местам погрузки в эшелоны».

В проведении операции принимало участие 19 тысяч оперативных работников НКВД, НКГБ и СМЕРШ и до 100 тысяч офицеров и бойцов войск НКВД.

К 29 февраля (за шесть дней операции) выселено и погружено в железнодорожные вагоны 478 549 человек, в том числе 91 250 ингушей и 387 299 чеченцев.

В очередной телеграмме Берии Стали­ну отдельно отмечено, что 29 февраля «отправлен эшелон с бывшими руководящими работниками и религиозными авторитетами Чечено-Ингушетии, которые нами использовались при проведении операции».

7 марта последовал Указ Президиума Верховного Совета СССР «О ликвидации Чечено-Ингушской АССР и об административном устройстве ее территории». Очень логично: на территории практически не осталось ни ингушей, ни чеченцев.

И в тот же день, 7 марта 1944 года, нарком внутренних дел Лаврентий Берия направил председателю Государственного комитета обороны Сталину представление о награждении участников операции. Представление было незамедлительно подписано. Сам Берия и трое его ближайших сподвижников были удостоены полководческого ордена Суворова I степени, 259 карателей получили самую почетную солдатскую награду — медаль «За отвагу». Всего были награждены 714 человек.

Кстати сказать, согласно статуту, орденом Суворова награждались «командиры Красной армии за выдающиеся успехи в деле управления войсками, отличную организацию боевых операций и проявленные при этом решительность и настойчивость в их проведении, в результате чего была достигнута победа в боях за Родину».

…А потом «провинившиеся народы» были реабилитированы и возвращены в родные места. Только вот в освобожденные от них дома уже давно въехали совсем другие люди, часто — совсем другой культуры, другого менталитета, обремененные совсем другой исторической памятью. И на новом месте жительства этим людям совсем не дороги были камни старых кладбищ, чаще всего — порушенных и запаханных.

Среди переселенных в 1944-м в «опустевшую» Чечню оказались дидойцы-цезы, крохотный народ из соседнего Дагестана. Их вот так же погрузили в вагоны, некоторых погнали пешком на чужую родину, в чужие дома. Чеченцев — в Казахстан, дидойцев — в Чечню. А когда чеченцев вернули из Казахстана, вернули домой и дидойцев. Правда, не собственно на Родину (там-то все тоже занято — другими, ни в чем не виноватыми), а рядом.

Года три назад ко мне приезжал ходок. Представитель тех, кто до сих пор требует восстановления исторической справедливости (реабилитация дидойцев не коснулась — их же никто не наказывал, просто переселили). Привез огромную папку документов.

Я в долгу перед этим крохотным, ранее мне неведомым народом. Я так и не помог восстановить справедливость. Я просто не знаю, как это сделать. Сказать о них я могу. Но кто ответит?

Люди, виновные в страшных, непрощаемых преступлениях, давно умерли, перед их гробом пронесли подушечки с орденами. Именно их, этих преступников, объединяют с подлинными спасителями Отчизны, чьи подвиги на самом-то деле никаких (совершенных другими) преступлений не оправдывают.

Но высылка чеченцев в Казахстан все-таки принесла непредусмотренную Сталиным пользу. В 1951-м в школе маленького степного поселка одноклассники смертным боем били моего будущего друга Давида Маркиша (сына кавалера ордена Ленина, поэта, только что расстрелянного по делу Еврейского антифашистского комитета), издевались над ним всячески. Пока в классе не появился переросток-второгодник Ахмед, который просто сказал: кто еще раз жиденка тронет — зарежу. Ахмеду поверили, и трогать Давида немедленно перестали. Он был спасен.

Мой друг Давид давно вырос, сам стал писателем, автором замечательных книг. Ахмеда он помнит как одного из главных людей в своей жизни.

Спасибо товарищу Сталину за его счастливое детство.