Когда-то я прочитал толстую книгу Тома Вулфа о первом отряде американских астронавтов, «Нужная вещь» называется. И одна описанная там история настолько поразила, что я ее при случае подробно пересказал Ярославу Голованову, автору многострадальной тоненькой книжки тоже о Первом отряде, но — советских космонавтов. Книжку несколько лет не пускала цензура, хотя военных и прочих тайн Голованов, разумеется, не выдавал: цензуру категорически не устраивали не вписывающиеся в торжественную официальную версию подробности жизни; только в перестройку член Политбюро ЦК КПСС Александр Яковлев дал добро, и печатные машины заработали.

Голованов истории из книги Вулфа не знал и тщательно зафиксировал ее реквизиты на бумажке.

История такая. Среди американских летчиков, готовившихся к полетам в космос, был этот самый Джон Гленн, которого товарищи недолюбливали. Он был очень правильный. У него была правильная биография (в том числе, он воевал в Корее, что всегда ставила Гленну в укор требовательная советская пропаганда; причем воевал Гленн исключительно мужественно, после одного из боев на корпусе его самолета насчитали более 250-ти пробоин). Он правильно, по-американски, мыслил и говорил. Он никогда не нарушал режим. Он строго выполнял все предписания, в том числе самые идиотские. Более того — он заставлял и окружающих выполнять все идиотские предписания, хотя обязанностей наставлять кого бы то ни было на путь истины и добра никто на Гленна не возлагал…

Гленн должен был лететь вторым (сейчас я читаю, что Гленна называют — «первым», но, строго говоря, первым был Алан Шеппард, хотя Шеппард только «взлетел и спустился», а Гленн, как и наши Гагарин с Титовым, совершил полный орбитальный полет).

О стартах американцы, в отличие от наших, всегда объявляли заранее, страна прильнула к телеэкранам, репортеры, разумеется, окружили домик астронавта, чтобы зафиксировать в прямом эфире реакцию жены астронавта. А та никого на порог не пускает (она панически боялась скопления незнакомых людей).

Между тем, Гленн в своем скафандре уже лежал в корабле.

И приехал к домику Гленна вице-президент Линдон Джонсон — чтобы тоже отметиться в исторический момент перед телекамерами. А жена и ему — от ворот поворот. Скандал!

Тем временем на космодроме возникли неполадки, старт откложили, Гленна вынули из скафандра. И сразу — к начальству. Начальство в бешенстве: звони немедленно жене! Вице-президент сорок минут под запертой дверью стоит, вся страна это в прямом эфире видит!.. И Гленн звонит. И спокойно так говорит ей: «Дорогая, ты абсолютно права, гони всех этих ….. взашей. Целую».

И Гленна отстраняют от полета!

Как нам все это знакомо. Но вот что — незнакомо. Весь отряд первых американских астронавтов, весь отряд, все до единого, заявляют начальству, что отказываются от дальнейшей работы, если не вернут нелюбимого ими Гленна. И Гленна вернули! Он полетел, как и было намечено, вторым.

Все астронавты прекрасно понимали, что судьба дала им невероятный, единственный шанс. Но, кроме этого, знали они, в мире есть еще кое-какие очень важные вещи.

В 63-м в Далласе убьют Кеннеди, опозоренный женой астронавта Линдон Джонсон станет президентом.

В 69-м американцы высадятся на Луну.

Гленна изберут сенатором. В рамках предвыборной кампании он — ночью, пешком, в одиночку — пройдет негритянский район Гарлем (для тогдашней Америки — подвиг, сравнимый с полетом в космос). Мой старший друг, журналист и поэт Александр Аронов тогда же напишет об этом стихи (помню строчку: «Идет звезда ночным Нью-Йорком…»). Стихи никто, конечно, не напечатает, и в посмертные ароновские издания они тоже не войдут…

Все имена астронавтов первого набора (как и наших космонавтов, разумеется) навсегда вошли в историю. Что там долго говорить, до сих пор (за пятьдесят с лишним лет) во всем мире людей, летавших в космос, едва наберется больше полутысячи.

Куда меньше, чем олимпийских чемпионов.