Когда мы пришли с пол-литровой банкой маринованных белых в радиологическую лабораторию центра гигиены и эпидемиологии города Новозыбкова (200 км юго-западнее Брянска), нам не обрадовались.

— И вот вы хотите чего? Зачем приехали? — почти кричала строгая женщина-лаборант с короткими седыми волосами и в очках. — Вы верите, что нам наши льготы вернут назад? Я лично — нет. Знаю одно — теперь куда ни приедешь, нам везде говорят: идите лесом!

Но банку грибов на исследование все же согласилась взять.

Первое время после чернобыльской катастрофы, вспоминает она, местные жители еще приносили на исследование дичь, рыбу, мясо, ягоды, грибы, молоко. Тогда в области действовали так называемые «временные» (увеличенные) нормы по содержанию в продуктах радиоактивных цезия-137 и стронция-90, но даже по этим нормам местные продукты часто «не проходили». Потом рыбу-грибы-ягоды приносить перестали. Начали есть сами. И детям давать.

В бытовом смысле радионуклиды в пище никак себя не обнаруживают: от «грязного» яблочка у поедающего не выпадут мгновенно волосы и даже диарея не начнется. Но попадание радионуклидов внутрь организма — это гораздо опаснее (и вызывает более серьезные отложенные последствия), чем просто находиться в месте, где повышен радиационный фон. Cтронций-90 заменяет в костях кальций и вообще не выводится из организма, а самый распространенный здесь цезий-137 выводится за месяц-два, но многие едят загрязненные продукты почти каждый день.

Так что теперь сотрудники радиологической лаборатории, которые должны вести контроль за содержанием радионуклидов в местных продуктах, сами ездят по селам и деревням за пробами, но жители редко соглашаются отдавать свои соленья на исследования — не видят смысла. То, что в продуктах есть радионуклиды, — очевидно. За 30 лет радиация здесь уже давно стала такой же данностью, как снег зимой. Никому же не придет в голову бояться или жаловаться на снег?

Наша банка грибов — из села Старые Бобовичи Новозыбковского района. Ее подарила нам Валентина. Не для анализов, конечно, а от чистого сердца. Она работает фельдшером на станции «Скорой помощи», получает чуть больше 10 тысяч рублей, держит свиней Зинок и хряка Ваську. Еще есть куры и кролики, огород и погреб с закрутками. Внуку Валентины всего 7 лет, но у него уже обнаружили рак.

— Маринованные — ерунда, в них ничего интересного не будет, они ж уже обработку прошли, — сразу сказали нам сотрудники лаборатории. И оказались правы. Активность цезия-137 в таких грибах не должна превышать 500 беккерелей на килограмм, в наших обнаружили всего 867 плюс-минус погрешность.

Но чтобы нас порадовать, лаборанты засунули в спектрометр сушеные грибочки из деревни Перевоз (тоже Новозыбковский район). В них оказалось чуть больше 100 тысяч беккерелей.

Еще у нас была с собой трехлитровая банка березового сока (тоже из Старых Бобовичей), но ее принимать на анализ категорически отказались:

— Внесли изменения в СанПиН, не нормируется теперь березовый сок. Так что пейте на здоровье!

После аварии на Чернобыльской АЭС Старые Бобовичи, Перевоз и даже 40-тысячный город Новозыбков должны были полностью расселить, но не расселили — в перестройку и в 90-е на это не хватило ни воли, ни денег. Сегодня денег тоже нет, и в рамках оптимизации бюджета и «совершенствования мер социальной поддержки» жителей таких городов и сел лишили большинства льгот. Как будто ничего и не было.

«Чистый» Святск

После катастрофы загрязненными были признаны две трети районов Брянской области. Самые пострадавшие — юго-западные, на границе с Украиной и Белоруссией: Новозыбковский, Злынковский, Клинцовский, Климовский, Красногорский.

Четыре села попали в зону отчуждения (так же как и Припять), людей оттуда эвакуировали, а около двухсот населенных пунктов — в зону отселения (как, например, Новозыбков).

Мы едем в старообрядческое село Святск на самой границе с Белоруссией — одно из немногих, которое реально расселили. По ту сторону границы для проезда на такие территории нужно получать специальный пропуск. У нас — нет.

По дороге на Святск ни одного поста или КПП. Только местные: кто «грязный» песок на стройку копает, кто землю для огорода.

Святска уже нет на картах. Сохранился асфальт — на месте бывших улиц. Ни одного целого дома — несколько показательно сломали и засыпали землей, чтобы местные поняли — с расселением все серьезно. Остальные разобрали мародеры. За несколько дней до нашего приезда вывезли последние столбы, на которых когда-то держались линии электропередач.

Самое посещаемое место — кладбище. Старики, родившиеся, выросшие и жившие в Святске, просят, чтобы и хоронили их именно здесь.

У остатков церковной ограды встречаем живого, но не мародерствующего человека.

— Здесь было все: колхоз-миллионер, аптека, родильный дом, поликлиника, хлебопекарня, столовая, общежития. Все, как в небольшом городе, — рассказывает Виктор Стрелюков. Ему было 10 лет, когда все случилось.

— Помню тот день — мы как раз заканчивали картошку сажать. Такая черная туча пришла, и дождь пошел очень сильный, и ветер порывистый. Мать загнала нас всех в дом.

Ходили слухи, что что-то там взорвалось, вспоминает Виктор, но об аварии на ЧАЭС по-настоящему серьезно заговорили только летом, когда из Ленинграда и из Москвы начали прилетать люди на вертолетах — замерять радиацию. В 1990 году Стрелюковы сдали дом государству, получили новый в Трубчевском районе (чистом), а еще через 4 года переехали в формально отселяемый Новозыбков — «здесь своих было больше».

Святск окончательно вымер в конце 90-х. В 2000-м сгорела старообрядческая деревянная Успенская церковь. Четыре года назад Виктор вместе со своим другом поставили на ее месте часовню. Каждый год в конце августа на престольный праздник в мертвое село приезжает несколько сотен его бывших жителей со всей России. А еще — на Пасху и на Радоницу.

— Грибы, ягоды с удовольствием все едят уже. Даже те, кто раньше осторожнялся, теперь не осторожняются. Тут колхозный сад большой, он до сих пор плодоносит, и люди приезжают собирать… Много святских поумирало именно из-за переживаний, из-за переездов этих. Если б нас не трогали, мы бы так и жили, своим кланом… Ну умирали б пораньше, да. Сколько бог дал, столько прожили б.

В ноябре прошлого года Святск исключили из перечня загрязненных населенных пунктов. Не просто понизили статус до менее «грязных», а исключили вообще. Теперь это формально — абсолютно чистая территория.

Не плодить иждивенчество

Федеральное правительство уже не раз пыталось изменить статус пострадавших от радиации городов и сел Брянской области, но до этого жителям удавалось отбиться — через суды. Последняя попытка была предпринята примерно год назад — и она оказалась удачной. МЧС подготовило постановление, правительство в октябре прошлого года — утвердило. Количество городов и сел, которые считаются «зоной отселения», сократилось в Брянской области почти в 8 раз.

Единственный критерий для определения статуса пострадавшей территории (зона отселения, зона с правом на отселение, территория с льготным экономическим статусом) — плотность загрязнения цезием-137. Период полураспада цезия — 30 лет. Его количество с момента аварии действительно уменьшилось. Уменьшилось и количество стронция (период полураспада 28 лет). Что происходит с загрязнением плутонием-239 (период полураспада 24 тысячи лет) и америцием-241 (период полураспада больше 432 лет), точно неизвестно, масштабных исследований не проводится. Известно только, что концентрация америция растет — за счет распада изотопов плутония и что именно они с каждым годом будут оказывать все больше влияния на здоровье жителей.

После аварии во многих селах положили новый асфальт, чтобы закрыть «грязный». Провели газ — чтобы не топили печи радиоактивными дровами. Изъяли коров. Запретили есть местные продукты.

В селе Старые Бобовичи, которое до ноября прошлого года тоже было «зоной отселения», — работы нет. «Был колхоз-миллионер, но после аварии он умер», — рассказывают местные жители, которые собрались перед зданием местного клуба, узнав, что к ним приедут журналисты. «Где люди работают? Магазины, больница, школа, хлебопекарня, Москва», — перечисляют жители. И просят уточнить у президента — где он такие средние зарплаты по России видел, о которых по телевизору рассказывает, — 27 тысяч рублей? Потому что средняя зарплата здесь, в Бобовичах, — около 7 тысяч.

Еще они не понимают, почему об изменении статуса села их никто заранее не предупредил. Почему никто не приехал поговорить. Из Москвы? Да нет, хотя бы из Брянска. Почему никому не интересно, как они здесь живут и выживают, чем болеют их дети.

До последнего постановления правительства жители Старых Бобовичей получали надбавки к зарплате и пенсии — «даже двух тысяч рублей не набиралось». После смены статуса (теперь село — «зона с правом на отселение») «гробовые», как называют эти деньги местные, уменьшились вдвое. Бесплатных путевок в санатории для детей в этом году, похоже, тоже не будет.

— Мы, взрослые, свою дозу уже набрали, наши болезни с нами, от нас никуда не уйдут, — рассуждает депутат Новозыбковского районного совета Наталья Кундик, которая живет в Старых Бобовичах и работает здесь же, в доме культуры. — Но хочется, чтобы у детей все по-другому получилось.

Сколько еще в селе таких «грязных» мест, никто точно не знает.

— В 1986 году я училась в Клину, а на майские приехала сюда, к родителям. Шел дождь, мы бегали под ним… Мы тогда не понимали, что такое радиация. Нам было весело. Ну и благодарные были, что асфальт положили и газ провели. А поняли потом, когда дети болеть начали, — вспоминает Наталья. — В начале 90-х к нам приезжали специалисты из Санкт-Петербурга. Ко мне в дом зашла женщина с дозиметром. И он все быстрее — щелк, щелк, щелк… Посмотрела на меня — я с дочкой маленькой на руках, — выключила и говорит: вы понимаете, что вам здесь вообще находиться нельзя? Потом уже мы сообразили — дом, в котором с мужем жили, в 86-м только достраивался, и когда пошли эти радиоактивные дожди, еще без крыши стоял…

Через три дня после щелкающего дозиметра Наталья с мужем уехали.

И, как и многие другие через несколько лет, вернулись — не только из-за косых взглядов. Работу на новом месте было почти невозможно найти.

— Мама умерла уже — рак. Подруга вот здесь в библиотеке работала — тоже рак. Маму и в Белоруссию возила, у нас многие туда лечиться ездят, думала спасти. Почему не здесь? У нас в больнице 4 коечки дневного стационара, и все.

Наталья получает неплохую по местным меркам зарплату — 9 тысяч рублей. Но прекрасно знает, как живут те, кто получает 7 тысяч и 4,5 из них зимой отдают за коммуналку.

Потому и стала одной из пятидесяти жителей Брянской области, которые обратились в Верховный суд с требованием отменить постановление правительства об изменении статуса загрязненных поселений.

Пока жители проигрывают. Суд посчитал, что они не смогли доказать, что действительно нуждаются в льготах. Но Наталья надеется — вдруг они смогут объяснить это апелляционной коллегии.

— Если в одной фразе, то нас отделили, как скот. Сидите тут и сидите — в своих селах, никому не нужные. Представителей [властей] Брянской области даже на суде не было. Им плевать.

Областные власти действительно не раз упоминали о том, что пора бы перестать отпугивать инвесторов чернобыльским статусом и плодить иждивенчество. И почти не бились за сохранение статуса территорий и льгот. Совсем иначе получилось в гораздо менее пострадавших Ленинградской и Тульской областях — там власти добились сохранения статуса практически для всех своих загрязненных территорий.

Лес

В начале апреля в лесу недалеко от города Злынка были расставлены десятки, если не сотни трехлитровых банок и пластиковых бутылок — местные жители собирали березовый сок. В нескольких сотнях метров от банок табличка с плотностью загрязнения — 43,2 кюри на квадратный километр. Это очень много. Все, где больше 40 кюри на километр, считается зоной отчуждения.

Совсем недалеко от этого места находятся участки леса, которые арендует компания «ГМЗ-КОМ». Всего же в Злынковском лесничестве почти два десятка арендаторов, которые занимаются заготовкой древесины.

После аварии на ЧАЭС было загрязнено 96% территории этого лесничества. Рубку леса здесь можно проводить только после получения санитарного паспорта, который основан на акте радиационного обследования. В сам акт включаются сведения о содержании радионуклидов в древесине и о том, как можно ее в дальнейшем использовать.

В распоряжении «Новой газеты» есть документы из брянской природоохранной прокуратуры, которые подтверждают: в 2015 году рубка производилась без актов радиационного обследования. В прошлом году на 14 из 40 лесосек Злынковского и Новозыбковского участкового лесничества в заготовленной и отведенной под рубку древесине были обнаружены превышения по содержанию цезия. Согласно исследованиям (которые также имеются у «Новой газеты»), содержание цезия в некоторых образцах древесины превышало норму в 2—4 раза.

Одним из учредителей «ГМЗ-КОМ» является депутат Брянской городской думы Ринат Трошин. Местные жители говорят, что к «ГМЗ-КОМ» также может иметь отношение депутат областной думы и руководитель комитета по проблемам Чернобыльской катастрофы Сергей Чесалин. Мы не нашли этому прямых подтверждений, однако выяснили, что Трошин также руководил компаниями, учредителем которых является родственница депутата Чесалина.

В Злынковском лесничестве арендуют участки компании «ДОЦ» и «ДОЦ плюс», которые принадлежат семье Такваровых. Яков Такваров — тоже депутат областной думы, правда, бывший. Он был лишен мандата из-за поддельного паспорта.

Люди, имеющие отношение к лесу, говорят, что злынковское дерево можно встретить в других областях европейской части России и даже в Москве.

Подарок

— Давайте начнем с того, что у нас район эти 30 лет не развивался. Людям работать особо негде. Я хочу заработать себе достойные декретные выплаты, а мне негде их заработать.

Оксана Инашевская, мама двоих детей, возглавляет «Совет матерей города Новозыбкова». Мамы маленьких детей — следующие, кто лишится льгот в чернобыльской зоне. Соответствующий федеральный закон был подписан в конце декабря прошлого года. Вступит в силу — с первого июля этого года. Реализацию отложили, уверена Оксана, только из-за того, что мамы в Брянской, Тульской и Курской областях выходили на пикеты и митинги. Последний раз — 23 апреля.

По старому закону в пострадавших после чернобыльской катастрофы районах выплачивали пособие по уходу за ребенком не до 1,5 года, как по всей стране, а до 3 лет. И платили не 40% от среднего заработка, а 80%.

— Это было сделано, чтобы на данной территории женщины не боялись рожать, чтобы они были хотя бы минимально защищены. А до трех лет — потому что все дети очень часто болеют.

Но с первого июля льготы сократятся до 3 тысяч доплаты к обычному пособию, а с полутора до трех лет ребенок и мама будут получать фиксированную сумму в 6 тысяч рублей.

— Но у нас даже прожиточный минимум — 9 тысяч. А тут 6 на двоих. В законе ссылаются на то, что будет единая база пособий с критериями нуждаемости и адресности… Но самих критериев до сих пор нет! База должна появиться в 2018 году, мы требуем, чтобы хотя бы до этого времени на новый закон наложили мораторий.

После вступления в силу постановления об изменении статуса пострадавших от радиации городов и сел жители юго-западных районов Брянской области собрали 26 тысяч подписей под обращением к губернатору Александру Богомазу с просьбой встретиться и наконец поговорить с людьми. Ответа не получили и решили действовать по-другому. В день рождения отправили главе области посылку с домашними закрутками и сушеными грибами и приглашение приехать в гости. Говорят, Александр Богомаз очень благодарил за подарок. Похоже, он так и не понял иронии.

Брянская область