27 августа, Кировская область, деревня Рожки

Скромный двухэтажный коттедж с аккуратным садом. На заднем дворе лает собака. Пожилой жилистый мужчина в кофте выходит на крыльцо. Через занавеску в окно дома на нас смотрит женское лицо.

— Кто вы и что хотите? — говорит он.

— Мы приехали с новостями о вашем сыне.

— Мой сын в плену. Кто вы такие?

— Моя фамилия Каныгин. Я виделся в СИЗО…

— Вот кто. Все понятно, — перебил мужчина. В этот момент из дома вышла женщина лет 50 в камуфляжных брюках. — Зина, это Павел Каныгин. Ты представляешь? У меня сейчас желание спустить собаку.

— Зачем вы приехали? — сказала Зина. — Кочергой бы вас. Мы не хотим ни о чем и ни с кем беседовать!

— Зачем ты вообще говоришь с ним? — сказал мужчина. — Это предатель. Как вас сюда пропустили? Вы же работаете на Украину и Америку, на ту сторону работаете вы.

— Зачем написали про Сашу, раздули? — сказала женщина. — Его давно бы уже вернули нам!

— Я не уверен, — сказал я. — Почему вы так говорите?

— Вы — не за наших! — сказал мужчина. — Я не верю. Как вообще совесть у вас… да у вас ее нету!

— Мы можем зайти, поговорить нормально?

— Зина, ты хочешь говорить? У меня нет уже никаких сил.

— Я только хочу, чтобы Саша вернулся.

— Как можно верить ему после всего, что случилось? Тоже, наверное, пытал его? — говорил возбужденно мужчина и стал ходить взад-вперед по палисаднику.

— Вы, правда, видели его? — спросила Зинаида. — Это правда?

— Несколько раз.

— Я не знаю, кому верить, — говорила Зинаида. — Но что вы теперь хотите от нас?

— Рассказать вам про Сашу. Я расскажу, как он там.

— Так рассказывайте! Как его нога? Его бьют?

— И вы тоже это делали! — говорил из палисадника мужчина, закуривая на ходу.

— Толя, хватит, — сказала Зинаида. — Пусть уж расскажет. Заходите, раз приехали. Но я не смогу вам верить до конца.

Мы прошли внутрь. Через холл в гостиную с накинутым на диван леопардовым покрывалом. В клетке здесь дремал попугай, но проснулся на крик и начал голосить сам. Первый час разговор шел на повышенных тонах, кричали все, включая попугая. Отец сержанта Анатолий ходил из комнаты в комнату. Время от времени бросая фразу: «Надо было сразу вызвать ФСБ, я ваши данные все переписал!» «Толя, сядь, — говорила мать сержанта. — Послушай». И тут же добавляла:

— Почему никто их больше не навещает, я не знаю.

— Не пускают потому что! Все это специально!

— Послушайте, Зинаида Николаевна, — не выдерживаю. — К вам тоже, выходит, никого не пускают? Кроме меня и Марии* из «Рейтерс» кто-нибудь приезжал к вам? Первый канал, «Россия 24» или, может, НТВ? Кто-нибудь у вас был?

— Никого не было.

— Может, кто-то от Никиты Белых? Или хотя бы глава района? Тоже не пускают?

— Люди мы маленькие, а они большие дяди, куда им до нас спускаться, — сказал Анатолий.

— Не столько у нас денег, чтобы они к нам приезжали, — добавила Зинаида.

— Так кто-то побеспокоился о вас вообще?

— Ну приезжали эти сначала, — сказал Анатолий и постучал двумя пальцами по плечу.

— Только раз?

— Ну да, сначала было дело, а потом уж все.… Да кому мы такие нужны? Никита Белых — смешно вы сказали, да. Представляю, как бы приехал, обнял, сказал, держитесь старики! Ага, — рассмеялся Анатолий, а попугай загоготал вслед.

— Не столько мы денег зарабатываем, чтобы ездили такие к нам, — снова сказала Зинаида.

Я видел, как Анатолий пытается незаметно переложить диктофон — вверенный ему кем-то на подобный случай, или свой — из одного места в другое. Устройство работало первый час нашей беседы, а сам Анатолий, трогательно маскируясь, поглядывал время от времени, как идет запись. Затем он выключил диктофон.

— Так, а где ваши шпионские штучки? — хмурился мужчина, глядя на меня. — Жучки? Все небось ведь уже записывается и прямо в Вашингтон направляется.

— А сейчас такие есть, которые незаметно где-то в одежде прячутся и никогда и не поймешь, — сказала Зинаида.

— Да знаю, — сказал Анатолий.

— У меня запись только в телефоне, — сказал я.

— Да конечно! Так и поверил, — сказал Анатолий и снова завизжал попугай.

— Послушайте, это уже невозможно, — говорю.

— Я не специалист, но не видел такого. Сидят они в нормальных условиях, с душем, телевизором. Со мной приветливы…

— Да когда ты один в камере, будешь и черту лысому рад, — сказал Анатолий. — Специально их с Ерофеевым и держат порознь…

— Я знаю, что на него там давят, чтобы он все сказал… все, что им надо, — перебила Зинаида.

— Но он уже все сказал в первые дни после задержания.

— Тогда это было ради спасения, могли же и убить! — сказал Анатолий.

— А им [украинской стороне] сейчас надо снова! Чтобы он и на суде сказал! Если вот он скажет, как потом жить? Сможет он вернуться? Как потом все будет? — сказала женщина.

— Вы за сына больше переживаете или за что-то другое сейчас? — спрашиваю.

— Не знаю я! Я хочу, чтобы он скорее вернулся, но и чтобы не ударить в грязь лицом. Какой тут выход может быть из всего?

— Скажет он, не скажет, ничего это уже не решит, — сказал Анатолий. — В дурацкое положение большие дядьки его поставили и всех нас заодно…

— Когда он уезжал в Донбасс, почему не сообщил вам, не предупредил, куда и зачем едет?

— Не знаю я, а должен был? — ответила женщина. — Вы своей матери говорите, когда едете куда-то? Отчитываетесь, что ли?

Анатолий достал из шкафа-стенки копию «Новой газеты» с заголовком «МИДаки» (в материале идет речь о долгом молчании российских дипломатов после ареста Ерофеева и Александрова. — Ред.).

— Читали вот, — сказал мужчина, развернув экземпляр.

— А что это слово значит? — спросила Зинаида. — Странное какое-то.

— Да потому что другая тут буква должна быть, ты что, не понимаешь? Своих они не бросают!

— Скажите, когда их выпустят?

— Не знаю, скоро суд. 20 лет грозит обоим. Вы не хотите его навестить, съездить к нему?

— А меня пустят? Не знаю я, — сказала Зинаида. — Если я поеду, отдадут его мне? В Чечне даже в войну отдавали матерям сыновей. А тут прямо 20 лет дадут?

— Надеюсь, все решится гораздо раньше. Но вам стоило бы поехать в любом случае.

— Ой, не знаю даже. А не посадят там меня, СБУ это не арестует?

— Зачем вы им?

— Чтобы давить на Сашу! Как мать солдата возьмут и посадят! Может, вы меня выманить хотите? А там «правосеки»…

— Зинаида…

— Я не знаю, у меня уже никаких сил не осталось! Кому верить? А может, обмен будет. Может, их смогут обменять?

— Сенцова посадили на 20 лет.

— Да видели по телевизору. А Савченко эта? Обменяют на нее?

— Не уверен.

— А почему нет? Зачем она в России нужна? Почему Украина не хочет обменять наших ребят на нее? — спросила Зинаида. — По телевизору говорят, что это украинцы не хотят обмена.

— Думаю, все наоборот.

— Да? Тогда я не понимаю, зачем все так.

— Да все понятно давно, — сказал Анатолий. — Большие дядьки играют жизнями людей, а простой человек для них ничего не значит, растоптал да и выбросил.

— Сам-то лишнего-то не говори, — сказала мужу Зинаида.

— А что тут лишнего?

— Съезди-ка за пельменями, Толя. Ребят накормим, с дороги вы, наверное, ничего не ели?

Анатолий подмигивает нам и накидывает куртку. «Сейчас все узнаете. Не ели-то деревенских пельменей никогда?» Мы остаемся с Зинаидой. Она зовет на кухню, за стол, достает хлеб, сыр, овощи. «Все свое, перец, огурец, помидор. Все лето на огороде проводим».

— А что зимой делаете?

— Зимой снег чистим. Выше моего роста наметает… Пельмени вот сами иногда лепим. Про Сахалин вспоминаем.

— А что на Сахалине?

— Толя служил в армии там. Саша был еще маленький…

Анатолий вернулся с двумя пачками пельменей:

— Про Сахалин-то? Хочется, конечно, съездить. Но не знаю, как — пока с Сашей такое. Ну и деньги немалые все это.

— Нету денег, хозяйство не на кого оставлять. Кот здесь, собака, огород…

— Саша вот такой был, а уже самолетами туда-сюда летал. Южно-Сахалинск — Свердловск — Киров — Малмыж. Сейчас уже таких рейсов и нету.

— Устрицы там ели, креветки, кальмары. Было время, — вздохнула Зинаида.

— Да и сейчас ничего! Картошку вот выкопали. Вот такая (размером с кулак)! С половины одиннадцатого и до четырех часов дня копали, 20 мешков, а это полтонны. Идем, покажу погреб!

…Я показывал супругам видеозапись одной из наших бесед, в которой Саша передает родителям приветы и жалеет, что не смог поздравить с юбилеем отца, говорит, что волнуется за жену Катю и маму. «Я бы очень хотела с ним поговорить», — сказала Зинаида. И я предложил родителям записать для сына видеописьмо, которое можно было бы доставить в киевское СИЗО. А если повезет, то вернуться к ним с ответом сына. Я пообещал, что привезу этот ответ им лично. С интернетом у старших Александровых — не очень.

Видеописьмо в Киев

Анатолий Александрович — отец: «Саша, здравствуй! Спасибо, что в одной из… в интернете было написано, что хотел поздравить с юбилеем. Я принимаю эти поздравления, но эти поздравления я приму, когда ты приедешь домой. Все у нас нормально. Все у нас… ну идет. Живем потихонечку, по-стариковски. Картошку выкопали, яблоки зреют, попугай вот верещит. В общем, нормально. Мы надеемся, верим, любим и ждем. Катюша — то же самое. Мы, как можем, поддерживаем ее. В целом нормально. За нас не переживай. Главное — чтоб ты вернулся как можно быстрей домой. На Родину. Мы в тебя верим, имей в виду. И все свои слова и поступки ты соизмеряй с тем, что дома на тебя надеются, верят и ждут. Какие бы вопросы, какие бы тебе там условия не ставили — имей в виду: держись и знай, что дома тебя всегда ждут. У меня все.

Павел Каныгин (корреспондент): Вы говорили про какое-то обещание, которое Александр не выполнил…

Зинаида Александрова — мать: Да, я просила его сделать одно дело, но он так и не послушался. Но это его дело, сам он решил. Так что, Сашок, смотри сам, как тебе лучше.

Ждем, верим. Хожу в церковь, молюсь. Катю поддерживаю. Ну и жду. Все будет хорошо. Так что надейся и сильно не переживай. Главное, чтобы нога у тебя нормально была. У Кати все хорошо. Что еще тебе сказать… Все, что вот хотела.

Приехать, конечно, у меня пока не получается. Очень бы хотелось.

Корреспондент: Можно попросить, чтобы украинская сторона посодействовала вашему визиту, вашему свиданию… Мне кажется, это было бы очень правильным с их стороны.

Мать: Очень хотелось бы, конечно… Но не знаю, как у тебя адвокат…

Корреспондент: А что адвокат?

Отец: Оставим эту тему.

Мать: Все нормально у нас. Леша приехал, картошку выкопали. Тетя Ира приехала. Все мы тебя поддерживаем, вся деревня тебя поддерживает. Все переживают.

Отец: Все знакомые передают тебе громадный привет.

Мать: Да, все привет передают. Конечно, я тебе не могу… Но вот с помощью Паши. Конечно, наматерила я его у калитки, но потом пустила.

Корреспондент: Потом пельменями накормили.

Мать: Накормила, напоила. Ну не знаю. Вроде товарищ хороший, а не знаю, как на самом деле.

Отец: Да, и что потом напишет.

Мать: И что напишет, тоже не знаю.

Лишнее тоже не могу тебе сказать. Все у нас хорошо, а там уже — включай свои мозги.

Корреспондент: Как вы думаете, как может разрешиться эта ситуация?

Отец: Если бы зависело от нас — дело одно. Но там решают дядьки большие.

Мать: Мы бы хоть сейчас его забрали, да кто нам даст его.

Корреспондент: Может, попросить дядек, чтоб они договорились друг с другом?

Отец: Они эту проблему прекрасно знают…

Мать: И кто мы такие?.. Хотелось бы верить, что домой вернется, что с женой все-все… быстренько бы это обошлось. Катя очень ждет тебя, Саша. Очень любит и ждет.

Корреспондент: Для этого должна закончиться война, мне кажется.

Отец: Ну, это опять же большие дядьки: решат они эту проблему — решат. Не решат — будет весь мир смеяться над тем, что славяне друг друга уничтожают. И что от этого — кому легче-то?

Корреспондент: Вы, я так понимаю, плохо относитесь к этой войне.

Мать: Да все относятся к войне так…

Отец: Да все проклинают эти войны!

Мать: Кому они нужны?

Отец: Кому они нужны, эти войны? Это тяжелый вопрос, Паша, и он опять же решается не на нашем уровне… Мы не можем вмешаться в решение этих проблем и этих вопросов.

Мать: У нас нет таких денег, чтобы такие вопросы решать.

Отец: Это должны решать серьезные люди, которые обладают серьезным положением. А жизнями человеческими играться тоже, наверное, не совсем правильно. Пусть думают.

Корреспондент: Все очень рассчитывают, что должен быть обмен.

Отец: Ну для этого, Паша, надо, чтобы войска отошли друг от друга…

Мать (трогает за плечо): Лишнего наговоришь сейчас.

Отец: … прекратили взаимные претензии, разошлись мирно, а потом уже сели за стол переговоров и решили все проблемы.

Мать: Вроде садятся, а видишь, как…

Отец: В общем, Саня, надежды, веры тебе. Крепости духа. Веры в своих родителей и жену. Мы все тебя ждем.

Мать (перебивает): Никаких глупостей, чтобы все было хорошо.

Отец: Любое твое слово может быть использовано и в твою пользу, и во вред тебе. Поэтому, прежде чем говорить, — обдумай сто раз. Я надеюсь на тебя.

Мать: К Кате я съезжу еще. Все дела огородные закончатся… Держись и себя не заводи: все потихонечку, все будет хорошо, надеюсь. Будь сдержанней. Очень хочется, чтобы скорее ты вернулся домой.

1—3 сентября, Киев

С этой видеозаписью я еду в Киев, где в СИЗО СБУ содержится сержант Александров

СБУшники, попросив видео на осмотр, берут паузу. Мне дают понять, что пленка отправилась на самый верх, где и будет решено, смогу ли я ее показать и записать ответ. Проходит больше суток. Кажется, что затея наша не выгорит. Но мне перезванивают.

Наше свидание с Александровым назначают в четверг, 3 сентября. В СИЗО меня сопровождает один из руководителей спецслужбы.

Встреча с Сашей проходит в комнате для свиданий СИЗО. Сержант приходит на костылях. Он смотрит видео не отрываясь. Моргает, с трудом сдерживаясь, потом смеется, когда отец рассказывает про картошку…

Ответ сержанта Александрова родителям

Александров: Здравствуйте, дорогие родители! Только что Павел показывал ваше видеописьмо. Посмотрел. Очень рад. Конечно, тяжело смотреть морально…

Я рад, что у вас все хорошо, что вы не болеете, не ругаетесь, что Катю поддерживаете. Мне это спокойствия добавляет.

Естественно, соскучился по всем вам. По Кате, конечно, особенно соскучился. Как там племянники поживают, тоже интересно. Сколько не виделись с ними!

— Саша, мама очень переживает, она меня спрашивала, как ты здесь? Говорит, что ты здесь находишься под жестким прессом. Спрашивала: пытают ли тебя или наркотики колют?

— Нет, ничего такого. Все хорошо. Не пытают.

— Мне она не поверила. Я ей сказал, что не эксперт, но ничего такого не видел.

— Понятно, что заведение специализированное, есть свой рабочий распорядок дня: когда прогулка, когда отбой-подъем… Кроме этого, все нормально. Раз в день выводят на прогулку на час. Ногу разминаем.

— Родители по поводу нее, кстати, спрашивают. Как она? Делаются ли операции?

— Нет, операций больше не будет. Если только потом когда-нибудь. Вытащить железный стержень из кости. А так, уже все. Сейчас занимаюсь полностью восстановлением, лечебной физкультурой. Разминаю сустав коленный и потихоньку, чтобы нагрузка на голень, чтобы… (?) на костыле уже идти.

— Ты уже гуляешь?

— Да, с костылями гуляю.

— А что это за музыка (играет на внутреннем дворе)?

— Это на прогулке играет музыка. Чтобы не так грустно было, наверное.

— Грустно?

— Ну конечно, грустно. Все равно сидишь в камере один. Если успеешь с кем-нибудь пообщаться… Есть телевизор, консул передал. Можно посмотреть вечером новости, послушать музыку.

— А интернет есть у тебя?

— Нет, не положено. Специализированное все-таки заведение. Телевизор есть — хорошо. Личная библиотека есть. Много книг прочитал за последние три месяца. Я, наверное, школьную программу так не читал, как здесь.

В общем, передайте, что я соскучился по всем. Что я очень рад, что у вас все хорошо, что не болеете, что дома все хорошо. По Кате соскучился. Очень сильно ее люблю. Верю, что дождется. Надеюсь, что у нее тоже все хорошо, что не болеет. Помогают тоже товарищи, друзья не оставляют.

— Ты можешь говорить напрямую ей! Я думаю, мама отправит ей запись. Катя будет смотреть на экран и как будто говорить с тобой.

— Катюша, я очень по тебе соскучился! Очень переживаю за тебя, волнуюсь. Я тебе пишу письма каждый день, но, понятно, что никуда не отправляю. Потом, когда-нибудь, я думаю, ты их прочитаешь… Молюсь за тебя вечерами. Конечно, все равно волнуюсь и переживаю. Сколько уже не виделись? Почти полгода уже не виделись, пять месяцев, 19 сентября будет полгода. Очень жаль, конечно, что 9 августа без меня прошло. Но я надеюсь, когда-нибудь все-таки возможность предоставится такая, и я исправлю свои ошибки. Я тебя очень сильно люблю! Держись, жди, надейся. Не теряй веру. Все будет хорошо.

Кировская область, Рожки — Киев

При участии Ивана Жилина и Никиты Гирина