СюжетыОбщество

Старый добрый джаз

Марсель Занини, парижская легенда, сто лет в обед играет на кларнете

Марсель Занини, парижская легенда, сто лет в обед играет на кларнете

Сегодня он играет джаз… И завтра он играет джаз. В этом нет ничего удивительного (в Париже джаз ежедневно играют толпы людей), если не брать в расчет биографию героя.

Марсель Занини, 91 год от роду, свингует со своей группой в клубеPetit Journal Saint-Michel на одноименном бульваре. И если вы вдруг окажетесь в Париже 31 марта или 28-го апреля, не упускайте случая, спускайтесь в легендарный подвал.

Сможете услышать старшего парижского джазмена.

Последний раз я был на концерте Занини в сентябре, когда его поздравляли с днем рождения. Занини не знал, что его будут поздравлять, и уже начал декламировать слова своей самой известной песни (впрочем, не джазовой), Tu veux ou tu veux pas:

…Жизнь может быть очень приятной

Если ты толкнешь ее в правильном направлении…

Но тут вперед подтолкнули маленькую девочку с тортом, раздалось Joyeux Anniversaire(=Happy Birthday), и песня Занини оборвалась в самом начале. «Что ж, — сказал Занини, — в следующем году я продолжу…». Рядом со свечой торчала цифра 91, которая при повороте торта менялась на 19.

Про то, что он чувствует себя на 19, врать не стоит — и даже он этого не делает — но и для 91 этот музыкант слишком молод.

Однажды, триста лет тому назад, человек давно не видевший Занини сказал, что тот не изменился с 1970-го. «Вы хотите сказать, что я был таким старым уже в 70-м?» — уточнил Занини.

Сегодня он говорит: «Спасибо за день рождения! Назначаю вам следующую встречу. Я бываю здесь каждый месяц, и надеюсь, что буду в следующем месяце…». К счастью, все так и произошло. Потому что еще перед концертом, за кулисами (то есть, в баре) за стаканом пива Занини признавался, что этот концерт, вероятно, уже последний.

Но, как видно, джаз сильнее Занини, и он с джазом сильнее.

«Если вы хотите купить диск, берите. Хороший подарок. Сегодня по 20 евро, а завтра он будет стоить очень дорого», — говорит Занини, поднимая коробки над головой. Зрители набились в узкий арочный подвал клуба очень плотно, Занини окружен ими с трех сторон, а за спиной сидят друзья и родственники (рядом лабает на гитаре сын — эпатажный писатель бальзаковского возраста Жан-Эдуард Наб, но мы на нем останавливаться сейчас не будем).

I wanna dream encore («Я еще хочу мечтать»), поет Занини на привычном англо-французском. Когда в 19 лет мальчик начал брать уроки игры на кларнете, он вряд ли мог мечтать, что останется в джазе до 91… И даже достигнет успехов. Ведь 19 лет для начинающего музыканта — это просто старость.

* * *

Но знаменитым он стал не благодаря джазу, а благодаря дурашливым песенкам.

Tu veux ou tu veux pas?.. Soit tu veux soit tu veux pas!— «Ты хочешь или ты не хочешь?.. Либо ты хочешь, либо ты не хочешь!» — пели французские утюги в 1969-1970-х гг.

Тогда в стране продали больше миллиона пластинок.

«Видите эту фотографию? Это было в «Олимпии». Я пел там ежедневно целый месяц подряд», — говорит Занини, приглашая меня присесть. И пока я разглядываю его комнату, на четверть объема заполненную дисками и пластинками, которые ползут по стенам как дикий виноград, он идет взять стул для себя. Жизнь длинная, стоя не расскажешь.

* * *

Он родился еще в Константинополе, в 1923 году. От греческой мамы и неаполитанского папы. Вскоре семья уплыла в Марсель, где наш Марсель Заннини (одну «н» потом выбросили с афиш, чтобы не мешала) провел и детство, и юность, и отрочество, и приличную часть взрослой жизни вплоть до 45 лет.

В двенадцать лет начал работать, помогая отцу, который был страховым агентом. Потом сменил десять мест. Трудился и на заводе, производившем оборудование для авто, и на стройке каменщиком. Это уже во время оккупации. Потом пошел в кино, увидел фильм Hollywood Hotel. «Фильм — так себе, — считает Занини, — но зато там был Бенни Гудмен. Это был удар в сердце, я сразу захотел играть на кларнете».

Заннини нашел где-то объявление о наборе учеников к кларнетисту Марселю Буфару. «Мне сказали, что он больше не набирает учеников, мест нет, но я все равно к нему пробился. Он спросил: «Ты знаешь сольфеджио?» Я сказал: «хорошо знаю». Я соврал: я вообще ничего не знал. Но он почему-то пожалел меня, а я где-то взял в аренду кларнет». И за восемь месяцев освоил инструмент.

— После освобождения Франции меня призвали в армию, — продолжает он. — Это была авиация, но у нас, к счастью, не было самолетов. Поэтому мы играли джаз. Этот год был одним из лучших в моей жизни. И когда я освободился из армии, я пошел импровизировать в один клуб.

Через четыре года Заннини создал в Марселе свой оркестр.

* * *

Но нужно все-таки вернуться к истокам. Истоки джаза следует искать где-то на реке Миссисипи. И потом уже эта бурная река заполнила кабачки и клубы по всей Европе, вплоть до парижского района Сен-Жермен-де-Пре.

— Но чуть-чуть пораньше, — вспоминает Занини, — когда американцы высадились в Марселе, они там создали два биг-бенда. Были те, кто выступал в Америке с Каунтом Бейси, были теноры, играющие на «горизонтальном» саксофоне, как Лестер Янг. Мы ходили на все концерты. Для нас это был шок. Причем, прошу заметить, шок происходил каждый день.

В 1954-м Заннини по приглашению армейского друга, который уже жил в Нью-Йорке, тоже туда отправился — работать и слушать джаз.

— В Нью-Йорке я увидел всех своих идолов. Вход на концерты стоил 1 доллар 25 центов. Каунта Бейси я видел сотни раз. Видел Лестера Янга. Бэда Пауэлла. Диззи Гиллеспи…

* * *

— Однажды я играл на кларнете с Тони Скоттом, за барабанами был Чарли Смит. И тут вошел Чарли Паркер. Нас представили: Заннини — Чарли Паркер. Он сказал: «Какой красивый инструмент! Ты позволишь мне сыграть?» Он поднялся на эстраду, за пианино был Клиф Джексон, Джо Тома на трубе… И он вышел с ними играть на моем кларнете. Но тут вернулся патрон клуба, увидел на сцене Паркера — одетого скверно, чудовищно. Патрон крикнул: «Это бомж, выгоните его за дверь!». Я хотел вовлечь патрона: «Патрон, — говорю, — это же Чарли Паркер!», но патрон ответил: «Меня не волнует, кто такой ДжонниПаркер!».

Чарли спустился с эстрады, сказал мне спасибо за кларнет. И добавил: «Если бы ты имел деньги…». А я имел один доллар в кармане. Напротив был бар. Мы пересекли улицу, и я сказал бармену: одно пиво, потому что я думал, что пиво — это дешевле. Но Чарли Паркер сказал: нет-нет-нет, он сам знает, что мне нужно. Ему дали ликер и бурбон. Я достал доллар и сказал: это все, что у меня есть. Паркер процедил: этого достаточно. Он мог взять три порции на эти деньги. Перед тем как это стало четвертым, я, к сожалению, вынужден был сказать до свидания Чарли Паркеру…

* * *

Позже эта сцена станет известной — ее выстроит в своем фильме «Около полуночи» (1986) режиссер Бертран Тавернье. Правда, там фанат великого американского джазмена Дейла Тернера (Декстера Гордона) угощал своего кумира в парижском баре.

Занини сыграл в этом фильме мгновенную, но яркую роль.

Он сидел в зале и тихо наслаждался джазом.

* * *

Наслаждение джазом в Америке для Заннини продолжалось четыре года.

— В 1958-м нам пришлось вернуться во Францию, потому что моя жена была беременна. Нужно было выбирать — возвращаться или остаться насовсем. Жена хотела вернуться.

После возвращения Заннини отправился в турне вместе со знаменитым Анри Сальвадором (еще один комик-долгожитель, которого, впрочем, наш герой уже пережил).

— Я ему играл как тенор и на кларнете. Сальвадор искал музыкантов, которые заставляют людей смеяться, не прикладывая усилий. Он сказал: я стараюсь, корчу гримасы, а ты ничего не делаешь, а люди смеются. Это невероятно! Ты должен поехать со мной в Париж, мы будем вместе работать с Борисом Вианом. Он напишет слова, я напишу музыку. А тебе почти ничего не нужно будет делать. Только немножко играть на саксе и на кларнете.

Но Заннини совсем не хотел быть фриком. Он хотел всерьез играть большой джаз:

— Я сказал: я совсем не то, что Вы хотите из меня сделать!.. Хотя я до конца и не понимал, что они хотят со мной сделать… Они хотели сделать из меня комика? Но все, что меня интересовало — это играть музыку. И все-таки в начале 59-го года, после рождения сына, я решил, что пойду… Хоть и без энтузиазма…

Вот так ради денег и парижской прописки Заннини решил немножко отклониться от магистральной линии. Но сначала судьба не позволила:

— Умер Борис Виан… Через год мы встретились с Сальвадором. Он спросил: почему ты не приехал? Я ответил: «Борис умер». — «Да, но ты все-таки мог приехать, могли попробовать с кем-нибудь другим», — сказал мне Сальвадор.

Десять лет спустя Заннини все-таки упаковал вещи в Париж. Сначала просто играл в каком-то клубе. А через шесть месяцев записал Tu veux ou tu veux pas,на мотив бразильской песенки Nem Vem Que Não Tem.

* * *

— Успех был экстраординарный. Это длилось год. Моими афишами был заклеен Париж. С моим лицом, с названием песни и без имени (из которого он как раз выбросил одну «н» — Ю.С.)…

И до сих пор его помнят по этой песне.

«Его панама почти так же знаменита, как двууголка Наполеона», — шутила одна малотиражка. А в 1969-м хитовая песенка приглянулась еще и Бриджит Бардо. «Марсель, почему бы ей тоже не записать эту песню…» — сказал знаменитый французский продюсер Баркли.

— Я запротестовал: «Нет, эта песня уже записана!» Я был болен неделю, я переживал, я не спал, — вспоминает Занини.

Бардо все-таки записала эту песенку, но как-то получилось, что даже Бардо не смогла затмить Занини. Наверное, потому что за ней не было таланта смешить людей, ничего для этого не делая.

— Этот мой образ — шляпа и дурацкие очки — был придуман в 1968-м — для записи на телевидении французской версии песни Un scotch, un bourbon, une bière. У моего сына были круглые очки из пластика, я их взял и пошел на телевидение.

С тех пор его образ стал знаменитым, и в какой-то момент Занини перестал сопротивляться, и сделался тем, кого в нем всегда видела публика.

А параллельно сочинял свой джаз и переводил любимые американские вещи…

— Что вы думаете о будущем джаза? Давно говорят, что ему давно конец… — говорю я на прощание, чтобы как-то поддержать разговор.

— Мой друг ударник пятнадцать лет мне вдалбливал, что джаз закончился, — отвечает Занини. — Я говорил: нет-нет, еще появится кто-то… Но теперь я признаю: он был прав. Бейси больше не будет. И Эллингтона. И Чарли Паркера. И Джони Колтрейна. И Лестера Янга. Нет больше таких людей.

Занини ни в коем случае не записывается в список великих. Он до сих пор с азартом рассказывает о том, как видел своих кумиров:

— Помню 5 марта 1955-го. Нью-Йорк. Клуб Birdland. Через неделю выяснилось, что это был последний концерт Чарли Паркера… А тогда, 5 марта Паркер опоздал… Бэд Пауэлл был под стимуляторами и не мог взять ни одной ноты. Мингус, Арт Блейки и Паркер отодвинули его и сыграли трио. Это была фантастика. И я тогда сделал последние фото Паркера живого, Паркера играющего.

— А сам я до сих пор играю, потому что люблю играть, — говорит Занини и приглашает меня на тот самый концерт, которым он распечатал десятый десяток.

* * *

— … в любом случае, встретимся на моем столетии… Почему нет? — спрашивает Занини, задув свечу с цифрой «91».

— Да! — кричит публика.

— А пока сыграем вот этот кусочек…

Занини сел на стул и привычно-требовательно затянул еще одну известную песню:

— Мсье, принесите мне скотч, бурбон и пиво!

Un scotch, un bourbon, une bière!

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow