В день памяти великого пацифиста Жореса у стен кафе, в котором его убили, разгорелись три войны. Две большие, одна пустяковая. На улице Монмартр воевали с Израилем, с Украиной и с правящими во Франции социалистами. Воевали «прямые наследники» Жореса из газетыL'Humanité и другиенастоящие левые.
Войны начались после отбытия из кафе1В 2011 году кафе переименовано в «таверну».президента Олланда, которого чуть позже здесь назовут предателем Жореса. Хорошо, не убийцей.
«Предатель» приехал в 9.15, прошел мимо толпы, состоящей из нескольких десятков человек (в основном журналистов), возложил венок у памятной таблички, зашел в кафе, посадил рядом с собой Бертрана Деланоэ, бывшего мэра Парижа, и Зигмара Габриэля, немецкого вице-канцлера. Может быть, еще кого-то. Сам Олланд сел по другую сторону столика, за которым убили Жореса.
Заказали эспрессо. Коротко посидели. О чем говорили, мы узнать не могли — кафе было хорошо оцеплено.
Если бы Жореса так охраняли, он мог бы остаться жив. И тогда история могла бы вспомнить о сослагательном наклонении. Чем черт не шутит, может, это коснулось бы и Первой мировой.
Если бы не убил ничтожный псих одного из лучших людей в истории Франции. Да и в истории мира, если по гамбургскому счету.
Ангелу мира Жоресу как раз и выставляли немецкий счет — особенно накануне войны. Он кричит о надвигающейся катастрофе, а его называют «герром Жоресом», «германским шпионом», «внутренним пруссаком»… 29 июля 1914 года в Брюсселе Жорес пытается уговорить европейских социалистов: нужно призвать свои народы к всеобщей забастовке — в случае если правительства объявят войну. Почему бы не взять и не отказаться от добровольного похода на бойню? Немецкие и австрийские делегаты не хотят отказываться. Забастовка лишается смысла. На следующий день многие французские газеты врут о том, что Жорес призывал к забастовке только французов. «Патриоты» продолжают смаковать будущий расстрел предателя Жореса. Отдельные господа пишут о том, что пули на него жалко, «достаточно будет грязной веревки».
Днем раньше стало известно, что австро-венгерские войска перешли границу Сербии. Жорес через свою партию2После апрельских выборов 1914 году социалисты становятся влиятельной силой – у них 103 депутата в парламенте. пытается повлиять на правительство. Социалисты принимают резолюцию с протестом против секретных статей франко-русского союзного договора, согласно которым, в случае вступления России в войну на стороне Сербии (и Германии на стороне Австрии) Франция должна воевать на стороне России…
31 июля Жореса не принимает премьер-министр Вивиани, он добивается встречи с заместителем государственного секретаря (Замминистра иностранных дел — Ю.С.), молодым «ястребом» Абелем Ферри. Потом будут ходить слухи, что Ферри, услышав о намерении Жореса использовать все возможности для сохранения мира, сказал ему: «Если вы продолжите это делать, то будете убиты на первом же углу». Впрочем, доказательств слухам так и не найдут. Позже возникнет версия, будто Жорес сам сказал о «первом же углу».
Жореса убьют в тот же день в 21.40.
На углу, в кафе.
***
Из кафе только что, в 9.40, вышел президент Олланд. Ни до, ни после выхода президент ничего не сказал о Жоресе — и это было странно, учитывая, кем является Жорес.
И кстати, без него могло не быть и «нормального президента» Олланда. Но Олланд, как «нормальный президент», видимо, прикинул, что ему лучше ничего не говорить, чем нарваться на какую-нибудь бестактность. Он уже выступал этой весной в Кармо, в городке где Жан Жорес бился за права стекольщиков и шахтеров и где его избирали депутатом. Олланда там встретили гулом и неприятными репликами. И сравнивали с Жоресом — не в пользу Олланда. Сегодня активист из толпы четыре часа держал на вытянутых руках руках транспарант, с одной стороны которого было написано «REMEMBER JEAN JAURES», а с другой — «ОЛЛАНД, ТЫ ПРЕДАЛ ЖАНА ЖОРЕСА». К счастью, человек-транспарант молчал. И не поворачивал транспарант неприятной стороной — пока Олланд не уехал.
После этого провели еще одну короткую «церемонию памяти» с участием президента Фонда Жана Жореса, мэра 2-го округа Парижа и вице-мэра. Прочитали «Братство» Виктора Гюго. Объявили минуту молчания.
На этом властные церемонии закончились. Публика смогла переместиться поближе. К памятной табличке подходят двое ряженых граждан, одетых по моде начала XX века. Один, с бородой, вроде бы изображает Жореса. Второй, похожий на японца, играет «просто современника» — в котелке и с тросточкой. У фотографов появляются новые объекты. Любители тоже не отказывают себе в удовольствии: многие делают «селфи» у венков. Левые группы и кружки раздают наглядную агитацию. Какой-то пьющий гражданин лет пятидесяти сел в кафе на «место Олланда» и пишет стихи.
Внутри кафе — уголок памяти Жореса: газеты, книги, бюст… Внизу осталось место для перца, соли и горчицы.
***
Скоро начинается третье мероприятие — митинг газеты «Юманите». Выступает главный редактор Патрик Ле Иарик. «Наследник» Жореса по прямой. Но немножко прямолинейный.
Редактор говорит о предательстве идеалов, которые защищал Жорес. Предатели — нынешние социалисты, сговорившиеся с крупным капиталом. (Впрочем, Жорес никогда не отказывался от (бескорыстных) переговоров с буржуазией. И с кем угодно. И считал компромисс фундаментом положительных изменений.— Ю. С.) «Даже если у нас остаются часы, мы удвоим усилия, чтобы предотвратить катастрофу», — цитирует Жореса главный редактор. — Сегодня другая эпоха. Но продолжаются сражения за расширение территории, за финансовые выигрыши — то, что Жорес называл войнами за добычу…» Редактор кричит о безобразности внешней политики Франции и Европы (в том числе в НАТО), о войнах в Африке (в Мали и в ЦАР. —Ю. С.), которые ведутся под «туманными предлогами» и были развязаны без одобрения парламента… Редактор долго кричит про кровавые деяния «ультра-правого сионизма» и пассивность дипломатии.
«У дверей Европы, в Украине, где сошлись великие империалистические державы, — продолжает редактор, — вспыхнула война за контроль над газовыми и нефтяными источниками. И поднялся национализм — агрессивный и авторитарный. В течение нескольких месяцев в украинском правительстве были фашисты. И как раз сейчас украинским коммунистам запрещают иметь парламентскую группу и партию…»
Редактор говорит долго и горячо, его речь прерывается аплодисментами, а завершается овацией. Он призывает устроить в сентябре, на ближайшем празднике газеты «Юманите», Форум за мир. Он говорит о том, что только «Юманите» не берет денег от корпораций и правительства, а потому может позволить себе вести независимую редакционную политику. При этих словах я вспоминаю знакомый выкрик про «фашистов в украинском правительстве», и мне кажется, будто «Юма» снова, как в старые добрые времена, получает посильную поддержку товарищей из Москвы. Но это, конечно, не так. Потому что газета «остается верной» линии Жореса, «верной до конца».
А Жорес никогда бы не допустил ангажированности.
Он мог иногда заблуждаться (как в начале дела Дрейфуса, например), но он заблуждался бесплатно. И в конце концов признавал свои заблуждения. И к 1914 году у него их, кажется, уже не осталось. Если не считать заблуждением его веру — до последнего часа — в то, что войну еще можно остановить. Но ведь он имел основания верить — он умел добиваться целей. Если и есть в мировой политике эталон мягкой силы, то это Жорес. Добрый интеллектуал, который на трибуне превращался в громовержца.
Писатель-националист Баррес, совсем уж не разделявший взгляды Жореса, писал о нем, сравнивая с другим оратором эпохи (графом де Мэном): «Я больше люблю это чудовище Жореса, который, возвращаясь на свое место, еще дымится»4Молчанов Н.Н. Жорес. — М. «Молодая гвардия», 1969. — ЖЗЛ; Вып. 472..
***
После выступления главного редактора «Юма» воздух тоже накалился. Спели «Интернационал». Ответственный секретарь редакции приглашает всех на «дружеский стакан» в кафе. Скоро к кафе приходят правящие левые — Бенуа Амон, министр образования и Жан-Кристоф Камбадели, первый секретарь Партии социалистов. Стаканы наполняются гневом. Раздаются свист, гиканье, крики: «Предатели!», «Предатели Жореса!», «Социал-измена!» — «Измена?! Ты можешь сказать об этом 60 тысячам учителей, которым я дал работу!» — отвечает кому-то раздраженный министр образования. Министра «запевают» «Интернационалом». Гимн поют по кругу, пока «предатели» не уходят. Вскоре рассасываются и сами «истинные левые».
Караул у таблички занимают деятели журналистских профсоюзов. Они говорят о пяти палестинских журналистах, убитых Израилем, о нескольких разрушенных редакциях. К профсоюзным деятелям подходит дама лет шестидесяти, говорит, что они забывают о том, «кто первый нападает на Израиль», и о том, что «лидеры джихадистов — миллиардеры». Завязывается полемика. «Вы бараны, которым можно втюхать все что угодно», — говорит дама и спешит удалиться с места полемики, успевая получить в спину несколько крепких выражений. Например: «Сами вы баранесса».
Смотреть на эти распри больше было нельзя, и я перешел на другую сторону улицы, где мирно топтались ряженые. Вот, например, Фабрис, темнокожий красавец лет пятидесяти в голубом пиджаке, бирюзовых брюках, салатовых кедах, в салатовом шарфике, в салатовом цилиндре.
— А что, Олланд уже уехал? — спрашивает у меня Фабрис.
— Давно уж уехал, — говорю. — Кофе выпил и сразу уехал…
— Жаль. Я ради него сегодня пришел. Я люблю Олланда. Я левый. И я эколог. Все кричат ему гадости, а я хотел прокричать: «Да здравствует Олланд!»
— Почему это вдруг?
— Он принял много хороших законов. О терпимости. О равенстве.
— Понятно…
— Кстати, мне 69 лет в прошлом месяце исполнилось, — вдруг говорит Франсуа, готовый радостно и привычно принять изумление собеседника. — А вам сколько?
Фабрис говорит, что приехал в Париж из Конго сорок пять лет назад. И еще о том, что любит Путина. За то, что Путин отчаянно борется с западным капитализмом.
На этих словах я вежливо прощаюсь с Фабрисом и иду к «Жоресу» и к его «современнику» (в котелке и с тросточкой). «Жорес», узнав, что я журналист, суетливо просит товарища:
— Давай фото! Давай скорее фото! — и «современник» достает целлофановый файл, в котором лежат потасканные карточки: наш дуэт — с Саркози, с Жаном-Франсуа Копе, с другими политическими деятелями.
— Вы сейчас сказали, что из России, а с какого телеканала? — уточняет «Жорес». — Russia Today?.. А… — вздыхает он разочарованно, — вы из газеты…
— Но я вас уже сфотографировал, — отвечаю я, чтобы как-то его успокоить.
— Хорошо. Для меня это и не важно. Мы называемся TITUS-TAICHO. Я — Титус, он — Тайшо. Вместе — Титус-Тайшо. Я не социалист — я здесь ради удовольствия. Мы любим исторические реконструкции. Завтра поедем в Жоншере — там убили первого француза и первого немца в Первой мировой войне. Переоденемся в форму того времени. А в следующем году, 9 ноября, я мечтаю поехать в Москву, на Парад к 70-летию победы. Оденусь в форму советского солдата.
— 9 мая…
— Да, 9 мая… У вас 9-го, у нас 8-го… — поправляется Титус. — Только знайте, что я не работаю на органы, — зачем-то добавляет он. — Но мы — я и моя жена — очень любим Путина.
— А я вот не очень люблю, — зачем-то признаюсь я.
— Но ты же не украинец? — вырывается у Титуса.
— Наполовину…
—- А, да?.. Тогда ясно… А мы за Путина потому, что он против гей-браков.
— Только поэтому?
— Только поэтому… Здесь хаос во Франции. А в России порядок. И многие так думают сейчас во Франции. И любят Россию. К тому же это наш союзник в Первой мировой войне.
Я не стал рассказывать Титусу, который так любит переодеваться (особенно в военное), обо всем, за что можно не любить Путина. Это могло перерасти в еще одну стычку на месте гибели Жореса. Который в 1892 году вот так охарактеризовал тогдашний французский строй (а сегодня кажется, что нынешний российский):
«…Мы наблюдаем своего рода социальный распад, когда уже невозможно сказать, в чем проявляется законная деятельность и в чем она сближается с преступлением… Внутри государства демократического образовалось новое финансовое государство, обладающее собственным могуществом и ресурсами, своими органами и секретными фондами. Необходимо бороться с этим новым государством…»
И еще кое-что важное он сказал о нас. И это важное можно применить к любой войне, в которую нас втягивают, — хоть в Грузии, хоть в Украине:
«Любое правительство, которое вступит в войну, не использовав предварительно открыто и лояльно возможность разрешения конфликта с помощью арбитража, будет рассматриваться в качестве предателя Франции, врага отечества и его населения. Любой парламент, который одобрит такое действие, будет виновен в измене и подлежит роспуску. Конституционная и национальная обязанность граждан будет состоять в том, чтобы свергнуть такое правительство и заменить его правительством доброй воли, которое, обеспечивая сохранение национальной независимости, предложит противнику предотвратить или прекратить военные действия путем передачи спора в международный арбитраж»5Ст. 17 его «Законопроекта об организации армии» (1910), сопровождаемого знаменитым трудом «Новая армия». Цитируется по источнику: Молчанов Н. Н. Жорес. — М. «Молодая гвардия», 1969. .
Если приложить этот принцип к действительности, то окажется, что почти все современные политики — предатели дела Жореса. Так же как и те, кто у стен таверны du Croissant снова искали единственного виновника любого конфликта.
А так конфликты не заканчиваются. Так они ширятся и множатся.
Именно поэтому мне так дорога картина, которую я увидел, покидая агрессивную церемонию памяти: Фабрис, любящий Олланда за прогрессивные законы, и Титус, ненавидящий закон о гей-браках, радостно пожали друг другу руки.
Вероятно, потому, что у них нашлось что-то общее: они оба любят переодеваться.
А о том, что их разделяет, они пока не знают. А я не сказал. Ведь война всегда начинается из-за какой-нибудь ерунды. При участии провокаторов.
