Несколько дней назад из колонии-поселения под Кирово-Чепецком освободилась Марина Ногина. Помилования она не просила, амнистия на ее статью средней тяжести никак не распространилась, зато и на високосный год срок ее не выпал, так что лишнего денька Ногина не прихватила, а просидела от звонка до звонка ровно 912 дней.

«Новая газета» писала о деле Ногиной, простого водителя троллейбуса из города Кирова, которую обвинили в наезде на 13-летнюю девочку Алису Суворову. Алиса умерла в больнице через несколько часов, Марину привлекли к делу сначала в качестве свидетеля, хотя она ничего не видела, потом перевели, как водится, в подозреваемые, а потом предъявили обвинение. Вины своей Марина не признала и не признает никогда, потому что признавать ей было нечего.

Приговор устоял, естественно, во всех судах, вплоть до Верховного, остался только далекий и медленный Страсбург, а город и почти 12 тысяч человек со всей страны, подписавшие петицию в защиту Марины Ногиной, уверены в ее невиновности и в том, что следствие сделало все от него зависящее, чтобы увести подозрения как можно дальше от трусливых негодяев, сбивших ребенка и скрывшихся с места преступления.

Ляпов в этом судебном деле было неимоверное количество, напомню основные.

Сначала следователи говорили о том, что девочка попала под задние колеса троллейбуса, потом, уже в приговоре, оказалось, что под передние. Соответственно, все следственные действия велись вокруг да около задних колес: с них брали соскобы, в которых были найдены биологические частицы. Скажем сразу, что достоверно определить, кому принадлежат эти частицы, экспертам не удалось, но суд тем не менее использует эти данные в приговоре.

Ни в одном из документов «не был конкретизирован механизм причинения повреждений потерпевшей транспортным средством, которым управляла Ногина М.В…. Между тем данный механизм является составным элементом события этого преступления и подлежит обязательному доказыванию, согласно ч. 1 ст. 73 УПК РФ». Это, между прочим, цитата из заключения НЭПС — того самого правового совета, который по заданию президента Медведева давал оценку делу Магнитского. Судьи областного суда отказались приобщить это заключение при рассмотрении кассационной жалобы, что само по себе не может не вызвать вопроса: а они вообще-то искали истину или пытались спрятать настоящего виновника?

Удивительный приговор этот изобилует предположениями и фразами типа: «Суд не может исключить». По воле судьи Зайцева тело несчастной девочки летает от колеса к колесу, рюкзак сползает со спины, а потом сам же туда и заползает, в день самого происшествия никто из следствия не исследует ни днище троллейбуса, ни переднее колесо… В общем, за какой факт ни схватись, если, конечно, ты берешься за дело профессионально и непредвзято, — нет ничего безусловно говорящего о причастности троллейбуса, управляемого Мариной, к гибели бедной Алисы. Об отвратительном качестве экспертиз, имеющихся в деле, говорили все независимые эксперты, да кто их будет слушать-то?!

— Марина, каково тебе было на зоне?

— Правила не драконовы, жить можно. Фишка колонии-поселения в том, что можно выходить работать за зону, у них вольная одежда, можно красить ногти и волосы с разрешения администрации. Я сидела в двух колониях: в последней шесть раз за день проверяли, каждые три часа. Администрация ко мне не цеплялась. Относились нормально. Больше неприятностей можно испытать от заключенных: женщины там очень своеобразные, пытаются подмять под себя новеньких. Большинство сидит из-за пьянки или взрывных характеров, а лучше там характер не становится, только хуже. Потому, что вокруг, как волчья стая, приветствуются доносы, но доносителей не любят при этом. А так: там тебя обязательно будут кормить, 8 часов будешь спать, тебя обязаны одеть, всё выдадут бесплатно, потом вычтут, если будешь работать, если не будешь — то и не вычтут. Но от работы отказываться нельзя: можно угодить в ШИЗО.

— А почему ты не вышла по УДО, Марина?

— А я после подъема прилегла на кровать, голова сильно болела, тут зашел младший офицер с проверкой, а потом еще заставили моих соседок написать, что я спала, они и написали. Там нет никакой справедливости: всё на усмотрение администрации, что они захотят, то с зэчками и сделают.

Пять минут лежания на кровати стоили Ногиной года отсидки. А может быть, кто-то хотел, чтобы она отсидела полный срок… В размеренной жизни Марины в колонии-поселении было одно не совсем рядовое событие. Однажды к ней приехали двое сотрудников силовых структур, Марина отказалась с ними разговаривать без адвоката, но они успели спросить Ногину, не собирается ли она признать свою вину. Естественно, нет, сказала Марина. На том разговор и кончился.

Странно как-то, правда?

И вот здесь, пожалуй, я и перейду к главному, что побудило меня еще раз вернуться к делу Марины Ногиной. Это показания на следствии и суде трех очень важных свидетелей, которые старательно проигнорировал судья Зайцев. Свидетель первый, Алиса Машкина. Когда Алиса подошла к девочке, около нее уже были люди, которые пытались вызвать «скорую», значит, это было в самые первые минуты после аварии.

«… к лежащей девочке подошли два сотрудника милиции, это были не сотрудники ДПС. Они были одеты просто в серую зимнюю форму, и им, на мой взгляд, было около сорока лет, усов у них не было, у одного были голубые глаза».

Свидетель второй, Евгений Некрасов, инспектор ДПС, 28 лет, прибыл на место происшествия через несколько минут после ДТП; Алиса Машкина к этому времени уже ушла.

«…Рядом с девочкой находился сотрудник милиции, одетый в серую форменную одежду. Принадлежность к какому-либо подразделению данного сотрудника милиции я определить не успел. Почти сразу ко мне подошел второй сотрудник милиции, одетый в такую же серую форменную одежду: принадлежность подошедшего ко мне сотрудника милиции к какому-либо подразделению я также не определил. Данный сотрудник пояснил, что люди вокруг не являются свидетелями ДТП и не видели, при каких обстоятельствах получила травму девочка. После этого этот сотрудник милиции передал мне школьный дневник, в котором была информация о девочке и ее родственниках…»

Свидетель третий, Евгений Митин, инспектор ДПС, 26 лет, прибыл на место происшествия вместе с Некрасовым.

«…Рядом с девочкой находился какой-то сотрудник милиции в серой форменной одежде. Принадлежность к какому-либо подразделению данного сотрудника милиции я определить не успел… Девочка была в сознании… Она назвала мне свое имя».

Интересно, да? Сразу три свидетеля, при этом двое из них — сотрудники органов, говорят о неизвестного ранга и чина милиционерах, которые оказались на месте происшествия до них, более того, которые успели залезть к ребенку в рюкзак и вынуть из него дневник, да еще и опросить окружающих. И почему же никто этих милиционеров не ищет? Получается-то, что сотрудники ДПС говорят об отсутствии свидетелей трагедии… со слов этих самых пожелавших остаться неизвестными сотрудников милиции.

И почему никто из свидетелей ничего не видел, а потом внезапно появляется куча свидетелей, которые всё видели в деталях, даже, например, то, как девочка уходила под днище троллейбуса, — правда, видевший это свидетель почему-то не закричал и не попытался этот самый троллейбус остановить?

А что же это за следователи такие, столь небрежно ведущие такое резонансное дело? А это Дмитрий Бушков, майор милиции, и его начальник Федор Коновалов. А как же это они не боятся так работать, спустя рукава, — накануне переаттестации, когда вся милиция страны трепещет?! Ведь рискуют не попасть в светлое полицейское будущее.

Все сойдется, если только на одно мгновение предположить, что неизвестные сотрудники милиции, которых никто не стал искать, имеют непосредственное отношение к преступлению, и главная задача, поставленная на тот момент перед органами внутренних дел Кировской области, было не раскрытие преступления, а его сокрытие и назначение виновного из числа окружающих, оказавшихся в ненужное время не в том месте. Несколько минут решили судьбу Марины Ногиной. Несколько минут — и полное отсутствие совести.

P . S . Комментарий адвоката Марины Ногиной Валерия РЫЛОВА:

— Мы убеждены, что к убийству Алисы причастны сотрудники силовых структур, именно их «отмазывали» коллеги из милицейского следствия и зависимые от них эксперты; мы убеждены, что это было сделано из корыстного желания любой ценой пройти переаттестацию.

Ну что ж: все они ее прошли. Только вот доверие к полиции у народа в городе Кирове что-то не растет…