Матушка Сафрония, монахиня, живущая в деревне при обители в Ермолино, в молодости пережившая трагедию и тяжелую депрессию из-за стихов, а нынче (лет шесть, как я ее знаю) вся светящаяся радостью, будто огонек на елке, рассказала мне об одном своем ученике, лет двенадцати. Им задали в школе написать за лето сочинение на вольную тему, и он выбрал такую: «Свобода — дар или бремя?» И написал, что если ты сделал уроки и пошел гулять, — тогда это дар, а если не сделал и пошел, — получается, что бремя.

Отец Илларион, на год ее лишенный по указу епископа, сейчас, наверное, тоже сварливо размышляет в келье-камере о свободе. Он в 60 лет, из которых уже двадцать монах, оказался перед выбором между Церковью и верой, Богом и смирением. Сам этот выбор, как всегда, вполне свободен: не было бы свободы, не было бы и греха.

Свобода и христианство — это была одна из важнейших тем и для о. Александра Меня, отца нынешнего губернатора Ивановской области, где всё это и происходит. Михаил Мень принял меня, не чинясь, рассказал, что знает иеромонаха Иллариона по «Твиттеру», что ивановские «твиттеряне» после запрета тому ходить в интернет и заточения в другой, суровый монастырь, просили его как-то повлиять на ситуацию, но владыка Иосиф, епископ Иваново-Вознесенский и Кинешемский, указал власти исполнительной не вмешиваться в их церковные дела.

При мне Мень позвонил по вертушке Иосифу с просьбой меня принять, потому хотя бы, что поговорить всегда лучше, чем не поговорить. Владыка долго что-то отвечал в трубку, потом излагал собственные просьбы, видимо, хозяйственные, и, наконец, мне было сказано ехать к секретарю епархии игумену Виталию (Уткину), очень образованному, как характеризовал его Мень, человеку.

Отцу Виталию я высказал две просьбы: помочь встретиться с Илларионом в том строгом монастыре, куда к нему не всех пускают, и поговорить с владыкой, так как решение все-таки его. Виталий сказал: «Я вас послушал (хотя у меня не сложилось такого впечатления), а теперь вы меня послушайте». Тут только я сообразил, что он сел как-то очень ловко против света, так что мог видеть мое лицо, а я видел только, что он очень красиво причесан, и больше ничего.

Короче. Иллариону встречаться со мной не разрешено, и владыка говорить со мной тоже не будет, донес решение Уткин, послушание же (тяжкое — читалось в его интонациях) разъяснить их позицию епископ дал именно ему. Илларион уличен в политической агитации в «Твиттере» — это раз. Второе: никто не давал этому монаху (в миру Семену Соколовскому, не забыл он подчеркнуть) такого послушания, как общение с миром. Наконец, третье: о. Илларион отправлен в Николо-Шартомский монастырь сроком на год «для приобретения опыта монашеской жизни», то есть речь не о наказании, а, напротив, церковь заботится о душе монаха. В монастыре, кстати, очень хорошее питание. Еще вопросы есть?

Еще вопросы есть, даже много. Я сказал, что, раз уж невозможно с епископом, который принял столь спорное, с нашей точки зрения, решение, то я бы обсудил с ним, отцом Виталием, человеком ученым, две темы: 1) христианство и свобода; 2) церковь и интеллигенция. Он спросил, есть ли у меня богословское образование, а узнав, что нет, дал понять, что говорить со мной об этом ему неинтересно.

Однако в тот же вечер о. Виталий выложил в своем «Твиттере» заметку, в которой есть прямой отголосок нашей с ним встречи:

«Образованный человек в Церкви призван к жертвенному служению Богу, то есть служению делу Церкви в мире. Интеллигент, приходя в церковь, начинает чувствовать себя крайне неуютно. Интеллигент (следуя терминологии «Вех») — это нравственная болезнь, погруженность в страсти вечного осуждения, фрондерства и недовольства… Особенностью интеллигенции являлась ненависть к собственной стране, отрицание власти, беспочвенность. Интеллигенция бесплодна и бесполезна для страны. Поэтому православной интеллигенции не может быть в природе»…

За исключением небесспорного тезиса о том, что служение Богу и Церкви — всегда одно и то же, всё это можно было сказать и короче: пойдите вон, ублюдки.

И я поехал в Ермолино, где другим отцам тоже не было дано «послушания давать мне интервью», но оно мне и не нужно. Я не один год их знаю, и если до сих пор ничего не писал про Ермолино, то только чтобы не навлечь громы и молнии со стороны РПЦ. А теперь уж напишу — даже вопреки готовности отцов всё принять.

Почти тридцать лет назад, в 1982-м, когда платить за такое решение надо было совсем другой монетой, настоятелем Ермолинской церкви был рукоположен отец Антоний, недавний выпускник одного московского вуза, монах. Церковь здесь не закрывалась и при большевиках, но и деревня была (и есть) нищая, крошечная, в стороне от дорог: место незавидное.

Вскоре к о. Антонию повадилась ездить та самая интеллигенция, о которой ныне с таким пренебрежением говорит игумен Виталий, а настоятеля чуть было не сняли за отказ от сотрудничества с КГБ. В 1984 году жена Семена Соколовского, которая полагала себя верующей, привезла к о. Антонию мужа, а для того это было сначала скорее любопытство. Семен был талантливым программистом: чуть позже, в конце 80-х, он написал компьютерную программу банка «МЕНАТЕП» (это уж не приплетут, надеюсь, к его нынешним винам), и денег у него хватало.

Духи противоречия и сарказма сильны в бывшем Семене: он все время сетует на судьбу, ёрничает, но упорствует в том, что полагает правильным, куда-то сам себя тащит. В 1991-м он пришел к выводу, что Бог ценнее прочего, и по предложению Антония был рукоположен в дьяконы. Жене с тремя детьми это решение сначала понравилось, она захотела стать попадьей и завести корову. Ждали ее в Ермолине несколько месяцев, но она все не ехала. Там была и какая-то личная драма, о чем можно догадываться, но в конце 1991 года Семен попросил Антония постричь его в монахи. Что тот и сделал и нарек его Иларионом (по-церковному через одно «л»). Дьякон Иларион долго противился принятию священнического сана и до сих пор не любит исповедовать, считая свое сердце для этого недостаточно чистым. В деревне он помимо прополки огорода научился варить сыр. Бури прежних страстей отложили свои следы на лице Иллариона, с годами он стал похож на библейского пророка — хоть в кино снимай.

Возвращаясь к Ермолину, решением прежнего епископа Амвросия, который к ним благоволил, приход был преобразован в обитель, но тягот от этого меньше не стало. Кроме заботы об алкоголиках и заблудших, ищущих здесь исцеления духа, отцы (постепенно их собралось в Ермолине несколько) вели занятия в семинарии в Иванове, Илларион, в частности, преподавал философию. До 2006 года выпустили три религиозно-философских альманаха. Но в 2006-м владыка Амвросий ушел на покой, и его сменил Иосиф. Из семинарии ермолинских преподавателей, несмотря на просьбы семинаристов, погнали, получить у нового владыки благословение на следующий альманах тоже не было перспектив.

Но к этому времени в Ермолино проник слабенький интернет, и тут Илларион вспомнил, что он программист. Философско-религиозный сайт пришлось закрыть, чтобы, опять же, не навлечь гнева епархии, но с февраля нынешнего года он вышел в «Твиттер», где за несколько месяцев собрал тысячу читателей.

Если бы меня пустили к Иллариону в Николо-Шартомский монастырь (но туда не разрешили передать 60-летнему монаху даже тазик), я бы спросил у него, в чем смысл монашества, то есть его собственной, им выстраданной жизни. Не пустили, но я и не сомневаюсь, что бы он ответил: смысл в том, чтобы сквозь двадцать лет строгой аскезы и борьбы с самим собой прийти к выводу, что христианство — такое светлое, веселое дело, и суть его вовсе не в страхе, а в радости и свободе. Конечно, выстрадав такой вывод, надо о нем благовествовать миру. Не так ли поступали и апостолы, иной раз даже моловшие радостную чепуху? Тут ведь важен сам факт.

«Твиттеряне», состоявшие в переписке с Илларионом и вставшие теперь на его защиту, научили меня, как задним числом читать ленту «Твиттера», и я нашел там кое-какую его переписку за август. 19 августа (20-летие ГКЧП): «Нерешительность Горбачева — это естественная рефлексия совестливого человека». Еще 19 августа (Преображение): «Господь явил себя в достаточной мере трем близким ученикам, после чего те забалдели и не хотели уходить с Фавора». О вере и атеизме: «Бог уважает всякий искренний выбор, не уважает ангажированность». О национальной гордости: «Разве так уж нужно чем-нибудь гордиться? Это отвлекает». На языке «Твиттера» (и онтологической философии) о «негативе»: «Негатив в мировой план не входит. Он является побочным эффектом дарованной нам свободы. Он относится к области небытия, поэтому, по большому счету, не существует».

Патриарх Кирилл прямо призвал клириков и даже мирян использовать новые и современные возможности, чтобы противопоставлять христианские идеалы тому безумию, которое в самом деле часто прет из СМИ. Монах Илларион делал это (кстати, ведая перепиской Ермолинской обители с миром) чрезвычайно, на мой взгляд, доходчиво и эффективно. Однако, войдя в азарт (упорные люди азартны), он похвалил тексты Прохорова и программу «Правого дела». Еще 11 марта, накануне выборов, на вопрос: «Что делать, если все воруют?» — он имел неосторожность ответить: «Голосуйте за «Справедливую Россию». Это ему инкриминировалось еще тогда, и он покаялся. Но сказать, что РПЦ в целом совсем уж уклоняется от политической пропаганды, разве не было бы тоже известным лукавством?

24 августа отец Антоний сушил грибы, а это не просто так, это пища для всего монастыря на Великий пост. Тут троих отцов с Илларионом вызвали в епархию. Дисциплинарная комиссия хотела запретить Иллариону служение, а священник без литургии — как рыба без воды, но владыка «смягчил наказание», и отправили «без права переписки», отобрав ноутбук и телефон, по сути, в зону. О правах человека (тоже дьявольская выдумка, с точки зрения РПЦ) тут речи нет, потому что Церковь существует в своей не то что географической, но как бы исторической резервации. Вырваться Илларион, конечно, может, но только одним способом: став расстригой.

Свободы можно лишиться только внешней, а лишить человека его внутренней свободы не во власти другого человека, тут можно только сломить. Но свобода — это весы, никогда не достигающие равновесия, то есть мира: всегда и так плохо, и этак не хорошо. Это и есть бремя свободы, хотя сама по себе она, конечно, дар. На одной чаше весов попрание справедливости и просто глупость, на другой — паства и литургия. На одной — вера, на другой — Церковь. А Господь-то прямых подсказок не дает, такова его задумка в отношении человека: иначе что ж это за крест?

«Твиттер» его замолчал и, говоря совсем по-церковному, «светильник погас». Так именно ощущают это люди, которые переписывались с отцом Илларионом. Они из разных городов, есть верующие, есть атеисты, с ними со всеми он был внимателен и честен. Человек десять уже приезжали в Ермолино, приехало бы и больше, да Илларион не всех принимал, потому что это уже совсем другая история. При мне приехал, не ведая о злоключениях священника, пакистанец, с которым он общался в интернете по-английски, решил перекреститься из католиков в православие. Но Илларион не занимался прозелитизмом, никого не вербовал, просто разговаривал. Так делал Иисус: не брезговал разговаривать с самыми разными людьми, прежде всего с грешниками, на их языке — вот это-то их и «прикалывало».

Шел давным-давно по берегу озера некий бродяга, увидел рыбаков и говорит: бросьте всё и идите за мной. Они побросали сети и пошли. Дураки, что ли, были? Да нет. Есть неуловимый феномен подлинности, на которую откликается в глубине человека какое-то чувство (наверное, религиозное). Сейчас много делается, чтобы оно атрофировалось у людей, симулякры блещут таким совершенством, что куда там подлинникам, а всё же подлинность, оказывается, и в «Твиттере» различима.

Причина ссылки Иллариона — по сути, та же, что и причина убийства (так до сих пор и не раскрытого) о. Александра Меня. Это другое христианство, оно живо, это яркие и свободные люди. Еще, пожалуй, оба они евреи по крови, хотя эта причина уже на животном уровне мракобесия.

Вот за это и получил Илларион год лишения свободы: за нестерпимую для кого-то подлинность. А заблуждения — что ж, не заблуждается имитация, которая, кроме корысти, ничего и не ищет. В сети начетничества подлинность легко поймать, она наивна, это и называется фарисейством.

Настолько ли убедителен игумен Виталий? Не хочу его обижать, но я не знаю: он сел против света и не показал мне лица. А подлинность бывает только у личностей, она не свойство учреждений.

Как пример правильной работы православной мысли в интернете о. Виталий приводит другие сайты, в том числе некий сайт «православных экспертов», где в самом деле собралось много интересных авторов. Но «православные эксперты», путая дисциплину мысли с цензурой, с «неправославными» в диалог не вступают, а всё друг с другом. Даже если не замечать той поучительной интонации, на которую поколение интернета стандартно отвечает «ржунимагу», разница между многословием тех сайтов и «Твиттером» Иллариона такая же, как между занудной лекцией и ответом «вживую» пусть и на очень непростой вопрос.

Что касается потуг игумена Виталия и многих (дай бог, не большинства) в РПЦ приспособить православие под «державность», так этому мешает один персонаж — Спаситель. Евреи, встречавшие его пальмовыми ветками и осанной, а через неделю уже кричавшие «Распни его!», мечтали, что Назарянин свергнет владычество Рима, утвердив «государственность» Израиля. А Иисус выбрал крест: не ради Израиля и не ради Рима, а ради нас всех. Понятно, что с богословской точки зрения мы люди не столь образованные, как «православные эксперты», но так в Евангелии.

Если русской мысли есть чем гордиться (хотя это отвлекает, говорит Илларион), так это именно светской религиозной философией начиная с Соловьева. Ее вклад признан на мировом уровне, что от нас долго скрывали большевики. Расцвет этой мысли в начале прошлого века произошел в том числе как результат религиозно-философ-ских собраний, которые проводились по инициативе будущего патриарха Сергия и митрополита Антония (Вадковского). Отсюда Бердяев, С. Булгаков и Франк, а также сборник «Вехи», на который так любит ссылаться игумен Виталий. Эти собрания сначала были запрещены по решению обер-прокурорского надзора, а только потом уж настал 17-й год.

Всякая революция есть в том числе ответ на попытку некоего правящего класса установить монополию на мысль. Бесплодна оказывается эта монополия, а вовсе не интеллигенция.

Что и говорить, от интеллигенции много бед, как и от человечества в целом. Со скотами было бы проще, но Бог почему-то выбрал вот так. Нам ли судить о Его замысле, отец Виталий? Не много ли на себя берете, грозясь спасти наши души, о чем мы вас не просили и когда мы не вполне понимаем (в отличие от открывшего свое лицо монаха Иллариона), кто вы вообще такой?

За той ненавистью, с которой игумен говорит об интеллигенции, видится испуг. Только как будто сгинула эта нечисть, уничтожила самое себя развратом власти, приватизации и бесконечной пошлостью федеральных каналов — ан опять: лезет как на дрожжах, теперь из «Твиттера». И именно «разночинная». Ведь игумен прав в том смысле, что интеллигенция это, конечно, первым делом не образование, даже не ум. Это некоторым образом пытливость, совесть и свобода. Что делать с этими людьми, которых нельзя построить, иерархи не знают и бесятся.

В Ермолино уже едет «инквизиция». Поводом для проверки из епархии стала передача на местном канале, где после довольно бессмысленного рассуждения об Илларионе ведущий добавил: «А еще говорят, что Ермолинский монастырь — самый богатый в области». Надо же, мол, проверить! (Как будто тут кто-то чего-то не знает.) Сложными многоходовками здесь себя утруждать не станут. Поставлена задача уничтожить это логово либерализма, оно и будет раздавлено, если только не заступятся разумные люди повыше: власть уважают в Ивановской епархии.

У ермолинских отцов, отдавших жизни служению на этом месте, нет никакого другого. Но речь не только о них, речь и о пастве: а мы-то куда? Это же мы имеем нужду в вере, без которой стремительно рушится мир. Этот странный пакистанец решил перекреститься из католичества в православие, имея в виду, конечно, не церковь, а веру. А я знаю русских, которые сделали наоборот, так как терпеть ради причастия вот это больше уже не было сил.

Понимает ли Иосиф, сколько людей, не вполне различающих веру и церковь, он отвратил именно от веры своим решением? Владыка не отвечает, секретарь же его отвечает так: это четверо (не имеющих богословского образования) отщепенцев из «Твиттера» — смысл в том, что ими можно и пренебречь. Тут, конечно, приходит на ум притча о заблудшей овце, ради которой добрый пастырь оставляет всё стадо — так говорил Спаситель, и это было для него очень принципиально. Но их (нас) и не четверо, а несколько больше, я думаю.

Поэтому каждого, кого эта заметка заставила о чем-то задуматься, я прошу зайти на сайт «Новой газеты» и проголосовать под обращением к Патриарху Кириллу (к РПЦ). Сформулируем так: «Я такой-то, говорящий по-русски, верующий или неверующий, не безразличный к судьбе страны, хочу поговорить о христианстве с отцом Илларионом. Я не против того, чтобы поговорить и с другими, но именно с ним я обязательно хочу поговорить, потому что мне кажется, что он что-то знает об этом».

Обращение будет передано по адресу после сбора подписей.