Правовое поле после Хамовников: мимо суда присяжных к судам Линча

Оглашенный под Новый год приговор Хамовнического суда, который весьма квалифицированный судья Данилкин почему-то прочел так, как Мутко произнес речь на английском, символизирует иную меру того, что наш президент называл «правовым нигилизмом». Но зато там есть про все, что с нами будет.

Проблема не только в том, что ни один независимый эксперт не назовет этот приговор законным. Но и никто из сколько-нибудь образованных и ищущих чего-то людей, на которых рассчитывает в планах «модернизации» не только президент Медведев, не определит для себя этот приговор как справедливый. «Вор должен сидеть в тюрьме» — это «хлеба и зрелищ», корм для скота. Человек же спрашивает (разумный): «Почему только этот «вор» должен сидеть в тюрьме? И сколько еще он будет сидеть в тюрьме за всех, если он и так уже отсидел черт знает сколько и черт знает где — всю жизнь?»

По поводу первого приговора Ходорковскому и Лебедеву могли быть дискуссии, но по поводу второго (благодаря абсурдной формуле обвинения) разных мнений уже нет. Тут сошлось все разом: беззащитность суда перед «силовиками», в силу этого совершенно обнаглевшее и потерявшее всякую квалификацию обвинение, политический цугцванг. Но созрел нарыв, в котором за годы, минувшие с первого «дела ЮКОСа», накопилось много гноя: ведь такие же, по сути, рейдерские дела были мультиплицированы и на всех более низких уровнях вплоть до ларьков.

Чем же отличается судья от мента? Судья не наденет маску, и под приговором будет всегда стоять его подпись. Никто не вспомнит следователя Каримова и замгенпрокурора Бирюкова, которым мы все, включая судью, обязаны абсурдностью решения, а вот Данилкина не забудут. С другой стороны, кто помнит фамилии трех судей Мещанского суда, которые по очереди зачитывали первый приговор тем же подсудимым? Спасибо Виктору Данилкину уже за то, что этот процесс он провел все же в состязательной, а не инквизиционной форме, публично и лично, не пряча лицо вплоть до самого приговора.

Но никто не обязан бросаться на амбразуру, тем более если к этому надо готовиться долго, а в последний момент тебе говорят: а ну-ка, отложи свой подвиг еще недельки на две. Возможно, Виктор Данилкин еще когда-нибудь, с более безопасного расстояния (в пространстве или во времени), расскажет, как все было и чем был вызван перенос оглашения приговора. У него теперь тоже есть козырь в рукаве. Только этим уже ничего не исправишь. Правовое поле возделывается веками, одним приговором его тоже так сразу не загадишь, но, во-первых, дело уж очень характерное, громкое и всем очевидное, а во-вторых, оно вовсе не одно такое в нашей судебной системе.

Драма в том, что словами можно приукрашивать и пытаться видоизменить любую действительность: экономическую, историческую — тут возможны мнения. И только слово судьи — совсем особого рода, потому что оно сразу закон. Но нельзя и запретить думающим людям думать о том, праведно ли оно.

Что, собственно, мы все время и делаем. Едва ли не в каждом номере «Новой» вы найдете не одну заметку о том, что такое-то решение суда несправедливо, а то и вовсе незаконно. Хотя оно — закон. Не только «просто читатели», но и лица вполне официальные, и даже сами судьи, хотя и не вслух, довольно часто говорят нам за это «спасибо». Значит, какой-то консенсус о том, что справедливо, в обществе все же существует, только не там, где выносятся судебные решения.

Неслучайно одновременно с жеванием этого приговора судьей Данилкиным премьер Путин вдруг вспомнил впроброс о суде присяжных. Ведь Генпрокуратура лукаво его обошла, не вменив Ходорковскому и Лебедеву очевидное в построенной ею конструкции «создание преступного сообщества». Что ж премьер заговорил без всякого повода о том, что суд присяжных, мол, какой-то не такой? Вот чего он на самом деле боится (не считая зарубежных банков) — справедливости. Той самой, под флагом которой он это дело и начинал, — и где же она?

Справедливость и законность — всегда не одно и то же, но есть все же мера, до которой они могут расходиться в государстве, чтобы образовать сплав собственно права. Дальше уже не то что «правовой нигилизм», а правовая шизофрения. И ни один человек ни с какими деньгами, связями или должностью так жить не сможет, не ответив хотя бы себе на вопрос, где все же правда. В том, что считается законом, или в том, что есть совесть и здравый смысл?

Приговор Хамовнического суда пока что как бы упраздняет правовое измерение в Российском государстве, и никакие рассуждения в терминах права уже не имеют смысла. Если говорить в терминах политических (скорее в византийских, принятых в России), то создается впечатление, что рациональный Путин, двинув Медведева вперед, пытался выскочить из-под этих обломков. Но так, чтобы с почетом, живым и с деньгами, а это уж ему не даст сделать «силовое» окружение. Он такой же его заложник, как и Ходорковский. Но, как и мы все, — а нас-то за что?

Без правового измерения никаких шансов сохраниться у России, конечно, нет. Какую-то надежду можно искать в истории права, свидетельствующей, что здесь мы тоже ничуть не уникальны и не «суверенны»: «схлопывание» права и суда в Средние века, например, происходило едва ли не во всех государствах, где брали на время верх тогдашние «силовики». Выход это находило в каких-то иных формах правосудия, ни в коем случае не доверяемого профессиональным юристам. Потому что в такой ситуации выбор уже очень невелик: или извратившая самое себя через «юриспруденцию» законность, или справедливость.

Один из немногих оставшихся в России правоведов Сергей Пашин говорит: «Правосудие — слишком серьезное дело, чтобы доверять его юристам». У нас как таковых юристов сейчас и нет, великий однофамилец собачки премьера их бы так не назвал. Все они за редчайшим исключением — менты. Суд лукаво ковыряется в позитивистских конструкциях, поворачивая их в какую угодно сторону, потому что игнорируются фундаментальные принципы права, и дух его вытравлен отовсюду, даже из университетов. И последний выбор для страны — между государством без права или правом без тупой «государственности» силовиков.

Справедливость, понимаемая везде слишком по-разному, не может обеспечить вертикального единства страны, которого так пыжился добиться «юрист» Путин, но и формальная «законность», лишенная справедливости, «Единую Россию» не подопрет, эта конструкция рухнет. Напрасно премьер так пренебрежителен к суду присяжных: если это не будут суды присяжных, то будут суды Линча.