В нашей стране есть традиция: каждые новые федеральные выборы проходят по новым правилам. Выборы в Государственную думу восьмого созыва не стали исключением. Главной новацией со стороны государства стали «антиэкстремистские» правила (сложно назвать законодательством регулирование, осуществляемое внесудебными решениями непонятных органов), по которым к выборам не были допущены многие заметные кандидаты. Вторая новация — трехдневное голосование, опробованное на конституционном плебисците 2020 года. Третья — массированное применение электронного голосования, в первую очередь — в Москве, где правдами и неправдами удалось завлечь на электронное голосование два миллиона человек, или похожих на людей аккаунтов. И последний фактор — инициатива «умного голосования» и бурная реакция на нее властей, превратившаяся, по ощущениям, в дополнительную ее рекламу.
Последние штрихи внесла сама Центральная избирательная комиссия, которая сначала отменила публичное видеонаблюдение на участках, потом ужесточила на своем сайте защиту от автоматического скачивания данных выборов (очевидно, в попытке защититься от статистического анализа результатов) с помощью «капчи» (картинки для распознавания человеком), а в заключение устроила демарш на грани интернет-хулиганства, «защитив» таблицы результатов выборов на своем сайте от копирования с помощью нестандартных шрифтов (с перепутанным порядком символов), невидимых символов и некорректных стилей — прием, применяемый спамерами, но едва ли достойный государственного органа, работающего в интересах и на деньги налогоплательщиков.
Все это создавало предчувствие чего-то неординарного, вроде «конституционного» голосования 2020 года, когда фальсификациями были охвачены примерно 2/3 участков по стране. Однако после того как к концу 20 сентября был собран достаточно полный набор результатов голосований по участкам (охватывающий примерно 107,4 млн зарегистрированных избирателей из 109,1 млн внесенных в списки на момент окончания голосования на момент написания статьи), ситуация, если говорить о голосовании по пропорциональной системе, оказалась довольно банальной (одномандатные округа, особенно в Москве, с учетом электронного голосования, требуют отдельного разбора).
Распределение голосов за партии по явке в голосовании по пропорциональной системе и распределение участков в координатах явка — результаты партий (рис. 1) — имеет обыкновенный для российских выборов вид и принципиально не отличается от распределений, скажем, для 2011 и 2016 годов. Более того, положение «главного ядра» участков в правой панели по явке (около 38%) совпадает с 2016 годом, а по результату ЕР (примерно 32%) — с 2011-м.
Как можно предположить на основании опыта наблюдателей и анализа прошлых выборов, именно «главному ядру» в правой панели (и первому пику в распределении голосов в левой панели) соответствуют нефальсифицированные участки, а рассеянный
«кометный хвост» — это участки, где происходили какие-то манипуляции с явкой и голосами за административного кандидата (ЕР).
Сам зеленый «хвост» формируется в первую очередь в результате добавления голосов, при этом участки сдвигаются вправо по явке и вверх — по результату.
Суммарную величину этого добавления можно оценить по заштрихованной площади в левой панели, которая соответствует расхождению формы распределения голосов за ЕР и распределения голосов за прочие партии в сумме, взятой с таким подгоночным коэффициентом, чтобы начальные участки распределений совпали. Такой расчет дает (на имеющихся неполных данных) примерно 13,7 млн фальсифицированных голосов за ЕР. Если вычесть эти предположительно добавленные голоса из голосов за ЕР и общей явки, получим скорректированный результат ЕР в 33%, что хорошо совпадает с положением центра «кометного ядра» в правой панели (31%).
Количество реальных голосов за ЕР по красивому совпадению получается таким же (из имеющихся данных — около 13,7 миллиона, с поправкой на еще неучтенные участки — примерно 14 миллионов). Это, видимо, наименьший реальный результат ЕР в голосовании по пропорциональной системе за всю историю существования партии. Также
рекордной является доля сомнительных голосов в общем результате ЕР — 50% (в 2011 году — около 45%, в 2016-м — около 43%).
Если бы не этот фактор, ЕР получила бы около 33% голосов вместо 50%, КПРФ — 25% вместо 19%, ЛДПР и «Справедливая Россия — за Правду» — по 10% вместо 7,5% и «Новые люди» — 7% вместо 5% с небольшим. У других партий надежд на прохождение 5-процентного барьера не было бы в любом случае.
«Домушники»
Часть аномальных голосов может быть связана с патологически высоким уровнем голосования на дому. «Новая газета» неоднократно рассказывала о том, как избиркомы напрямую понуждают своих членов «оптимизировать» надомное голосование, а также о том, как комиссии с переносным ящиком для голосования отправляются, чтобы «обслужить» за один «поход» сотни человек, что совершенно фантастично: на общение с одним избирателем членам комиссии обычно нужно не менее 10 минут.
На рисунке я показываю, как распределились голоса за ЕР в зависимости от явки «домушников». Снова видим «хвост кометы»: чем больше «домушников», тем больше поддержка ЕР. На наиболее чистых выборах, сведения о которых у нас есть (Дума-1999), медианное значение процента надомников — примерно 2%. На нынешних выборах для явок надомников более 3% как раз начинается диспропорция в пользу правящей партии. Суммируя эти диспропорциональные голоса, получаем примерно
8,5 миллиона — столько аномальных голосов было получено «Единой Россией» на участках с неожиданно высокой явкой надомников.
Это число неплохо совпадает с общим количеством надомников, превышающих 3% от явки (6 миллионов). Здесь оговоримся, что из полученных данных еще не следует, что все фальсификации на таких участках были совершены посредством надомного голосования, но несомненно то, что высокая явка надомников сильно коррелирует с необъяснимой победой ЕР.
Регионы
На уровне регионов картина тоже мало отличается от прошлых думских выборов. Как всегда, есть традиционные регионы с честным подсчетом и практически отсутствующими «хвостами» в распределении (например, Архангельская, Владимирская, Свердловская области, Пермский край, многие территории Сибири и Дальнего Востока); есть промежуточные, где при значительной доле правильно подсчитанных участков имеется и значительная доля фальсифицированных (например, Белгородская область), и есть безудержные рисовальщики, изображающие фантастические цифры явки и голосования за ЕР (например, Башкортостан). Регионы последней категории выполняют в нашей системе важную политическую функцию, внося существенный вклад в «дополнительную» половину голосов правящей партии.
Москва
Москва отличается от других регионов тем, что большинство голосов избирателей в ней было отдано через систему электронного голосования. 15 гигантским (от 100 до 150 тысяч человек) электронным участкам соответствует уходящий за пределы графика пик в распределении на явке 95%, заметный и на федеральном графике. Хорошо видно, что «электронные» избиратели радикально отличаются по своим предпочтениям от «бумажных»: если на обычных участках «Единая Россия» проиграла КПРФ, то на электронных правящая партия опережает коммунистов почти втрое. Такого разрыва в голосовании за ЕР и КПРФ нет ни в одном регионе на нормальных явках, т.е. московские «электронные» избиратели отличаются не только от московских «бумажных», но и от избирателей всех других регионов России.
Если действует гипотеза, что голосовали настоящие избиратели, и голосовали свободно, то ни одного эмпирически обоснованного объяснения корреляции между политическими предпочтениями и видом голосования неизвестно. Умозрительные конструкции («Навальный сказал не голосовать электронно») не имеют под собой фактических оснований (никто не замерял корреляцию), исходят из очень сильных допущений (практически стопроцентное влияние Навального на ВСЕХ оппозиционно настроенных россиян и практически 70%-я конверсия этого влияния в выбор вида голосования). Такие сильные утверждения не могут быть приняты без обоснования каждого из допущений очень серьезными полевыми измерениями.
Это снова наводит на мысль, что московское электронное голосование не имеет рационального объяснения в предположении, что голосуют живые люди без внешнего принуждения. Какой именно механизм искажения результатов выборов имел место в данном случае — предмет отдельного анализа.
