Зачем нужна демократия?

Первое, что замечаешь при выходе из электрички, так это памятную табличку на здании вокзала: «Студенческий спасательный отряд «Интернационалист» Ростовского института инженеров железнодорожного транспорта оказал помощь армянскому братскому народу после землетрясения 8 декабря 1988 года».

Землетрясение унесло жизни 18 тысяч гюмрийцев — это практически каждый двенадцатый от тогдашнего населения города. Всего в Армении погибло, по верхним оценкам, 25 тысяч человек. Тогда почти весь мир спасал пострадавших и участвовал в восстановлении города. Железный занавес в позднем СССР уже совсем проржавел, поэтому итальянцы построили в Гюмри поликлинику, а британцы — школу, на открытие которой приезжала Маргарет Тэтчер.

На вокзальной площади пожилой мужчина торгует фруктами. Картонные коробки с яблоками и помидорами стоят прямо на асфальте. Продавца зовут Гарегин. Рассказывает, что ему 71 год, он бывший железнодорожник, работал вагонщиком. Восемь лет назад вышел на пенсию. Пенсия — 54 тыс. драм (это около 140 долларов). На такие деньги не проживёшь, да и сыну хочется помочь, поэтому «торговлю сделал».

Мэр, по его словам, «хороший человек», и арестовали его «неправильно».

Покупатель, стоявший рядом, ровесник и, судя по всему, давний приятель Гарегина, во всём с Гарегином согласен. Сказал, что и у него пенсия 54 тыс. драм. Представиться не захотел и отказался сообщать, кем работал до пенсии.

— А вам это зачем? Это не важно.

Среди сторонников арестованного мэра Гукасяна популярно мнение, что «закрыли» его по приказу Пашиняна, который якобы видел в нём серьезного политического конкурента. Спрашиваю пенсионеров, почему Гукасяна, если он такой хороший, арестовали.

— Не можем это сказать, — говорит Гарегин.

— А то сами следующими будем, — вторит его приятель.

— Мы — люди маленькие. Что знаем, то вам и сказали.

Когда я уже выключил диктофон, приятель Гарегина добавил:

— Зачем она вообще нужна, эта демократия?

Сфотографировать себя пенсионеры не разрешили.

Пытаясь что-то коротко сообщить о Гюмри, невольно сбиваешься на тон тревел-блогера. Многие гюмрийцы живут за счёт потока туристов, а историческая часть города, как ни банально прозвучит, действительно музей под открытым небом. Город знаменит домами XIX века из чёрного туфа (в Ереване здания облицованы розовым или коричневым). Тут есть примечательные храмы, традиционные для всей Армении хачкары, музеи. Учёные предполагают, что город, позднее названный Гюмри, существовал уже в VIII веке до н.э. В Средние века город поочередно находился под властью арабов, сельджуков и монголов. В начале XIX века Гюмри захватили российские войска. В 1830-х город переименовали в Александрополь, заложили крепость, правопреемницей которой можно считать 102-ю российскую военную базу.

Расцвет ремёсел и искусств пришёлся на рубеж XIX и XX веков. В тот период Гюмри — важный железнодорожный узел в Закавказье. В советскую эпоху город переименовали в Ленинакан — именно это название звучало в перестроечных СМИ, когда в Армении случилось страшное землетрясение.

В советские годы столицей Армении стал Ереван, и Гюмри утратил позиции административного центра региона, но, пожалуй, по числу музеев на душу населения Гюмри и сегодня опережает столицу. Упомяну только два. В Музее народной архитектуры и городского быта сотни шедевров, сделанных в ремесленных мастерских Александрополя, а также станки и оборудование тех лет. В этом же музее детально воссозданы интерьеры квартир разных социальных слоёв дореволюционного города. По силе воздействия это сопоставимо с подкастом Андрея Аксёнова «Закат империи». По соседству менее популярный у туристов Дом-музей советского скульптора Сергея Меркурова, который родился в Гюмри. Там коллекция снятых Меркуровым посмертных масок — начиная со Льва Толстого. В основном это литераторы, жившие в сталинскую эпоху. Посмертные маски, лежащие рядами, производят странное впечатление. Появляется несколько зловещий смысл, который сам скульптор вряд ли закладывал. Есенин, Маяковский… Илья Ильф умер от туберкулёза, но, кажется, только это и избавило его от самоубийства или репрессий. В экспозиции есть и его посмертная маска, которую я раньше не видел даже на фотографиях.

Об остальном можете сами прочитать в интернете. Исправно создают и выкладывают соответствующий контент местные гиды и краеведы, а также заезжие блогеры — например, Илья Варламов*. А до него через Гюмри проезжал и поделился впечатлениями другой путешественник. Пушкин его фамилия. В Гюмри установлена стела, посвящённая визиту автора «Путешествия в Арзрум».

Многие дворы Гюмри захламлены или неблагоустроены, но туристы туда редко забредают. Главные улицы исторического центра, как говорят, ещё несколько лет назад выглядели так же, но сейчас смотрятся вполне презентабельно. Впрочем, и здесь есть исключения. На аллее рядом с упомянутыми музеями — разбитый потрескавшийся асфальт и разваливающиеся скамейки. Я выбрал ту, где ещё сохранилось несколько перекладин. На ней уже сидел местный житель. Его зовут Сергей. Он военный в отставке, бакинский армянин, который в советские годы служил в ГДР. Когда Берлинская стена, а вслед за ней СССР рухнули, перебрался в Гюмри. Надо было выбрать: служить в армянской или в российской армии. Без колебаний выбрал вторую. Служил на 102-й базе. Там же его жена «работала писарем». И дочь замужем за российским офицером.

— Мне, кроме Путина, никто не нужен, — заявляет Сергей.

Соседи спокойно относятся к тому, что он служил в армии России, но сетуют, что не выучил армянский.

— Продавщицы в магазине всё время говорят: «Как же ты армянский не знаешь? Ты же армянин!» А как я его мог выучить? Дома разговаривали и в школе преподавали на русском. Дочь вот армянский выучила — пришлось, — объясняет Сергей.

«102-я база — это бомба»

Я рассказал об этом армянине-путинисте Левону Барсегяну — журналисту и сооснователю пресс-клуба «Аспарез» (в переводе — «Арена»), о встрече с которым договаривался заранее.

— Интересно, почему он в России не живёт? — саркастически прокомментировал Левон.

Барсегян рассказывает, что долгое время к российским военным гюмрийцы относились как к родным. Город граничит с Турцией — страной НАТО. В советские годы военные воспринимались как защитники. Ходивших в увольнительные солдат гюмрийцы приглашали в гости, подкармливали. В первые годы рыночной экономики в военнослужащих видели ещё и стимулирующих развитие малого бизнеса покупателей. Но постепенно отношения портились. В 1999 году пьяные российские пограничники открыли беспорядочную стрельбу на гюмрийском рынке: двое убитых, восемь раненых. В 2013-м в руках подростков разорвалась граната, оставленная российскими военными на полигоне под Гюмри, где проходили учения. В 2015 году военнослужащий 102-й базы Валерий Пермяков убил семь членов семьи Аветисян, включая маленьких детей.

— Его передали России, осудили за убийство и дезертирство. Никто не знает, где он сейчас. Может быть, в Украине воюет, — говорит Барсегян.

Были и политические причины. Россия, называя себя стратегическим партнёром Армении, продавала оружие наступательного характера Азербайджану. Это оружие использовалось против Армении во время конфликтов 2016 и 2020 годов. В последнем случае боевые действия велись и непосредственного на территории Армении, а не только в непризнанной республике Арцах.

Левон категорически против нахождения российской военной базы на территории Армении.

— 102-я база — это бомба, которая здесь заложена. Она не защитила Армению, а в какой-то момент может поддержать переворот против законно избранной власти, поддержать какую-то прокремлевскую политическую силу. Привести во власть людей, подобных Лукашенко в Беларуси. За сохранение военной базы те армянские политики, которые посещают Донбасс и говорят, что Донбасс российский, — объясняет он.

Левон Барсегян — коренной гюмриец. Вспоминает, что в советские времена Гюмри, тогда Ленинакан, был крупным промышленным центром с населением 220 тыс. человек. В городе работали десятки заводов и фабрик. Левон не идеализирует советскую экономику. В Ленинакане, как и во всём Союзе, процветали воровство и теневая экономика. Из похищенного сырья цеховики шили одежду и обувь, изготавливали мясные продукты. Но и те, кто жил честно, могли обеспечивать семьи. В Ленинакане работали машиностроительные предприятия, крупный мясокомбинат, но особенно была развита текстильная промышленность. Рабочих рук не хватало. Приезжали и трудоустраивались работницы из России, Украины, Центральной Азии. Всё это рухнуло — во всех смыслах — после землетрясения 1988 года, которое совпало с военными конфликтами и развалом СССР. Сырьё для текстильных предприятий в Гюмри в советские времена везли из Центральной Азии. Транзит через Азербайджан прекратился. Другое железнодорожное направление — через Абхазию — тоже не действовало, потому что и в Абхазии шла война. Армения оказалась в экономической блокаде.

— Сразу после землетрясения из Гюмри начали эвакуировать людей, потому что половина жилой площади или лежала в руинах, или оказалась непригодной для проживания. Некоторые эвакуированные никогда больше не вернулись в город. После 1991-го была вторая волна отъезда: война с Азербайджаном, экономический и энергетический кризис. Армянская АЭС была приостановлена. Газ мы получали из Грузии, где газопровод постоянно подвергался атакам диверсантов. Нам очень трудно было выживать. Свет мы получали на один-два часа в сутки. И давали свет после полуночи: люди вставали и начинали готовить, мыть, стирать. Чтобы отапливать дома, рубили деревья в парках. С 1991 по 2018 год всё население Армении сократилось на 1,1 млн человек, — рассказывает Левон.

После землетрясения в Армению и в Гюмри со всего мира везли мобильные дома.

вспоминает Левон.

В такие домики ухитрялись проводить электричество и воду. Сложнее всего было с отоплением.

— Зимой в Гюмри морозы до минус тридцати. Во временных домиках ни у кого отопления не было. Были печки-буржуйки. Очень много пожаров из-за них случалось. В первые годы после землетрясения ещё можно было достать уголь, потом топили чем придётся, разным мусором. В нашем домике, если печка ночью гасла, температура утром могла быть + 2. В других домиках, где стены тоньше, бывало ещё холоднее, — вспоминает Барсегян.

Он считает, что последствия землетрясения, которое случилось 37 лет назад, не преодолены до сих пор. Даже в самом центре Гюмри и сегодня стоят полуразрушенные дома. Левон говорит, что у таких зданий есть собственники, которые сами не хотят их восстанавливать. Город мог бы выкупить и восстановить их, но владельцы ломят несуразные цены.

Тридцать семь лет спустя около 2,5 тысячи гюмрийцев продолжают жить в домиках, которые по привычке называют временными. Здесь, правда, необходимы уточнения. С годами семьи разрастались, поэтому, получив квартиру, часть семьи могла в неё переехать, а часть остаться во времянке. Некоторые продали полученные квартиры, чтобы сводить концы с концами, и тоже остались жить в домиках. Есть семьи, которые приехали в Гюмри из других районов и, не имея средств купить квартиру, приобретали такие домики. Многие времянки, утепленные и дополненные пристройками, сегодня кажутся вполне пригодными для жизни. Во всяком случае, так они выглядят снаружи.

Уже после землетрясения построены целые новые районы. Самый крупный из них — 58-й квартал. Официально он именуется «жилой комплекс Ани», но прижилось народное название. Раньше на этом месте были кукурузные и картофельные поля. Словом, нельзя сказать, что проблема переселения из временного жилья никак не решается, но сохраняется она до сих пор.

Неизмеримо хуже с экономическим потенциалом города. Вскоре после природной катастрофы наступила другая политическая эпоха, и государственные предприятия, существовавшие в Ленинакане, сохранить не удалось. Те отрасли, которые были представлены в советском Ленинакане, присутствуют и в современном Гюмри, но объёмы производства мизерные.

Левон уточняет, что малоимущим платят символическое пособие — 40–60 долларов в месяц. В муниципальных учреждениях — детсадах, общеобразовательных и спортивных школах, библиотеках — зарплаты от 200 до 300 долларов. Чтобы объяснить, насколько это мало, Левон добавляет, что в месяц за отопление в квартире семья платит около 100 долларов.

Многих гюмрийцев спасают туристы, благодаря которым развивается гостиничный бизнес, общепит (Гюмри славится традиционной кухней). По приблизительным оценкам Левона, в сферах, так или иначе связанных с обслуживанием туристов, сегодня работает треть трудоспособных горожан.

«Человек огромной харизмы»

Гюмриец, который, безусловно, нашёл себя в туристическом бизнесе, — Ованес Франгулян. Благодаря российским блогерам и другим знаменитостям, которым он устраивал экскурсии, колоритный и артистичный Ованес в каком-то смысле сам стал одним из символов города. Во всяком случае, медийным лицом.

В 1988-м он был школьником. В день землетрясения у его класса было не пять, а четыре урока, поэтому в роковой момент он уже находился дома. Возможно, это спасло ему жизнь.

— В школах погибали целыми классами, — говорит Франгулян.

Первые годы после землетрясения описывает так:

— Мы жили в голоде, холоде и нищете.

Вспоминает, как однажды отец хотел утром завести свой 412-й «Москвич», но обнаружил, что с автомобиля сняли колёса.

Чтобы не говорить только о трагичном, спрашиваю Ованеса как эксперта, насколько справедливо закрепившееся за Гюмри название «культурная столица Армении».

— Это полностью справедливо. У армян много веков не было своей государственности, но было три центра, где кипела армянская культурная жизнь. Тифлис (Тбилиси). Стамбул, Константинополь. А третьим таким городом был Александрополь — наш Гюмри. Из нашего города патриарх армянской литературы Аветик Исаакян, композитор Армен Тигранян — он сочинил первую армянскую оперу, которая впервые была представлена тоже в нашем городе. Основатель советской монументальной скульптурной школы Сергей Меркуров… Когда Ереван окончательно оформился как столица Армянской ССР, талантливые армяне, в том числе гюмрийцы, начали уезжать туда. Пример — актёр Фрунзик Мкртчян. Он родился, прошёл театральную школу и впервые вышел на сцену у нас. Потом стал актёром ереванского театра, но с родным городом связь сохранил. Приезжал, участвовал в наших театральных постановках. Да, он переехал в Ереван, но какая разница? Страна-то одна. Всё равно он остался частью нашего города. Гюмри невероятно обогатил армянскую культуру. Так что называть Гюмри культурной столицей — это правильно. Мы не так часто это делаем, потому что мы ещё и скромные! — объясняет Ованес.

Сегодняшнюю политическую ситуацию в Гюмри он характеризует так:

— Город сейчас бесхозный. У нас и мэра арестовали, и архиепископа (3 октября суд приговорил главу Ширакской епархии Армянской Апостольской церкви к двум годом колонии за призывы к свержению власти. — Ред.).

Про арестованного мэра Вардана Гукасяна Ованес говорит, что это не его кандидат. Вместе с тем признаёт, что за 13 лет у власти — до перерыва в политической карьере — Гукасян немало сделал для города, в частности, для восстановления и благоустройства.

— При Гукасяне началось восстановление храма Святого Спасителя — символа нашего города, — приводит пример Ованес.

При этом он уточняет, что до 1999 года, когда Гукасяна впервые избрали мэром, у Армении просто не было средств и других ресурсов для строительства. На фоне того, что было в 90-е, любой мэр, сделавший хоть что-то, уже выглядел выигрышно.

В то, что арестованный мог представлять угрозу для Пашиняна, Ованес не верит.

— Гусакян — человек огромной харизмы. Харизма у него из ушей прёт. Но его избирательная база именно здесь — в Гюмри и Ширакской области. За Гюмри он пасть порвёт, но никогда не играл большой роли в общеармянской политике.

«Здесь есть жизнь»

Ещё один известный туристам гюмриец — Микаэл Вардпаронян. Он родился через четыре года после землетрясения, но ходил в школу, которая располагалась в таких же временных домиках, о которых сказано выше. Бывший художник-реставратор, он четыре года назад основал в Гюмри арт-студию Varem Marem, или, если по-русски, — «Включи-Выключи». Это чуть измененная цитата из фильма «Танго нашего детства», где сыграл Мкртчян. Фильм снимался в Гюмри и прославил балкон дома, попавший в кадр. Арт-студия находится в доме напротив. Микаэл рассказывает, что физических сил и времени в эту студию вложено больше, чем денег. Принимают зрителей и проводят мастер-классы почти ежедневно, работают в выходные и праздники, но это позволяет Вардпароняну и его единомышленникам зарабатывать на жизнь, не отвлекаясь на подработки. Микаэл говорит, что уже десять лет не рисует, не является художником в узком смысле этого слова, но находит творческую реализацию в проектах арт-студии. Самый известный из них — «Гюмри навсегда». Надо собрать своё имя из глиняных кубиков-букв, приклеить их на стену и раскрасить. Насколько известно Микаэлу, больше нигде в мире нет такой стены. Имена — на стене их уже тысячи — добавляются к уже имеющимся по принципу кроссворда. Ещё в студии обитает, наверное, самая знаменитая из ныне живущих гюмрийских собак, у которой даже свой собственный запрещённый в России инстаграм есть.

Как и у двух предыдущих собеседников, у Микаэла были возможности уехать и реализоваться в Ереване или даже в других странах, но он остался.

Вардпаронян признаёт, что в развитии Армении есть перекосы.

— В Ереване существует проблема перенаселённости. Центр Еревана перегружен. Там снесено очень много исторических зданий, чтобы возвести новостройки. Конечно, Еревану уделяется очень много внимания, которого не хватает остальным городам и сёлам. Хотя я должен отметить, что в последние годы предпринимаются меры по восстановлению Гюмри и превращению нашего города в туристический центр, — рассказывает Микаэль.

Обсуждать современный политический кризис в Гюмри он отказался, сославшись на то, что у него есть друзья во всех политических лагерях и ему ни с кем не хочется ссориться.

Левон Ананян принадлежит к тому же поколению, что и Микаэл. Во время землетрясения погибли родственники Левона и с материнской, и с отцовской стороны.

Левон учился в Ереване и в Москве. Был заместителем губернатора Ширакской области, работал в Министерстве экономики Армении. Сейчас он старейшина в Гюмри. То есть депутат Совета старейшин — так называется гордума в этом городе.

— Мог жить и работать в Москве или Европе. Но решил вернуться в Гюмри. Для меня это уютное место. Хотелось показать, что здесь есть жизнь. Сюда стоит возвращаться. Тут можно пробовать — и получится, — говорит Левон.

Ананян — из партии Пашиняна «Гражданский договор». Говорит, что в Армении, как и в России, среди старшего поколения есть симпатизанты Путина, ностальгирующие по СССР, но в Гюмри их не больше, чем в Армении в целом. По словам Левона Ананяна, нет причин считать Гюмри каким-то центром антипашиняновской, антиевропейской оппозиции.

Единственный не-гюмриец, с которым я решил поговорить о втором городе Армении, — ереванский политолог Эдгар Варданян. Эдгар назвал арестованного мэра Гюмри Вардана Гукасяна политиком «с криминальным прошлым и непонятным настоящим» и «локальным антидемократическим элементом, у которого много ресурсов».

По словам Варданяна, арестованный чем-то напоминает Жириновского. От коммунистических идей он далёк и лишь прибился к армянским коммунистам, чтобы просто получить возможность выдвинуться на пост мэра. До избрания против него уже было возбуждено несколько уголовных дел, ни одно из которых, правда, так и не дошло до суда. Сейчас его задержали по обвинению во взятке, полученной уже после назначения на пост мэра. Эдгар Варданян тоже считает, что у мэра недостаточно политического веса, чтобы претендовать на пост-премьер-министра. Второе после многолетнего перерыва хождение Гукасяна во власть — что-то вроде репетиции антидемократических сил перед парламентскими выборами в Армении, которые состоятся в следующем году. По словам Эдгара, оппозиция хочет использовать инструменты демократии для того, чтобы демократию в Армении уничтожить.

В Гюмри спросил у гида Ованеса Франгуляна, стал ли арест мэра событием для Гюмри.

— Конечно. Вы, наверное, видели кадры, как сторонники арестованного безуспешно пытались отбить его у силовиков. Никогда такого не было, чтобы так шумно, так показательно арестовывали целого мэра, — в свойственной ему, как и многим гюмрийцам, ироничной манере ответил Ованес.

Но — может быть, из-за разницы в менталитетах — на улицах Гюмри я не заметил, чтобы в настроении и жизни горожан после этого ареста что-то изменилось по сравнению с моим прошлым приездом. Кажется, Армения и, в частности, Гюмри, пережили столько войн, природных и всяких прочих катастроф, что громкая история вокруг мэра, кем бы он ни был, — недостаточно сильное для них потрясение. По моим наблюдениям, несколько поколений гюмрийцев по-настоящему объединяет память о землетрясении. По сравнению с этим последние события в Гюмри — пустяки.

Замеченный мною полгода назад российский триколор над домом на самой популярной пешеходной улице Гюмри сняли. Как объяснил Ованес, появление этого флага было частной инициативой собственника здания.

Андрей Новашов*

* Внесены властями РФ в реестр «иноагентов»