Дед Мороз «не вписывается»

Упреждая очередной «всплеск новогодних страстей», протоиерей Феодор Бородин, настоятель одного из центральных московских храмов — Святых Космы и Дамиана на Маросейке, объявил «неприемлемой для христианина» веру в… Деда Мороза. Такая вера, по словам Бородина, является обманом и несовместима с другой верой — в Иисуса Христа, тут «либо — либо».

О. Феодор запустил своего рода флешмоб. Вслед за ним священник Вячеслав Клюев, председатель Всероссийского православного родительского комитета, заявил, что рассказывать детям о Деде Морозе — грех, поскольку это заведомый обман. Такими рассказами «родитель создает придуманный мир, фэнтезийный, который рано или поздно будет развеян». Более того, священник назвал веру в Деда Мороза «квазирелигией», которая насаждалась советской атеистической системой вместо христианства: «Это была вера в то, что Бога нет». Представитель Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш) призвал «четко развести в сознании детей этого деда с бородой со святителем Николаем Чудотворцем».

Наконец, уже под самый Новый год жирную черту подвел официальный представитель РПЦ, зампред синодального отдела по взаимодействию церкви с обществом и СМИ Вахтанг Кипшидзе. Он предложил отправиться в психиатрическую клинику всем, кто «общается с Дедом Морозом». Церковный чиновник как бы потребовал «расколдовывания» новогоднего мифа, не заметив, что религиозное сознание тоже во многом мифологично — соткано из веры, образов, метафор и символов. Требование «рационализировать» веру, не возвращаться, как говорит Кипшидзе, «к примитивному состоянию», ударяет по любой вере, любому мифу, тем более что большинство чад РПЦ не имеет высокого богословско-философского образования, верит в Бога «по-простому».

Еще недавно, в более «травоядные» времена, другой официальный представитель РПЦ, ныне «сосланный» в Карловы Вары митрополит Иларион (Алфеев), предлагал сбалансированное восприятие Деда Мороза, его «воцерковление»: «Фигура, которая в советское время получила наименование Деда Мороза, изначально была фигурой святителя Николая». А когда в начале 2000-х по инициативе Юрия Лужкова местом жительства Деда Мороза объявили Великий Устюг, архиепископ Вологодский и Великоустюжский Максимиллиан даже предложил покрестить сказочного персонажа. Правда, вскоре лишился Вологодской кафедры…

Жестокие корни доброй сказки

В летописях или русском фольклоре нельзя найти четких указаний на связь святочного цикла (это круг праздников вокруг зимнего солнцестояния) с Дедом Морозом или Снегурочкой. Похожие на нынешние новогодние обряды стали зарождаться только при Петре I — с переносом в 1699 году Нового года на 1 января «по примеру христианских народов». Тогда же царским указом было предписано украшать дома на Рождество хвойными ветками, но в гущу народа этот обычай проникал очень медленно.

Лишь к середине XIX века складывается отечественная новогодняя атрибутика. Так, трудами собирателя русских сказок Александра Афанасьева и поэта Николая Некрасова злой дух Морозко превращается в доброго Мороза. Современные фольклористы говорят о параллелях восточнославянского Морозко (он же Морок, Студенец или Зюзя) с гуннским божеством Йерлу, спускающимся на землю в новогоднюю ночь. Морозко-Морок насылал крепкие морозы, от которых гибли озимые посевы, поэтому его надо было задабривать блинами и лепешками.

Другой фольклорный прототип Деда Мороза — тоже скорее мрачный персонаж — Дед как родоначальник, древний предок, возвращающийся в свой дом как дух или призрак на Святки. Этот Дед также нуждался в ритуальном угощении, и если оно ему нравилось — охранял дом, если же нет — насылал бедствия. Пожалуй, первый опыт позитивного осмысления этого образа был предложен в 1840-е Владимиром Одоевским в детской сказке «Мороз Иванович». Дети приходят в его лесную избушку просить о наступлении весны.

На основе одного из сюжетов из сборника Афанасьева Александр Островский создает в 1873 году добрую Снегурочку, публикуя одноименную пьесу. Пронизанный псевдоязыческими мотивами, сюжет пьесы больше связан с приходом весны, чем с новогодним циклом; он вдохновил Чайковского и Римского-Корсакова на знаменитые сюиту и оперу. Немного ранее выходит поэма Некрасова «Мороз Красный Нос», где Мороз — еще грозный воевода, но уже и добрый волшебник, вносящий необыкновенную красоту в зимний пейзаж. Эти произведения — ключ к нынешней российской мифологии Нового года и его основных персонажей.

Санта, дедушка Ленин и Сталин Всемогущий

В западных регионах Украины и Беларуси даже в советское время подарки детям на Рождество приносил Миколай (Микалай) — святой, весьма почитаемый и Западной, и Восточной церквями. Вероятнее всего, этот образ пришел с католическим влиянием на эти земли и ничем не отличается от американо-европейского Санта-Клауса.

Его имя происходит от нидерландского Sinter Klaas, обычай переодевания в святого и раздачи подарков перед Рождеством сложился в голландской колонии Новый Амстердам на месте современного Нью-Йорка в XVII веке. День памяти этого святого — 6 декабря — благополучно совпадает с последним предрождественским периодом, когда ожидание праздника становится наиболее интенсивным. Ну и, согласно житию, этот святой при жизни любил тайно одаривать детей из бедных семей. Современный образ Санта-Клауса как бодренького старичка в элегантном полушубке, разнесенный американским масскультом по всему миру, сложился в 1860-е благодаря комиксам в популярном тогда журнале Harper's Illustrated Weekly.

Но это на Западе, а в Российской империи, где православие являлось госрелигией, до самой революции никакой корреляции между Дедом Морозом и церковью не возникало. Поэтому более чем странно выглядит «отмена» новогодней атрибутики в конце 1920-х под лозунгами борьбы с религией, с «поповскими елками». И это несмотря на трогательный рассказ Бонч-Бруевича «Ильич на елке», наделявший главными атрибутами Деда Мороза самого вождя пролетарской революции.

Лишь 28 декабря 1935 года в «Правде» внезапно появилась статья Павла Постышева, тогдашнего второго секретаря ЦК КП(б)У, «Давайте организуем к Новому году детям хорошую елку». Приторно-трогательная забота Постышева о детях выглядела особенно контрастно на фоне трупов украинских детей, преимущественно из восточных и центральных регионов республики, погибших в результате голода (Голодомора), спровоцированного «экстренными мерами по сплошным хлебозаготовкам». Руководил кампанией (вместе с Лазарем Кагановичем) в должности особоуполномоченного СНК СССР тот самый Постышев.

Статья в «Правде» по законам того времени была воспринята как руководство к действию, и уже 29 декабря ЦК ВЛКСМ выпустил директиву об организации новогодних елок для детей по всей стране.

В течение 1936–1937 годов госиздательства выпустили методички по организации советского Нового года, и хорошо известный нам с детства советско-постсоветский ритуал его встречи сложился. Первая «кремлевская» елка прошла накануне 1937 года в Доме Советов, и центральное место на ней занял Дед Мороз, наделенный огромной мистической властью творить новогодние чудеса и делать детей счастливыми. В таком образе Дед Мороз чем-то неизбывно напоминал Сталина: именно вождь запускал «шествие Нового года по стране», его властью совершал свои чудеса загадочный Дед, а сакральным центром священнодействия был Кремль, где стояла «главная елка страны»: остальные елки — лишь ее иконы, отражения.

Кем заменить?

Однако современный Дед Мороз, в котором представители РПЦ узрели конкурента, с Кремлем уже не связан. Ближе к концу советской власти он переселился куда-то далеко на север, чуть ли не за границу — в Лапландию или на Северный полюс. И это лишь добавило мистичности фигуре персонажа — он стал прилетать в нашу реальность откуда-то из потустороннего мира, нашему миру Дед Мороз трансцендентен. Вот это и неприемлемо для РПЦ: любое трансцендентное пространство — это только ее «каноническая территория», герои сторонних мифов, даже советских, там жить не должны!

Патриархии, вероятно, надоело быть «главкультом», хочется стать еще и «главмифом». Предпринятая Ю.М. Лужковым попытка «приземлить» Деда Мороза, прописав его в Великом Устюге, а в Москве разрешив ему временную регистрацию в Кузьминках, на время снизила напряженность. Тогдашний управляющий делами патриархии митрополит Сергий (Фомин) (ныне уволен на покой) даже успокаивал: «Дед Мороз — это добрый персонаж, знакомый каждому из нас с детства. И нужно помнить об этом, нужно различать персонажи добрые и злые. Мне кажется, что образ Деда Мороза — это нормальное развитие нашей светской духовной традиции».

Но вот наступили другие времена, не допускающие полутонов, и невинная светская (советская) традиция не помещается в сжимающиеся как тиски «духовные скрепы».

Интересно, что сам патриарх Кирилл любит позднесоветскую культуру — она воссоединяет его с молодостью. На огромных концертах, проводившихся в честь его именин на Красной площади, собравшиеся пели «Я, ты, он, она, вместе — целая страна!». Дед Мороз появлялся и на «патриарших елках» в Кремле, и в Зале церковных соборов храма Христа Спасителя. И если такие елки проводить и дальше (в этом году в ХХС они начинаются с 20 декабря), то поиск замены их главному персонажу будет непростой задачей. Вроде бы можно «канонично» заменить его на св. Николая, но в нынешней геополитической обстановке это прозвучит «непатриотично», слишком «по-западному». Так что очевидной замены Деду Морозу в РФ нет, сколько бы его ни ругали.

…Пока Дед Мороз в России не запрещен, его резиденция в Великом Устюге опубликовала официальный ответ РПЦ: «Каждый вправе выбирать самостоятельно, во что или в кого верить. Лишь бы эта вера освещала его путь добром и радостью, а сердце наполняла счастьем!». По нынешним временам звучит почти как манифест свободной России…