Российские суды все чаще приговаривают обвиняемых к принудительным работам. По данным Агентства правовой информации, в 2024 году к принудительным работам были приговорены 21 387 человек, в 2023 году — 17 333 человека. При этом в 2022 году количество таких приговоров составило 3566, а в 2021-м — 1313.

Таким образом, количество приговоренных к принудительным работам в последние три года увеличилось в 16 раз. Значит, можно говорить не просто о тенденции, а о новом явлении. В советские времена такой вид наказания назывался «химией» — осужденных чаще всего направляли на вредные химические производства. На другие производства, в том числе сельскохозяйственные, их, разумеется, тоже отправляли. Но химические предприятия были главными поставщиками принудительных рабочих мест, отсюда и народное название.

«Химики» — явление в Беларуси давнее. А судя по тому, что современная Беларусь во многом — в частности, в масштабах и разновидностях репрессий — стала путеводной звездой для Кремля, скоро это явление станет повсеместным и в России. И никто не будет спрашивать, что такое исправительный центр, — все будут знать точно, что это такое.

В Беларуси, к слову, терминология немного другая. То, что в России называется принудительными работами, в Беларуси — ограничение свободы с направлением в исправительное учреждение открытого типа (ИУОТ). Так в Беларуси называется то, что в России обозначается словосочетанием «исправительный центр». К слову, в Беларуси бывает еще и «домашняя химия» — ограничение свободы без направления в исправительное учреждение открытого типа. Это значит, что осужденный ходит на работу и с работы — и больше никуда. Проверяющие приходят и по ночам домой, и днем на работу — удостовериться, что осужденный на месте. А если он не работал официально до приговора, то должен незамедлительно трудоустроиться, иначе приговор будет пересмотрен по представлению уголовно-исполнительной инспекции, и осужденный отправится за решетку.

В случае если «домашний химик» в декретном отпуске или пенсионер, уголовно-исполнительная инспекция определяет для него время, когда можно выходить на улицу, — как правило, это час или максимум два. Визит к врачу в неустановленное время — получи разрешение. Как и на посещение родительского собрания в школе или заболевшего родственника в больнице. Могут разрешить, а могут и запретить.

Конечно, дома с горячей водой лучше, чем в общаге ИУОТ или в тюремной камере. Но отбывание «домашней химии» — муки ада, как говорят те, кто через это прошел. Если не пришел вовремя автобус, или машина встала в пробке, или на работе задержали — любая просроченная минута может стать выстрелом стартового пистолета на лагерный этап.

Анастасия Дашкевич, жена белорусского активиста Дмитрия Дашкевича, оказалась подозреваемой по уголовному делу по статье 342 УК Беларуси — «организация действий, грубо нарушающих общественный порядок», самая распространенная статья для участников протестов, — в марте 2022 года. Ее мужа Дмитрия арестовали по этому же обвинению 24 марта. Анастасия осталась с тремя детьми в ожидании четвертого. В июне она родила. В июле прошел суд. Муж уехал в колонию, жене дали три года «домашней химии». Учитывая наличие четверых малолетних детей, Анастасию, конечно, не погнали работать. Но она была обязана сидеть дома. Час в день выход на улицу, и это на все про все. То есть никаких долгих прогулок с детьми, никаких кружков и развлечений для них.

К фигурантам политических уголовных дел этот вид наказания до сих пор применяли редко. Но, судя по тенденциям, скоро начнут. Особенно к женщинам с детьми. Это же так приятно — решать, разрешить ли матери сводить ребенка в поликлинику.

Если говорить о белорусских приговорах к классической «химии» после протестов 2020 года, то за пять лет, по данным правозащитного центра «Вясна», в ИУОТ отправились 742 человека. (К «домашней химии» за это время были приговорены 2075 человек.) Не все, правда, доезжали до места назначения. Особенность «химии» — самостоятельное прибытие в комендатуру. Туда не этапируют. Осужденный сам едет к месту отбывания наказания. И даже если до суда он находится под стражей, после оглашения приговора его освобождают в зале суда. Если человек не подает кассационную жалобу, рассмотрение которой увеличит время пребывания на свободе до отъезда на «химию», то у него в любом случае остается десять дней до вступления приговора в силу.

Белорусская журналистка Оксана Колб, главный редактор газеты «Новы час», была задержана 20 апреля 2022 года. Статья — все та же, протестная, 342-я. До суда, который начался в июне того же года, Оксана сидела в СИЗО. Приговор суда — два с половиной года «химии». Журналистку освободили в зале суда, но до ИУОТ она не доехала: смогла бежать из Беларуси. Разумеется, ее объявили в розыск и заочно заменили «химию» на срок в колонии. А буквально неделю назад стало известно, что в отношении Колб возбуждено новое уголовное дело по статье «содействие экстремистской деятельности». Теперь ее снова будут судить заочно. К имеющемуся сроку добавят еще лет пять. Впрочем, как говорят белорусские диссиденты, «заочно пусть хоть расстреливают».

Одним из первых «химиков»-политзэков в Беларуси был Николай Статкевич — пожалуй, самый известный белорусский политзаключенный. 11 сентября, когда его вместе с еще несколькими десятками политзэков выдворяли в Литву, он отказался туда ехать: выпрыгнул из автобуса на нейтральной полосе и пошел в Беларусь. И исчез. С тех пор больше двух месяцев о Николае нет никакой информации.

Это его третий срок: Статкевич был задержан в мае 2020 года на пикете по сбору подписей и получил приговор в 14 лет строгого режима за «массовые беспорядки», которые он даже не видел.

Тогда Статкевича отправили в Барановичи. Сначала он работал механиком по ремонту мелкой техники, а через год его неожиданно перевели в деревню Блонь Пуховичского района, где отправили трудиться слесарем на мехдвор колхоза. Рабочий день — с 6.30 до 20.00 без выходных. Душа в общежитии для «химиков» не было, так что помыться — это личная проблема осужденного. Статкевичу повезло: в деревне была баня.

Если заключенных в тюрьмах и колониях кормят и по расписанию водят в душ (в колониях часто есть возможность помыться еще и после работы в душевой на «промке»), то «химик» во всем заботится о себе сам. Он должен сам добывать себе еду, находить возможность принять душ, покупать одежду. Койка в общежитии предоставляется администрацией, но за нее нужно платить. Если вдруг на работе выходной, то на отдых с блаженным ничегонеделанием и дневным сном тоже рассчитывать не приходится: если ты не на работе, то ходи каждый час отмечайся в комендатуре. Во всяком случае, с политзаключенными это происходит именно так.

«Химик» может пользоваться мобильным телефоном и интернетом. Он ходит на работу без конвоя. И, по крайней мере, по дороге может остановиться и посмотреть в небо. Или на деревья. Главное, без окриков «стоять, руки за спину!» или, наоборот, «не останавливаться, шагом марш!». Когда «химик» возвращается с работы, ему уже не до неба или деревьев.

Артем Медведский — минский повар-сушист, которого задержали еще в октябре 2020 года. Составом преступления стал камень, который Артем выкатил на проезжую часть во время акции 11 августа, — это был третий день протестов. Приговор — три года «химии». Оттуда Артем сбежал.

Его отправили в деревню Сушки Кобринского района Брестской области. «Химия» — двухэтажная общага недалеко от фермы. Вокруг — ничего, кроме полей. Автолавка с просроченными продуктами (бывало, привозили колбасу зеленого цвета) приезжала дважды в неделю. Впрочем, купить что-то он мог крайне редко: всегда был на работе. «При допустимых 70 часах работы в неделю мы работали и по 200 часов», — рассказывал Артем правозащитникам «Вясны». На ферме он работал с пяти утра до позднего вечера — возвращался в общежитие к полуночи. Смыть грязь было негде, сменную одежду не выдавали, а жаловаться было некому.

Особенность «химии» — полное отсутствие трудовых прав. Даже в колонии могут задержать на производстве не больше чем на час: работа двухсменная, а то и трехсменная, и нужно уступить рабочее место следующей смене. «Химик» абсолютно бесправен, и начальники этим пользуются вовсю. Осужденный не может сказать начальнику что-нибудь вроде «идите лесом, я три месяца без выходных по 18 часов работаю, больше вы меня не увидите». Пока начальство не позволило уйти — рабочий день продолжается. Ушел — получил нарушение. Три нарушения — замена наказания на лишение свободы и этап в колонию. Артем не выдержал. Почти два месяца он прятался в съемной квартире. Там его и задержали. В колонии Артем Медведский провел два года.

Активист Валерий Вищеня, приговоренный к «химии», отбывал ее в витебской спецкомендатуре. Его направили работать в артель, производящую гробы. Начальник там был нормальным, не садистом. Но добираться до места работы нужно было два с половиной часа.

Александр Игнатович, осужденный за комментарий, на «химии» был направлен работать на свиноферму. Впрочем, вариантов там было всего два: или перебирать мусор на конвейере, или на свиноферму. Игнатовича отправили на ферму. И оказалось, что ее сотрудники — большие любители Лукашенко.

Пожалуй, есть только одна траектория, двигаясь по которой, будешь считать «химию» подарком судьбы: это замена неотбытой части наказания в виде лишения свободы «химией» за примерное поведение. Вот когда после нескольких лет в колонии внезапно оказываешься бесконвойным и ходишь на работу сам, а не в строю, — это поначалу покажется большой удачей. Хотя бы потому, что можно остановиться на дороге и смотреть в небо.