«Есть ощущение, что нас «утюжат», а всем пофиг»

У Вали Акиньшиной трое детей. Старшей дочке — 19, средней — 14, у нее аутизм. Сыну — шесть, у него тоже аутизм, с тяжелой формой эпилепсии. Семья Вали живет в селе Кустовое, в сорока километрах от Белгорода. Мы встречались с Валей в июле 2024 года. Она рассказывала, как ей тревожно, как тяжело дети реагируют на сирену ракетной опасности. Как дочка начинает истошно кричать. А сын закрывает уши и бьется головой о стол или стену — что очень опасно, любое резкое движение может спровоцировать приступ эпилепсии.

Я написала Вале утром 1 октября. Прошло всего пара дней после первого блэкаута. Она ответила: «Татьяна, здравствуйте! У нас объявлена ракетная опасность, я чуть позже выйду с вами на связь». Над Белгородом сработало ПВО, раздалось несколько взрывов. В квартирах снова заморгал свет. Спустя минут двадцать мы созвонились.

Раньше — только на ракетную опасность, теперь и на беспилотники. Слишком стало много смертоносных. А дети зеркалят нас, взрослых. Поэтому если взрослый рядом сидит и в панике ногти грызет — любой ребенок будет реагировать, как его мама или папа. В нашей школе деткам, которые плохо реагируют на сирену, кричат, выдают специальные наушники.

Юля, средняя дочка, учится в школе в Белгороде. Когда мы выезжаем туда утром из нашего села, всегда заезжаем на заправку «Лукойла». На прошлой неделе был день, когда не поехали в школу. Очень опасно было в городе. И именно в тот день на заправку прилетел дрон. Заправщик обуглился на месте. Погиб.

Страшно сказать, но если в первые годы СВО все охали над каждым случаем, сейчас люди смотрят на сводки о пострадавших как на статистику. У нас кто-то ранен каждый день. Баротравмы, осколочные ранения… Мы стараемся жить в этих условиях. Но что злит… Когда включается сирена, детей в школе спускают в подвал. Бывает, что отбой не дают по три-четыре часа. Получается, что мы едем за сорок километров, привозим ребенка к школе, начинается тревога, она спускается в подвал. Привезли посидеть в подвале. Муж все это время сидит в машине возле школы. Я сижу дома, трясусь за него и за нее».

На светофорах в Белгороде стоят машины скорой помощи, защищенные конструкциями с антидроновыми сетками. Конструкции называют «мангалами».

Регулярно, на день-два, закрываются торговые центры.

говорит консультант магазина женской одежды в ТЦ «РИО» Алина (имя изменено). — За собой заметила: меньше курю, на улицу не выхожу. Выйдешь, под стеклом встанешь, а у нас при входе все в остеклении, можешь и не зайти обратно. У подруги деда недавно пришибло окном, пока он спал утром. Кровать рядом с окном, беспилотник влетел, осколки посыпались на него. Дед выжил, но лицо все разворочено. Мы так живем, привыкли, не жалуемся. Но есть ощущение, что нас «утюжат», а всем пофиг. Что мы сами за себя, Россия — за себя».

Ту же мысль повторяет Анастасия, москвичка, которая часто ездит в Белгород с мужем к его родителям, живущим в пригороде в частном секторе: «Безразличие к Белгороду еще и потому, что люди не совсем понимают, как это — так жить. Я езжу в Белгород, а подруги даже не спрашивают, как я, добралась ли назад. При этом одна как-то в Подмосковье услышала сирену, другая в Сочи — обе переругались так, что сразу всем написали. Нет у них осознания, что в том же Белгороде вот такая одна сирена — это настолько привычная вещь. Человеческой психике сложно это на себя переложить».

«Выхожу с собакой гулять, представляю, как ляжем вдвоем, схоронимся»

«…В тот день, когда выключилось электричество, даже мы за сорок километров удар услышали, — вспоминает Валя. — В Белгороде, кроме света, пропала и вода. В нашем селе только свет. Сразу было понятно, где-то что-то перебили. Почти сутки без света сидели. Банковские терминалы и кассы не работали. Маленькие магазинчики торговали за наличку. Федеральные сети, «Магнит», «Лента» совсем закрылись».

Лариса, многодетная мама, живет на улице Щорса, в соседнем доме с тем, в котором 12 мая 2024 года после попадания ракеты обрушилось два подъезда. Тогда погибли 17 человек.

— У меня «пугалка» атрофировалась после того дня, — говорит мне Лариса. — Хотя поначалу от каждой сирены шарахалась, сыновьям своим орала ночью: в коридор, руки в ноги, бегом в коридор!

С лета каждый день беспилотники летают, то на остановке кого-то заденет, то машина загорится. Собаку я вывожу утром гулять на десять минут, каждый раз выхожу — прокручиваю, как нас сейчас **** [прибьет] с ней вместе, так и ляжем тут вдвоем, схоронимся. В сентябре беспилотник в крышу фитнес-центра «Санта Моника» влетел, у нас тут рядом.

А тут сидели на кухне, чай пили. Взрыв. У нас же «Луч», электроподстанция, совсем близко… Ухо заложило так, что до сих пор им не слышу. Мальчишки под стол сиганули, а я сижу с чашкой, как сидела. Свет моргнул, вырубился. Мы ожидали, что подстанцию рано или поздно могут вырубить. Зажгли свечки, фонарики на лоб надели. Налобные, на батарейках. Налепила своим по три фонаря. Сели чай допивать и уроки доделывать. Я даже на улицу не выглядывала, понимала, что случилось и что после такого еще на голову что-то упасть может. Лучше сидеть тихо, где сидел. А то бывает дождь из осколков из этой дряни».

«Если ты уедешь — нет гарантии, что тебя там не догонит»

После очередного воскресного обстрела губернатор Белгородской области Вячеслав Гладков призвал жителей частного сектора запасаться генераторами. За свой счет. Семьям, у которых нет финансовой возможности обеспечить дом резервной генерацией, будет предложено переехать в пункты временного размещения. Что является малопривлекательной альтернативой, по словам белгородцев.

На маркетплейсах цена на бензиновые генераторы начинается от 12 тысяч рублей. Большинство из них по ценам в диапазоне — от 20 до 35 тысяч.

Телеграм-канал «Пепел» сообщил, что вместо подомового обхода власти решили задать вопрос о наличии в домах электрогенераторов через сотрудников школ и детских садов. Учителя раздают родителям учеников опросные листы, в которых задаются вопросы: есть ли в домах генераторы, буржуйки, дровяные печи, а также: что будет делать семья в случае длительного отключения электричества? Варианты такие: уехать, ждать помощи, согласны на временное отселение в ПВР.

«Я смотрю на людей: те, кто уже сделал для себя выбор, оставаться здесь или уехать, его не меняют, — говорит Андрей Маслов, главный редактор белгородского издания Fonar.tv. — Все понимают, что нет никакой стопроцентной защиты, а если ты куда-то уедешь — нет гарантии, что тебя там не догонит. Это затяжное. И нужно давать образование детям, даже если их уводят в подвалы и просят оставить на пару дней дома. Побухтели в чатах немножко: почему чиновники не отправляют наших детей на дистант? Но другие люди спокойно спрашивают в ответ: а кто сказал, что дома безопаснее?

Белгородская область остается тем российским регионом, где попытки гражданских властей обезопасить население апробируются лучше всего.

Я не военный специалист, но то, что может сделать гражданская власть, — она делает».

Сообщения об атаках на Белгородскую область и раненых в сентябре и начале октября приходят ежедневно. Утром 12 сентября на автобусной остановке погибла женщина. Белгородские телеграм-каналы писали, что это произошло якобы от падения разгонного блока ракеты. А на следующий день после детонации беспилотника возле пассажирского автобуса пострадали трое. Двое взрослых и девочка-подросток, которая получила тяжелые осколочные ранения.

23 сентября беспилотник атаковал АЗС в Белгороде. Та трагедия, про которую рассказывала Валя. Один человек погиб на месте. Второй мужчина, еще один работник АЗС, с осколочными ранениями был доставлен в больницу. В тот же день в Белгороде трое человек пострадали при детонации беспилотника рядом с многоквартирным домом. В селе Стрелецкое Белгородского района также после детонации беспилотника ранения получили трое человек, в том числе 13-летняя девочка, у которой было диагностировано слепое осколочное ранение головы.

7 октября ракетному обстрелу подвергся поселок Маслова Пристань Шебекинского округа. Три человека погибли. Девять человек получили ранения — множественные осколочные, баротравмы.

За день в области бывает по 10 предупреждений об опасности атаки беспилотников. Белгород живет в режиме постоянной тревоги за жизнь. Люди давно адаптировались, но цена этой привычки — потеря чувствительности к чужой смерти.