«Я даже не знаю, где есть еще такая энергия!»

Вот уже год, как люди протестуют ежедневно — с тех пор, как 26 октября 2024 года в Грузии состоялись парламентские выборы, и партия «Грузинская мечта» одержала победу, получив 53,9% голосов. Оппозиция оспорила результаты, утверждая, что выборы были сфальсифицированы. И когда Конституционный суд отклонил просьбы об аннулировании результатов выборов, это лишь усугубило политическую напряженность.

И по сегодняшний день на площади Руставели все еще собираются те, кто не согласен сдаваться. Их здесь немного, около тысячи человек. Парень лет 20 играет на рок-гитаре посреди улицы. Подхожу, разговорились. Он рассказывает, что месяц провёл в тюрьме за то, что запустил фейерверк на протестах: «Музыка вдохновляет! Завтра я принесу ещё свои ударные инструменты. Я не собираюсь сдаваться!»

Но другие не выглядят столь же решительно. Молодая женщина сидит у края площади и печально наблюдает за происходящим. Она рассказывает, что должна заплатить штраф 600 долларов за то, что камеры засняли её на улице во время протестов. Прохожий говорит, что никогда не участвовал в протестах, но мысленно всегда с демонстрантами. Он мечтает уехать из родной страны в Италию. Но в Европе он еще никогда не был. Большинство из тех, кто находится сейчас здесь, носят маски и головные уборы из страха быть узнанными.

Я окликаю девушку, которая размахивает большим грузинским флагом. Она в маске и кепке, одета во всё тёмное. Она замечает меня, кивает. Мы встречаемся у обочины. Она советует мне не снимать на камеру, потому что это может быть опасно. Я чувствую в ее голосе заботу обо мне, хоть мы и незнакомы.

Потом я знакомлюсь с Глебом, он из тех, кто стоял в первых рядах всех крупных протестов. Вот, наверное, тот, кто ничего не боится. Мы встречаемся с ним в кафе, которое он сам выбрал.

— Здесь можно говорить свободно, — уверен он. — Все, кто здесь находится, тоже ходят на протесты. В прошлую субботу были выборы мэра. Люди стояли с детьми, собаками, все было мило. Но когда увидели результаты выборов, мы вскипели от возмущения. Полиция стала бросать в нас газовые бомбы и глушить водометами, как это было и в декабре прошлого года.

— Ты в декабре тоже был на акциях?

— Да-да, я ходил каждый день. С семи утра был там, потом за нами гонится полиция, нас душат газом… я с трудом добираюсь домой. В ушах звон, и кажется, что и моя комната заполняется дымом, крыша едет… плачешь, потому что там твоих друзей избивают, и идешь обратно.

— А почему тебе это так важно?

— Когда были подобные протесты в Москве, мне было 16 лет. У меня была тогда достаточно привилегированная жизнь, и не было потребности вникать во все такое.

— Но ведь есть и многие, кто не ходит на протесты и имеет другую позицию?

— Да, конечно. Если выехать за черту Тбилиси, там другое, и особенно у взрослого населения. Нам кажется, что нас большинство, но как это на самом деле, не знаю… Мы с ними не пересекаемся.

— А ты их можешь понять?

— Понять? (Смеется.) Нет, не могу, объяснить как-то могу попробовать, но не понять. Как не могу понять тех, кто поддерживает Путина и войну… Вижу только, что очень успешная пропаганда в России. Не понимаю, как это можно смотреть? Как можно в это верить? В лоб и очень тупо. Но именно это и действует, они умеют мажорить людей.

— А за что ты борешься? Ты не согласен с выборами, это одно, но когда тебе даже газ уже в глаза пускают, сажают в тюрьму, а ты все равно идешь? За этим, наверное, должно стоять что-то большее?

— Да, это борьба за очень важные для нас ценности. И не только для Грузии, многих моих иностранных друзей я встретил именно на протестах. Они из стран первого мира, но им нравится Грузия, они хотели бы тут жить. Но мне сложнее, потому что я русский, а эти протесты напрямую связаны сейчас с Россией.

— Есть у тебя чувство, что ты идешь против своей страны?

— Нет. Я считаю, что если я выбрал страну, пусть даже с условной демократией, и приехал за собственной безопасностью, то я не могу не быть с теми, кто рискует за это жизнью. Это был бы паразитизм. Тут, конечно, есть ребята, гораздо смелее меня. Я восхищаюсь ими. Они ловили бомбы, тушили и кидали обратно. Я стоял за ними и подавал физраствор и молоко, потому что нужно было быстро промыть глаза. В декабре у нас было невероятное чувство единения! Кто-то раздавал очки для плаванья, кто-то покупал хачапури для всех, варили суп, делали чай, шашлыки. Все хотели помогать, вспоминаю — мурашки по коже.

— На протестах в основном молодежь?

— На каждодневных в течение года стоят люди старшего возраста, человек пятьсот, но их даже не разгоняют. Они не имеет какую-либо силу. Они молодцы! Но на больших акциях да, в основном молодые. И с нами власть не церемонится.

— А не страшно?

— К сожалению, боятся больше и больше, как было когда-то в Москве, и я это помню.

Мне же нужно каждые полгода на день-два ездить в Москву. Там жить я не могу: у меня чувство, что мой город меня выплевывает. А здесь это именно энергия! Это даже не патриотизм! А именно энергия! Я даже не знаю, где есть еще такая энергия! Разве что в Непале (смеется). Они в Непале большие молодцы!

«Война или мир»

Поэт Иосиф Бродский, который лично прошел через тиски советской системы, писал: «Недостаток всякой, даже совершенной системы в том, что она — система. То есть ей, по определению, ради своего существования, приходится нечто исключать, рассматривать нечто как чужое и постольку, поскольку это возможно, приравнивать это чужое к несуществующему». То есть любая система, говорит нам поэт, всегда будет бороться с угрозами и вызовами для себя настолько, насколько ей это будет позволительно. Сначала власть представит несогласных с нею абстрактным НЕЧТО, потом заявит, что это НЕЧТО — не свое, а ЧУЖОЕ. Ну и дальше, как водится: всему чужому не место среди своих.

Вроде бы все просто. Но нет. Время от времени власти не везет. Особенно, когда законы, принимаемые сверху, несут судьбоносные для граждан решения. Люди выходят на протесты и не хотят ждать. Потому что у народа есть уже опыт, что время в дискуссиях с системой работает не за, а против него. Люди уже поняли, что любая единица измерения истории во времени — дни, годы, века — дают власти бонус, чтобы опосля наградить «наивный» народ статусом «жертвы истории».

Я спрашиваю Марселя Рётига, руководителя офиса Фонда имени Фридриха Эберта* в Грузии, Армении и Азербайджане, что он думает о протестном движении в Грузии.

— Протестное движение в Грузии пока не достигло критического момента. Более широкое движение, вышедшее за рамки городской и студенческой среды, не сформировалось. Протесты искренние, но порой выглядят бесцельными. 4 октября небольшая часть протестующих последовала призыву штурмовать президентский дворец, но большинство осталось у парламента. Кадры с поваленным забором дали правящей партии основание для более жестких действий, дали основание заявить о попытке государственного переворота. Таким образом, анонсированный процесс запрета большей части оппозиционных партий получил доказательную основу.

Ослабленная и расколотая оппозиция — одна из причин, по которой это стало возможным. Не хватало достоверной, объединяющей политической альтернативы, ресурсов и общего плана. Саломе Зурабишвили, возможно, является одной из немногих личностей с необходимой харизмой. Однако стоит открыто задаться вопросом, не упустила ли она свой шанс.

Теперь встает вопрос, что будет дальше. Речь идет только о запрете крупнейшей оппозиционной силы — «Единого национального движения» (ЕНД) экс-президента Михаила Саакашвили и близких к ней партий — или же о запрете всех оппозиционных партий (и тех, что участвовали в местных выборах, и тех, что, как ЕНД, их блокировали).

И без того значительно ухудшившиеся отношения с западными партнерами подвергнутся новому серьезному испытанию. Для ослабленной оппозиции запреты, конечно, станут тяжелым ударом, но в оптимистическом случае могут открыть шанс для долгосрочного формирования нового, единого оппозиционного движения, которое со временем оставит позади былые междоусобицы.

— А действительно ли существует «поворот к России»?

— Для России нынешняя ситуация выгодна. Дипломатических отношений нет, но экономические связи тесные. Охлаждение отношений с Западом создало в Грузии серую зону, определенный беспорядок, который Россия может использовать в своих интересах. В то же время Брюсселю не хватает политической воли делать то, что возможно. На фоне глобальных вызовов Грузия не является приоритетом во многих европейских столицах. Необходимо более активное вовлечение Европы.

Европа теряет Грузию не напрямую в пользу России, а в результате добровольно избранной изоляции. Однако у Грузии нет сырьевых ресурсов, это небольшая страна с горным ландшафтом (по сравнению, например, с Украиной). Существует угроза того, что при длительном ухудшении отношений страна, около пятой части территории которой и так находится под контролем России, скатится в экономическую, а со временем и политическую зависимость от России.

В то же время грузинское руководство демонстрирует уверенность: оно пытается налаживать связи с другими государствами — с регионом Персидского залива, Индией, Китаем, а также традиционно с Азербайджаном как важным поставщиком сырья. Это уже не прозападный курс прежних времен. Предпринимается попытка многовекторной внешней политики, которая на фоне внутренней авторитаризации несет в себе определенные риски для политической стабильности. Европе очень сложно отреагировать на эту самоуверенность разумной политикой, выходящей за рамки уже нереалистичного расширения.

⁠— Есть ли отличия между «бархатной революцией» в Армении в 2018 году и протестами в Грузии?

— «Бархатная революция» в Армении 2018 года имела чёткую структуру. Этого не хватает сегодня грузинскому протестному движению. Здесь всё гораздо менее организовано, децентрализовано. Редко где такой децентрализованный протест успешен. Возможно, это похоже на Лейпцигские понедельничные демонстрации, которые сами по себе не достигли цели, но создали предпосылки для изменений в других местах.

— А события в Грузии отразятся как-то на Армении?

— Учитывая охлаждение отношений между Грузией и ЕС, Армения, вероятно, будет сдержаннее в своих европейских амбициях. Слишком велика экономическая зависимость от России, слишком нестабильна внутриполитическая ситуация после двух проигранных войн. Поэтому премьер-министр Армении Никол Пашинян прагматично сформулировал, что европейский курс Армении направлен на достижение уровня жизни ЕС, независимо от вопроса членства.

В долгосрочной перспективе можно предположить, что Армения попытается занять ту роль, которую раньше играла Грузия — быть предпочтительным партнером Запада на Южном Кавказе. Но до этого еще далеко.

— Может ли Армения получить какие-то выгоды от ситуации?

— Вероятно, в среднесрочной перспективе она выиграет от того, что многие международные средства и проекты, ранее направлявшиеся в Грузию, теперь перейдут в Армению.

Таким образом, Армения получает выгоду во многих сферах, особенно в IT-секторе, что еще больше укрепляет ее позиции. Чем дольше это длится, тем сильнее закрепляется, и, возможно, так и останется. К этому добавляются крупные проекты, такие как «Дорога Трампа за международный мир и процветание» (TRIPP): в лучшем случае Армения сможет освободиться от своего географического положения и наладить прагматичные, экономически выгодные отношения во всех направлениях.

— Есть опасения, что в Армении также могут усилиться авторитарные тенденции. Что вы скажете об этом?

— В следующем году в Армении пройдут парламентские выборы. Поляризация между правительством и оппозицией уже сейчас находится на пике. На этом фоне, независимо от исхода выборов, конечно, существует определенный риск того, что тенденции, наблюдаемые в Грузии, повторятся в Армении — о запрете партий или «законах об иноагентах» время от времени также спекулируют в Армении.

Горькое осознание этого времени состоит в том, что мировой авторитаризм растет, и, к сожалению, это особенно заметно на Южном Кавказе. Как Запад испытывает трудности внутри себя, так это касается и его собственного соседства. Европейская внешняя политика все еще находится в процессе осознания того, что в мире завтрашнего дня нельзя выбирать себе друзей и нужно искать более прагматичные пути в своем окружении.

«Если арестуют двоюродного брата моего кузена, я выйду на улицу ради него»

В любимом молодежью кафе в центре Тбилиси много стильных ребят и девушек, все они расположились на террасе. Светит солнце, на улице почти 30 градусов. Я встречаюсь с журналистом Торнике Мандарией, мы ищем место в тени. Торнике работает как фрилансер, в основном для европейских СМИ. Он следит за протестами с самого начала. Спрашиваю, как ему работается сегодня здесь журналистом.

— Очень сложно. Даже тех, кто выходил с надписью «ПРЕССА», могли избить до крови. Я меньше боялся коктейлей Молотова, чем кулаков полицейских. Но я верю, что недовольство народа возрастёт, и начнутся перемены. Протестное движение у нас сильное, потому что мы уже пожили в демократии. Поэтому борьба за свободу такая упорная — мы не хотим её потерять. Мы знаем все ее плюсы в сравнении с автократией. И еще одна причина, почему протест силён: Грузия — маленькая страна. Все тут всех знают. Здесь работает принцип: если арестуют двоюродного брата моего кузена, я выйду на улицу ради него.

… Глеб, как мы и договорились, ждет меня у входа в клуб «Бассиани». Клуб празднует свои 11 лет. Под девизом «Мы танцуем вместе, мы сражаемся вместе» «Бассиани» несколько лет назад организовал большую демонстрацию перед зданием парламента. С тех пор это не столько тусовочное, сколько политическое место.

Клуб огромный. Иногда там так темно, что я хватаю Глеба за руку, боясь не заметить ступеньку. Глеб идёт уверенно, с прямой осанкой, и каждые несколько минут здоровается с кем-то из знакомых. Я замечаю, как уютно он себя здесь чувствует. «Нам нужно поторопиться, сейчас выйдет мой любимый ди-джей», — говорит он.

Мы входим в зал, где решётчатое окно выходит наружу. Решётки, как в тюрьме. Солнце садится, тёплый свет падает на людей. Это создаёт контраст — между золотистыми лучами и чёрной одеждой молодых людей, сверкающей серебряным украшением. Снаружи еще день, солнце еще светит, но внутри клуба темно. Пол дрожит от басов, лиловые и жёлтые лучи режут пространство, словно лазеры, от потолка до пола. Между этими лучами танцуют люди, молодые, энергичные. Глеб тянет меня вперёд, к ди-джею. Музыка бьёт прямо в тело, и я чувствую энергию комнаты — жизнеутверждающую и боевую.

Говорят, свобода — понятие относительное. Похоже, что так и есть. Но когда даже этой относительной свободы становится всё меньше и меньше, и она угрожающе сходит на нет, тебе становится страшно от мысли, что может наступить день, когда и ты захочешь уехать из любимого города по причине того, что тебе неуютно, неприятно и страшно, потому что твое «я» не имеет уже в ней места. Или имеет, как это сейчас для Глеба, разве что в стенах клуба.

На прощанье Глеб кидает фразу: «До встречи! С некоторых пор я ничего не планирую и живу сегодняшним днём. Я знаю, как быстро всё может измениться».

Маргарита Космол