«Ну наконец-то!» — воскликнули 9 октября все, кто давно уже находил нынешнего нобелиата по литературе заслуживающим и этой награды, и сопутствующего ей внимания. Вопрос был лишь в том, кто из ныне здравствующих великих венгров получит премию первым — Ласло Краснахоркаи или Петер Надаш, которого тоже прочили в нобелиаты издавна и выдвигали на премию не раз; в шорт-листе 2025 года его не было. Вот вопрос как бы и закрылся, и победа Краснахоркаи столь же радует, сколь и обидно за Надаша, которому, наверное, теперь уже Нобелевской не дадут.

Но Краснахоркаи, второй после Имре Кертеса (2002) венгерский нобелевский лауреат по литературе, несомненно, награды достоин.

Понятно, что премия, а особенно Нобелевская, — жест символический и привязанный к множеству разных условий и условностей, из которых — дерзну ли сказать? — далеко не все, собственно, литературны. И тем не менее присуждение ее Краснахоркаи (автору текстов, устроенных весьма сложно) позволяет надеяться на то, что читательское внимание будет привлечено не только (а бог даст, и не в первую очередь) к тому, что становится для литературы поводом и порождающим стимулом, — к так называемой жизни с ее по преимуществу социальными обстоятельствами, — а к самой литературе, к устройству текста, к его крупным и мелким структурам, к слову как самоценному событию. К тому, грубо говоря, что и зачем писатель из всей этой тяжести недоброй делает. Как он превращает ее в материал для эстетически значимой рефлексии, а тем самым и для понимания человека в целом. Человека вообще, а не только того, кто был застигнут и сформирован восточноевропейскими обстоятельствами разной степени непреодолимости, здешним опытом с его своеобразными требованиями, ограничениями и травмами.

Конечно, Краснахоркаи говорит прежде всего о человеке этого типа.

И уж тем более не сводится он к (позднему, усталому, самим собой разъеденному) социализму. В качестве протеста против последнего и читаются — и конечно, в значительной степени писались — некоторые его знаменитые (и уже очень давние) тексты, с которым он в воображении читавших его по-русски прежде всего прочего и связывается.

Вот, например, прозаик Денис Драгунский, читавший два его переведенных у нас романа, пишет в социальной сети: «Самая его знаменитая книга «Танго Сатаны» — это роман в самом хорошем смысле слова антисоциалистический. Но не против социализма вообще, как роман Оруэлла, а против своего, местного, янош-кадаровского «витринного социализма». <…> Связь обоих текстов с политическим режимом, царившим на родине писателя, несомненна. Поэтому речь идет о некоем «негативном вдохновении», то есть об антисоциалистическом накале, о весьма сильно, хотя и скрытно (и правильно, что скрытно), политизированных текстах». Что ж, даже если именно это — сокрытый двигатель его, уехал на этом двигателе Краснахоркаи существенно дальше. Не говоря уже о том, что с тех пор, как социализм рухнул, Ласло много чего написал.

Нобелевская премия, ставящая, по идее, награждаемого автора в максимально большие контексты, дает очередной шанс на то, чтобы и венгерская культура была увидена за пределами родной страны лауреата не как частный экзотический случай, но как имеющая общечеловеческое значение, и сам автор — как выговаривающий на доставшемся ему волею судеб историческом материале коренные структуры существования.

Работающий в литературе уже почти пять десятилетий (он публикуется с 1977 года!), Краснахоркаи оказался наконец опознан как истинный герой нашего времени. Ни в 80-х, ни в 90-х, ни даже в нулевых и 10-х это еще не было так очевидно.

В русском переводе на сей день существуют три его романа: «Сатанинское танго» (1985, перевод — 2018), «Меланхолия сопротивления» (2020) и изданный совсем недавно «Гомер навсегда» (2025). (Пять больших романов — «Война и война» (1999), «С севера — гора, с юга — озеро, с запада — дороги, с востока — река» (2003), «Сэйобо спускалась на землю» (2008), «Последний волк» (2009), «Herscht 07769» (2021), а также документальный роман о Китае «Разруха и печаль под Небом» (2004) пока, насколько мне, по крайней мере, сейчас известно, не имеют русской версии. Ещё один, «Возвращение барона Венкхейма» (2016), как обещается, в следующем году должен выйти в переводе Вячеслава Середы и Ольги Серебряной.

Так что у нас Краснахоркаи переведен прекрасно (подразумеваю не количество, которого как раз сильно недостает, а качество), но очень мало (если вообще) прочитан, понят и прочувствован. Я бы сказала,

Удивительно ли, но (насколько возможно проследить по репликам в соцсетях) читающим по-русски он известен даже куда менее, чем можно было бы ожидать. «Надо же, в первый раз о таком слышу», — говорят явно читающие люди. Или: «А я его и не читал…» Имя его известно здешней аудитории прежде всего благодаря снятым по его романам фильмам Белы Тарра. «Тот случай, когда, в некотором смысле, человек получил Нобелевскую премию по литературе благодаря экранизациям, — говорит автор одного из комментариев к посту Драгунского. — Как если бы Лему или Стругацким дали премию за фильмы Тарковского».

Интересно, в каком объеме и с каким качеством Краснахоркаи переведен хотя бы на основные мировые языки. На английский — видимо, неплохо: в 2015-м Ласло получил международную Букеровскую премию «за совокупность работ, переведенных к тому моменту на английский», а в 2019-м в США — Национальную книжную премию за английский же перевод романа «Возвращение барона Венкхейма».

Впрочем, из тех, кто его читал и сейчас высказывается на эту тему, нынешнему нобелиату рады далеко не все. «Наконец-то, — говорит одна из них, — Нобелевскую премию получил автор, которого я читала! Правда, я читала «Сатанинское танго», и оно мне не понравилось».

А автор и не должен нравиться. У него другие задачи.

Он — воспитатель взгляда внутреннего, то есть навыков и установок восприятия; внешний взгляд — только следствие этого. Конечно, такое можно сказать обо всяком крупном писателе, но в таком случае какой взгляд воспитывает Краснахоркаи? Что он позволяет увидеть?

«Оптическая» метафорика в отношении Краснахоркаи очень напрашивается (в формулировке Нобелевского комитета она тоже мелькает: «…за захватывающие визионерские сочинения…»), в отличие от, например, того же соотечественника и нобелевского соперника своего Петера Надаша, он визуален и кинематографичен; не одной только прихотью Белы Тарра, но свойствами самого материала объясняется то, что по нему снято столько фильмов, снискавших ему известность за пределами Венгрии.

Хотя, конечно, любой перевод его текста в визуальный ряд — неминуемое упрощение.

Краснахоркаи, как выразилась специалист по венгерской литературе, переводчица с венгерского Ольга Серебряная, — «романист, которого за пределами Венгрии полюбили раньше, чем прочитали».

Точно полюбили? Заметили — это да. Сьюзен Зонтаг, сказывают, признавалась, будто полюбила «культовый» фильм «Сатанинское танго» настолько, что готова была каждый год его пересматривать. Впрочем, не чаще, не чаще.

Вообще-то любить его трудно. Да и читать нелегко. «По-русски, — говорит искушеннейший читатель Василий Ширяев о «Меланхолии сопротивления», — ее почти так же тяжело читать, как если бы она была не переведена, а просто набрана кириллицей». И это, разумеется, для автора принципиально.

«Мастером апокалипсиса», уж наверное не сговариваясь, именуют Краснахоркаи столь далекие друг от друга авторы, как русский эстонец Андрей Иванов («Трудно писать о мастере апокалипсиса; особенно в такие дни, когда мир, как придурковатый ребенок, свесился с обрыва и пялится с идиотский улыбочкой в бездну, надеясь в ней разглядеть свое отражение») и экстравагантный камчадал Василий Ширяев. И Нобелевский комитет туда же: апокалипсис, апокалипсис… — «…творчество, которое посреди апокалиптического ужаса вновь подтверждает силу искусства». Да что там — этим словом оперирует и сам автор, мудрено ли другим не повторять? «Не надо ждать апокалипсиса, — говорит он в одном из интервью, — надо понять, что мы уже и так в нем живем. Апокалипсис уже наступил».

Тут самое время заметить, что у Апокалипсиса вообще-то совершенно другой смысл: настоящий Апокалипсис открывает религиозную истину, непостижную уму, она же — безусловная основа жизни, чего у Краснахоркаи и в заводе нет. Было бы корректно все-таки различать апокалипсис и катастрофу; да и о степени катастрофичности текстов Краснахоркаи найдутся основания дискутировать. А Павел Басинский вот говорит, что тексты Ласло — «антиутопические притчи о гротескном существовании людей в мире, изолированном от внешних связей и лишенном осмысленных перспектив».

Он говорит нам о нас самих нечто беспощадное, такое, что защитные механизмы обыкновенно выталкивают за пределы осознания: о тех силах в человеке, которые противятся смыслу и конструктивности и принадлежат притом к самому его существу. Если уж нам так дороги смысл и конструктивность (а они нам да, дороги), хорошо бы отчетливо видеть то, что им противостоит и что на самом деле неотъемлемо от человеческой цельности.

Как выразилась Серебряная, «он добросовестно ставит все основные вопросы философии и тут же честно признает, что ответов на них нет. Соответственно, истории, двигающиеся от одного сгустка смысла к другому, оборачиваются полным отсутствием какого-либо смысла». Говоря словами одного из героев «Сатанинского танго», «воображение ни на минуту не прекращает своей работы, но мы ни на йоту не приближаемся к истине». Федор Михайлович на такое не отваживался.

Кстати, на то, что интуиции автора о природе человека и его отношениях с миром претендуют на некоторую универсальность, указывают уже ранние, «антисоциалистические» романы Краснахоркаи. Серебряная опять же справедливо говорит, что «ни на одном из этапов мы не можем с уверенностью сказать, где и в какие именно годы все это происходит». Истинно так, и венгерские, волею судеб, имена персонажей пусть не вводят нас в заблуждение. Оно происходит всегда.

Краснахоркаи, трагичный и комичный одновременно (а комическое начало у него очень сильно!), не утешает. Он учит жить безутешными — что, наверное, даже важнее. Держать свой ум во аде — и да, отчаиваться. Но при этом и не отчаиваться.

Удерживать в восприятии коренные парадоксы удела человеческого — не упрощая их, не спрямляя, не подгоняя малодушно под желаемые ответы. Да, для этого требуется огромная сила, а что делать…

Ольга Балла