…Четверть века назад я стоял в тамбуре последнего вагона, смотрел в окно, а в наушниках старого плеера, еще кассетного, играла эта песня группы «ДДТ». Вдаль убегали бесконечные рельсы, а по бокам от них — деревни, поля, пространства. Огромные такие, до горизонта. Все внутри замирало от этих масштабов, и я не отрываясь смотрел в эти убегающие в бесконечность километры и слушал музыку и слово. Это было мое последнее путешествие домой, на родину — в Луганск. Тогда все мои были живы и ничего страшного даже представить было нельзя…

Я живу в Армении и очень люблю эту страну. Она меня обезболила. Вернула к жизни. В центре Еревана есть памятник, скульптура: изображена армянская женщина, обнимающая ребенка из блокадного Ленинграда. Очень трогательный памятник. Поскольку я работаю в такси, мне иногда приходится общаться с людьми, которых я вожу. Если у них есть настроение и желание поговорить. Одна женщина рассказывала, что когда-то давно ее бабушка, жена раскулаченного крестьянина, вместе с детьми фактически убежала из России на юг, в Армению. Так сказал ей сделать муж. Он не смог уйти, был арестован и пропал без вести. А женщина с детьми уехала, убежала в Армению. И были лишь слова в дорогу: уезжай туда, тебя с детьми там не оставят умирать. Спустя 100 лет я услышал об этой истории в современном электромобиле, в центре современного города, в самой середине раскаленного армянского лета, посреди странного и страшного времени, в котором для многих из нас все, когда-то случившееся с другими, трагически и неисправимо повторилось.

А армянское Преображение — вообще словно бы отражение «бани пакибытия», напоминание о нашем рождении от воды и Духа. В этот зачастую июльский раскаленный день стаями разновозрастных ангелов — вестников Божиих — ты обычно залит и омыт водой до самой последней нитки, если, конечно, не спрятался дома или за стеклами автомобиля. Но и спрятаться трудно. В магазин-то все равно пойдешь или по делам каким. Вот тут тебя и настигнет радость. Иди и сушись. А еще лучше сами набирай воды и — вперед, туда, где все наполнено криками и смехом, невероятным и прекрасным «немногосумасшествием», в котором действительно нет ни возрастов, ни национальностей, ни разногласий.

Нынче на днях, на Успение, уже освящали виноград, и теперь его будет везде очень много, и везде он будет очень вкусный. Ты можешь его купить, а можешь, проходя по улице, иногда даже в центре города, сорвать одну или две ягоды. Он тут везде растет. Особенно в частном секторе. И висит прямо над тобой.

Виноград.

Аз есмь Лоза…

Взяв троих учеников, Господь Иисус Христос поднялся с ними на гору. Там во время молитвы Он «преобразился пред ними: и просияло лице Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет» (Мф. 17:2). По слову святителя Иоанна Златоуста Он совершил это, «дабы показать нам будущее преображение естества нашего и будущее Свое пришествие на облаках во славе с ангелами».

А еще о смысле и тайне праздника, как мне кажется, очень хорошо сказал преподобный Ефрем Сирин:

Думая, размышляя о празднике, я вдруг с горечью заметил: со временем наши собственные «метаморфозы» стали происходить не в ту сторону. Ну то есть человек-то, конечно, по природе своей вообще не подарок, но в круговерти нашей жизни со всеми ее ухабами и колдобинами грустно оставаться среди меда, орехов и яблок, крепко вписавшихся в народное богословие без Света Твоего. И так-то ладно, ничего страшного, есть оно, это съестное — и есть, слава Богу. Но, Господи, хорошо ли нам, как и Твоим ученикам, тут быти самим посреди себя? Во времена такие и в таких обстоятельствах. Хочется отражения Твоей славы и любви на лицах, а выходит все чаще что-то не то…

И если бы не знать, не надеяться, не верить в то, что Ты любишь нас сильнее и больше нас самих, то куда деваться тогда?

Яркое, слепящее солнце, и тревожные ветра по вечерам. Откуда-то издалека передала привет осень. Стало раньше темнеть, и по вечерам прохладно. У нас нынче жаркое, рекордное по градусам лето. Оно еще надолго. Сентябрь и половину октября точно. В наши сороковники трава и листья нередко выгорают еще до срока. И в июле на улице сам удивляешься: вот они, пожелтевшие, под ногами, что за обман зрения? А странно так, словно бы в солнечной середине сентября, но еще июль. Еще до осени далеко.

Все равно. Обязательно.

Четверть века назад я ехал в поезде — в последнем вагоне, в тамбуре — и завороженно смотрел на дорогу. Примерно так же я сидел за день до отъезда на пороге дома, куда меня когда-то принесли из роддома, в небольшом шахтерском поселке и впитывал глазами и памятью эти стены, эти деревья, улицу и небо, которые я больше уже не увижу. Тогда эта мысль маленькой искрой пронеслась, и память все это сохранила так, что если закрыть глаза…

Мы так привязаны к земле, Господи, что нередко забываем о небе. Но если можно, возвращай нас к той, очень нужной памяти о главном. Чтобы «по-хорошему» лишиться покоя и радоваться прожитому и благодарить.

Так тяжело сейчас благодарить. Тяжело верить. Тяжело искать свет.

Все больше хочется выключателя, чтобы на кнопочку нажал — и…

Но, Господи, как жить под потолком, зная, что над головой может и должно быть Небо?

Дай нам выйти из своих ракушек и будок.

И потерпи еще немного.