Этот текст вышел в четвертом номере журнала «Новое обозрение».

— Когда появилась информация о захвате больницы, я был в Петербурге. 16-го поехал в редакцию газеты «Невское время» — узнать новости, — вспоминает Юлий Рыбаков. — Именно там услышал, что аэропорт в Минводах открыт, и обнаружил, что рука уже набирает номер кассы «Аэрофлота». Уже в Минводах встретил уполномоченного по правам человека Сергея Ковалева, его помощника, правозащитника Олега Орлова (ныне он в списках «иностранных агентов»), депутатов Госдумы Валерия Борщева и Михаила Молоствова… Ночью, уже в Буденновске, к нам присоединились депутат Госдумы Александр Осовцов* и член Совета Федерации Виктор Курочкин.

— Зачем вы туда летели?

— Мы считали, что обязаны, что сможем сделать все, чтобы сократить количество жертв. Насмотревшись на то, что было до того — и мне, и моим коллегам уже приходилось участвовать в переговорах по обмену заложниками и пленными, — мы понимали, что генералам наплевать и на своих солдат, и на мирных жителей, не имевших никакого отношения к бандформированиям. Люди были для них расходным материалом. И мы еще не знали, сколько там заложников… Уже потом стало известно, что в больнице находится около двух тысяч человек…

— И как вас встретили?

— Ну как… Мы до Буденновска добрались только к семи вечера — нашу машину останавливали милицейские и военные пикеты, отряды самообороны, созданные в селах. Когда мы наконец добрались и обратились в штаб, выяснилось, что там идет важное совещание — в общем, не до нас. До позднего вечера мы пытались связаться с руководителем ФСБ Сергеем Степашиным, министром МВД Виктором Ериным, его замом Михаилом Егоровым — безуспешно. Наконец в 11 вечера Егоров сообщил, что достигнут определенный прогресс на переговорах с Басаевым, и предложил подождать до завтра — завтра-де наши возможности будут использованы. А около пяти утра мы проснулись от взрывов и стрельбы — начался штурм больницы.

— Тогда писали, что этот штурм был достаточно успешным — спецназу удалось занять два корпуса и первый этаж третьего…

— Террористы удерживали лишь один из корпусов — в тех двух, которые легко занял спецназ, их не было, только больные и врачи. До первого этажа того самого здания, где засели басаевцы, группе спецназа удалось лишь дойти — а встретив кинжальный огонь и потеряв одного бойца, пришлось отступить по приказу командира.

«Я просто не видел смысла, — рассказывал он позднее в интервью газете «Сегодня». — Если бы мы вошли в больницу, то либо полегли бы все, либо Россия бы нас прокляла. Ну как войти в комнату, где находятся и террористы, и заложники? Кинуть гранату или дать очередь. А идти так, дураками, — верная смерть. Мы могли взять больницу — вопросов нет. Но даже боюсь сказать, сколько погибло бы при этом заложников».

Да, изначально у спецназовцев была надежда на внезапность — но никто не озаботился соблюдением секретности. Переговоры о подготовке к штурму вели и сотрудники милиции, и бригады скорой — всё это слушали в больнице. И бронетехнику, позволяющую подъехать максимально близко к зданию, спецназу тоже не дали — на жизни своих бойцов тоже, видимо, было наплевать.

— А что делали в это время вы?

— Услышав стрельбу, поднялись на крышу, чтобы осмотреться… Потом я заметил, как внизу, в ту сторону, где идет стрельба, перебегают от здания к зданию несколько человек — у одного из них на плече камера «Бетакам». Я сбежал вниз и вместе с журналистами стал пробираться к центру событий. Уже рассвело, до больницы оставалось метров 75, и я видел, как она горит, как женщины-заложницы машут белыми платками в окнах и истошно кричат: «Не стреляйте, ради бога, здесь дети». К этому моменту спецназ уже отошел, и тогда все, что стояли в отдалении — БТР, БМП, пулеметы, снайперы, — открыли огонь по главному корпусу. Люди в окнах пропадали (одной из жертв стала беременная санитарка — когда она стояла в окне, пуля пробила ей грудную клетку, но она чудом выжила), человеческий вой стихал, но в окнах появлялись другие фигуры, и крики возобновлялись… Рядом раздался взрыв — меня спасло то, что я стоял за стеной какого-то недостроя. На земле лежал раненый офицер, рядом пыталась встать молодая женщина с фотоаппаратом… Оказалось, что снаряд прилетел с другой стороны оцепления. Неопытный наводчик стоявшего там БМП промахнулся, и снаряд упал среди своих…

Все это продолжалось примерно до 10 часов утра, потом все поутихло. И тут из дверей главного корпуса выбежали двое в белых халатах. Естественно, я выскочил им навстречу, перетащил в непростреливаемую зону. Подбежали журналисты, но не подошел ни один офицер. Выяснилось, что Басаев выпустил врачей Петра Костюченко и Веру Чепурину для того, чтобы передать российскому командованию: погибли еще десятки заложников; если не остановить стрельбу, то погибнут все. Чепурина сама была ранена — она получила скользящее ранение, когда делала операцию, пуля российского снайпера скользнула ей по шее. Вместе мы пошли к полевому штабу, но там никого не оказалось. Поехали в центральный штаб, метались по кабинетам — но нашли только Жириновского, который предложил врачам успокоиться и выпить чая или чего покрепче. Найти никого из командования не удавалось. Тогда врачи начали кричать людям, собравшимся на площади: «Что вы стоите? Там убивают ваших сограждан!»

— Неужели так и не удалось найти никого из руководства?

— У меня получилось прорваться к Ерину. Но принять и выслушать врачей он отказался. Сказал, что не верит в большие жертвы и что все идет по плану — мы оказываем давление и дожмем. Судя по нежеланию генералов говорить с парламентерами, штурм мог возобновиться в любую минуту — потом, со слов начштаба подразделения А, я узнал, что второй заход на больницу планировалось осуществить уже общими силами, бросив в бой все имеющиеся под рукой подразделения МВД… Между тем я видел, что врачи — на грани срыва. Но единственное, что мог сделать — это увести их к нам в здание городской администрации. Мои товарищи были в неведении о происходящем — в штаб их не пускали.

Выслушав парламентеров, Сергей Адамович потребовал, чтобы ему дали дозвониться до Москвы. (Стоит напомнить, что 30 лет назад мобильная связь в России только-только начала развиваться, и позвонить из Буденновска в Москву можно было исключительно со стационарного аппарата. — В. Р.) И глава администрации, у которого в больнице была жена (а со штурмом военные обманули его так же, как и нас), дал ему свой телефон. Ковалев пытался найти премьер-министра Виктора Черномырдина, но сделать это не удалось — дозвонились только до Егора Гайдара.

— Когда вашей группе были предоставлены полномочия для ведения переговоров?

— Собственно, после этого телефонного звонка. Гайдар тогда нашел Черномырдина. Нас позвали в штаб — выяснилось, что оттуда можно позвонить в саму больницу. Сергей Адамович связался с Басаевым, объяснил, что мы уполномочены начать переговоры, но требование о немедленном выводе войск из Чечни технически невыполнимо. Если Басаев его снимет, то можно говорить о прекращении боевых действий и освобождении заложников. Басаев согласился — дальше последовал новый виток переговоров с Москвой, вначале с Гайдаром, потом с Черномырдиным. На это ушел весь день.

Распоряжение премьер-министра оказывать нам всяческое содействие спутало все планы силовиков. После этого можно — и нужно — было ехать в больницу, но военные сказали, что двигаться в темноте опасно. Сделать это удалось лишь на следующее утро. Когда Ковалеву дали-таки машину, он распорядился, чтобы с ним ехали Орлов, Курочкин от Совета Федерации и я — от Думы. Взяли меня, поскольку я уже встречался с Басаевым по обмену пленными, и это давало больше шансов на контакт. Вместе с нами поехал руководитель комитета по делам национальностей Сергей Попов и двое журналистов.

— Что вы увидели в больнице?

— Невероятно много людей. Вперемешку старые и малые, женщины, дети. Больные, врачи, санитарки. Раненые — кто только что при обстреле, кто раньше при захвате. На этажах баллоны с кислородом, канистры с бензином, мины, гранаты на растяжках. На полу — лужи полузасохшей крови, стены в следах от осколков и пуль. В полусгоревшей операционной на столе накрытый простыней труп — женщине делали операцию, начался штурм и пожар, ранили врача, спасти больную уже не смогли. Ходить трудно не только потому, что все смотрят на тебя с немым вопросом, а дети плачут, но и потому, что в тесноте просто ногу поставить некуда.

Штаб террористов — в ординаторской. Здесь мы встречаемся с Басаевым. Бледный, как потом выяснится, легко ранен. На лбу зеленая повязка с арабской вязью, на груди — патронташи с подствольными гранатами, на ногах — больничные тапочки, что придает ему вид человека, который никуда не собирается. Пока мы с Курочкиным осматривали больницу, Ковалев уже успел поставить перед Басаевым условие: прежде чем мы начнем переговоры, отпустить оставшихся в больнице женщин и детей.

— Видеоряд — женщины в ночных рубашках и халатах, с младенцами на руках бегут из больницы — тогда транслировали все телеканалы…

— В реальности женщин и детей отпустили далеко не сразу. Басаев хотел получить гарантии. Мы предложили обмен, женщины и дети уходят, мы остаемся до конца. Ковалев снова позвонил Гайдару, тот связался с Черномырдиным. Через некоторое время премьер-министр перезвонил сам и подтвердил наши полномочия. Дальше к нам присоединились мэр Буденновска и председатель Конституционного суда Чеченской Республики. У нас был примерный текст соглашения, составленный на основании требований, выдвинутых Басаевым в телефонных переговорах. Добиться его согласования всеми сторонами было достаточно трудно — так, из подписанного главой правительства документа внезапно выпал пункт о том, что впредь все спорные вопросы в Чечне должны решаться мирным путем. А Басаев настаивал именно на такой формулировке. А когда это требование было выполнено, он выдвинул новое: о том, чтобы факт соглашения был озвучен по телевизору. Но нам удалось его убедить в необходимости уже сейчас отпустить женщин и детей. Ведь мы все равно останемся.

— Оглядываясь назад — какие эпизоды тех дней кажутся вам наиболее острыми? Когда все висело на волоске?

— Да, такие моменты были — и, как это ни парадоксально, речь о том, что происходило уже после подписания соглашения. Казалось бы, кризис разрешился. Остались чисто технические детали. Сергею Адамовичу Ковалеву позвонили из штаба и попросили присоединиться к работе по выезду отряда в сторону Чечни. Басаев согласился его отпустить, и они с Орловым уехали. Мы с Виктором Курочкиным остались.

В конце дня в ординаторской включили телевизор, и мы услышали, что недавно в селе Ведено бомба попала в дом Басаевых, погибли 11 человек, в том числе дети. Он сидел рядом неподвижно, молча… А вечером началась стрельба.

Басаев командует: «Не поддаваться на провокации!», но где-то к полуночи чувствуем: дело-то совсем плохо! Курочкин звонит в штаб и требует соединить нас с Черномырдиным. Там почему-то пугаются и дают Москву: через некоторое время в трубке звучит голос Виктора Степановича. Голос сонный — судя по всему, вытащили его из постели. Он не сразу понимает, что мы звоним из больницы. «А зачем они стреляют?» — переспрашивает он, имея в виду чеченцев. «Нет, не чеченцы! Стреляет МВД», — объясняет Курочкин. Черномырдин: «Да быть того не может! Идиоты!» Лежа на полу (поднять голову выше подоконника — значит, получить пулю), объясняю, что здесь есть те, кому выгодно кончить все кровью. Отвечает: «Да, понимаю, что есть…»

По словам Егора Гайдара, штурм действительно готовился. Он узнал об этом от Сергея Адамовича, которого не выпускали из штаба, но ему удалось все-таки дозвониться до Москвы. Гайдар еще раз связался с Черномырдиным, но тот не мог поверить в то, что после того, как он публично пообещал мир, кто-то будет срывать соглашение. Убедило его только наше свидетельство из больницы. Вскоре стрельба стихла, бронетехника отползла. Но трое заложников получили ранения уже после подписания соглашения.

Я ушел в соседнюю палату, нашел койку, лег — но не спалось. Понимал, что если мы и переживем эту ночь, то следующий день, скорее всего, будет последним для тех, кто окажется рядом с Басаевым. Как верить обещаниям властей, я знал теперь слишком хорошо…

— И тем не менее вам надо было набрать добровольцев-заложников… Как шел их отбор в больнице?

— Да, подписанное соглашение предусматривало, что до намеченного пункта террористов будут сопровождать заложники — их должно было быть не меньше, чем боевиков. Врачи объясняли людям: единственный способ спастись — если найдется кто-то, кто поедет вместе с басаевцами. Поначалу вызвались немногие. Помню одну 18-летнюю девчонку, которая сказала: «Хорошо, давайте поеду я, если мужики боятся». Но потом добровольцев оказалось достаточно много, даже больше, чем необходимо. Сергей Ковалев и мои коллеги, приехавшие вместе с ним, пытались вернуться в больницу, но их не пускали. Пришлось напомнить о них Басаеву, и тот заявил, что никуда не поедет, пока не будут допущены желающие ехать с нами депутаты и журналисты.

В общем, списки были составлены, но дальше пришел генерал МВД и принес текст расписки: «Я (Фамилия, имя) добровольно присоединяюсь к бандитской группе Шамиля Басаева и выезжаю с ней в Чеченскую Республику, осознавая все возможные последствия своего решения». То есть заложники как бы становятся бандитами! Пришлось снова связываться с Черномырдиным, потому что решить этот вопрос без него тоже не удавалось.

В итоге штаб придумал другой текст: «Я добровольно выезжаю с группой Шамиля Басаева без каких-то предварительных условий».

— Маршрут, по которому двигалась колонна, был согласован заранее, но на границе с Северной Осетией ее остановили. Почему?

— Маршрут действительно был согласован — мы должны были ехать через Моздок. Но неподалеку от границы с Северной Осетией на безлюдном участке вдруг впереди что-то вспыхнуло и вздыбилось. Когда подъехали ближе, увидели, что шоссе раскурочено взрывом ракеты, а на обочине приземлился вертолет — один из тех, что летели над колонной всю дорогу. Боевики схватились за оружие, автобусы продолжали медленно двигаться. Когда мы поравнялись, из вертолета спрыгнул офицер, в поднятой руке он держал большой конверт. Добежал до головного автобуса, потом вернулся назад и нырнул в машину. Тут из высокой травы, нервно озираясь, встал спецназовец с ручным пулеметом и, пятясь, тоже скрылся в вертолете. Машина взлетела и ушла в сторону. Кто-то из боевиков «нашего» автобуса вышел и побежал вперед, чтобы узнать, в чем дело. Мы с Михаилом Молоствовым тоже выбрались наружу: к депутатам басаевцы относились лояльно, наверное, понимали, что нашего побега можно не опасаться. Дойдя до головы колонны, мы увидели Басаева, который держал в руках разорванный конверт и говорил Ковалеву: «Мне этот Куликов, что — старший по званию? Я у него не служу! Приказ он мне прислал!» Оказалось, что порученец вручил ему такое послание: «ПРИКАЗ. Шамилю Басаеву приказываю изменить маршрут и следовать в Хасавюрт, там согласовать дальнейшее движение. Генерал армии А. Куликов».

— Кстати, а у других заложников-добровольцев была возможность убежать?

— Была. Но никто даже не пытался.

— Возвращаясь к вопросу об изменении маршрута… Естественно, тогда вы не понимали, с чем это связано. А потом что-то прояснилось?

— Да. Позже мы узнали, что на въезде в Северную Осетию МВД подготовило засаду — колонну должны были уничтожить. Но Ахсарбек Галазов, бывший в ту пору президентом республики, прекрасно понимал, что это неизбежно обострит и без того сложные отношения с соседями. Поэтому к месту засады «внезапно» приехали машины с людьми, которые встали поперек дороги с плакатами «Не пустим террористов на нашу землю!». Свидетели расстрела были не нужны, поэтому планы — и маршрут колонны — Куликову пришлось спешно корректировать.

— Тогда этого, естественно, никто не знал, но боевики выполнили требование и развернули колонну. Что дальше?

— Колонна развернулась, но дальше мы заехали на какую-то непонятную тупиковую дорогу. Автобусы встали, вертолеты зависли в воздухе, вокруг — ни одного населенного пункта. Снова сгустилось ощущение нарастающей опасности. У кого-то из журналистов оказался спутниковый телефон, его вытащили, наладили. Сел я на бетонные плиты дороги и стал набирать телефонный номер приемной Черномырдина. Самого премьера застать не удалось — трубку взял кто-то из помощников. И я стал нервно орать, что нас загнали в какой-то тупик и, похоже, сейчас всех тут прикончат. На что помощник премьера невозмутимо сказал: «Хорошо, передадим Виктору Степановичу». Потом нашлась какая-то карта, разобрались, где мы находимся, поехали дальше.

По договоренности с администрацией, каждый автобус был обеспечен минеральной водой в запечатанных бутылках. Но поскольку жара была совершенно невероятной, да и дорога заняла гораздо больше времени, чем предполагалось, вода быстро кончилась. И вот — о чудо! — ночью на дороге нам встретилась поливальная автоцистерна. Чеченцы тут же ее остановили, открыли вентиль — и все, кто мог выйти из автобусов, напились и набрали воды в бутылки из цистерны.

Ехали мы всю ночь, к утру были в Кизляре, а в половине девятого колонна вошла в Хасавюрт.

— Как там встречали Басаева?

— Как национального героя. Автобусы буквально забросали минеральной водой, фруктами, сигаретами. «Войне конец!», «Давно пора было» — именно таков был настрой у встречающих. Командование требовало от Басаева отпустить заложников в Дагестане, но он отказался — в итоге колонна вновь двинулась в путь, уже не по шоссе, а по горной извилистой дороге. Автобусы ломались, их чинили, меняли, пригоняли взамен новые. Наш автобус заглох у последнего российского блокпоста. Остальные не стали ждать, поехали дальше. Мы остались буквально в 15 метрах от окопа с солдатами, и было видно, как они мрачно разглядывали сидящих в автобусе.

Наконец как-то удалось исправить поломку, водитель завел двигатель, и мы дотянули до Зандага. Нашли Ковалева — он рассказал, что на участке, который колонна проехала без нас, навстречу ей выехал открытый газик с зеленым знаменем, оттуда выскочил Масхадов, они обнялись с Басаевым и вместе поехали вперед.

А мы, еще не веря, что все кончилось, на тех же автобусах поехали назад…

— Потом много говорили о том, что именно «мягкотелость» властей, которые мало того что согласились вести переговоры с террористами, но и выполнили их требования, вдохновила бандитов на новые налеты. Очевидно, что вы это мнение не разделяете. Почему?

— Потому что практика показала: отказ от переговоров тоже не дает результата. Людей, готовых идти на смерть, не остановить насилием. Что же касается ситуации в Буденновске, то, на мой взгляд, она была уникальна. Потому что тогда действительно появился шанс остановить большую войну. И если бы соглашение о мире не оказалось обманом, если бы наши доблестные генералы не начали снова штурмовать и бомбить мирные села, то не было бы ни «Норд-Оста», ни Беслана…

* * *

С тех пор прошло тридцать лет, и в живых уже нет многих участников тех событий.

Ушли из жизни Сергей Ковалев и Михаил Молоствов, Виктор Черномырдин и Егор Гайдар, Ахсарбек Галазов и Виктор Ерин (подавший после Буденновска в отставку).

Шамиль Басаев будет ликвидирован российскими спецслужбами в 2006 году, Аслан Масхадов еще раньше — в 2005-м.

Сергей Степашин, как и Куликов, подаст после Буденновска в отставку, но вернется во власть, станет премьером, будет снят с этого поста президентом, изберется в Госдуму от «Яблока», потом возглавит Счетную палату, а ныне — пребывает в руководителях «Императорского православного Палестинского общества».

Анатолий Куликов останется министром, потом возвысится до вице-премьера, будет снят с должности, какое-то время поработает депутатом Госдумы, потом — помощником министра МВД.

Юлий Рыбаков еще дважды будет избран депутатом Госдумы, проработает в ней до 2003 года, потом будет заниматься правозащитной и творческой деятельностью, будет участвовать в выборах от «Яблока», но в парламент (как и вся партия) уже не попадет.

Олег Орлов станет одним из руководителей «Мемориала»**, сам будет объявлен «иностранным агентом», осужден за «дискредитацию армии», но попадет под обмен в августе 2024 года.

Виктор Курочкин после Совета Федерации проработает один срок в Госдуме, сейчас он — глава Забайкальского отделения «Яблока».

Валерий Борщев проработает в Госдуме до 1999 года, на следующий срок уже не изберется, сосредоточится на правозащите, станет сопредседателем Московской Хельсинкской группы и членом Политкомитета партии «Яблоко».

Александр Осовцов в Госдуму больше не изберется, хотя баллотировался сперва от «Демократического выбора России», а потом от «Яблока», будет работать в разных демократических организациях, в 2017 году — эмигрирует…

А Буденновск так и остался страницей истории — которая могла бы стать, но не стала поворотной.

Поворот случился несколько лет спустя.

* Внесен властями РФ в реестр «иноагентов».

** Внесен властями РФ в реестр «иноагентов» и ликвидирован.