Министерство юстиции таки ринулось в атаку: от угрозы начать наводить порядок в рядах свободных юридических профессиий — нотариусах и адвокатов — оно перешло к конкретным действиям. На публичное обсуждение до 25 июля предложено новое регулирование адвокатуры. Конечно, планы, которые задуманы министерством, затрагивают интересы не только собственно адвокатов, но и нас с вами — тех, кто платит за их услуги.

Идея адвокатской монополии — то есть ограничение права на судебное представительство только теми, кто имеет адвокатский статус, — имеет решающие последствия для рынка юридических услуг и, разумеется, как и любая другая монополия, повысит расценки на это самое судебное представительство. На фоне прошлогодних усилий государства по сокращению мелких судебных дел, через повышение пошлин, это пагубно скажется на доступе граждан к правосудию.

При этом замеры опросных компаний показывают, что все больше россиян считают, что при нарушении их прав надо сразу обращаться в суды: по сравнению с 2017 годом, по данным Фонда «Общественное мнение», эта убежденность выросла до 35%. А опросы «Левада-центра»* показывают, что «в длинную» доверие россиян к судам выросло — до примерно 40%.

Однако почему-то именно в 2024 году, по сравнению с 2023 годом, сразу после повышения пошлин, немного снизилось. К правоохранительным органам (прокуратуре, полиции и органам госбезопасности) либо подросло, либо не изменилось.

Связано ли небольшое снижение доверия к суду с повышением «налога» на суды — сложно сказать. Но за повышение расценок на судебное представительство граждане, на фоне общего подорожания жизни, властям спасибо не скажут.

Адвокатские грабли

Исторически (может, многие забыли) это не первый случай попытки введения в России адвокатской монополии. Однажды она уже была установлена для самого «лакомого куска» юридического рынка — арбитражного судопроизводства, где юрлица судятся друг с другом или с государственными органами. Новый АПК 2002 года позволял представлять интересы в арбитражных процессах только юристам с адвокатской корочкой.

Тогда, кстати, в адвокатуру вошла какая-то часть юристов, специализирующихся на арбитраже, и численность адвокатского сообщества несколько поднялась: на начало 2003 г. ФПА отчитывалась о 54 877 адвокатах в реестре, в 2004 году — уже о 58 872. Однако большинство практикующих в арбитраже нашли юридическую лазейку, как продолжать представлять интересы организаций, которым они оказывали услуги. Ведь трудовое законодательство не запрещает никому работать по совместительству — так и ходили в суд юристы с трудовыми договорами или с приказами своего найма. Судьи прекрасно понимали, что, по сути, представители действуют, обходя закон, но ничего этому противопоставить не могли.

Однако потом юридическому бизнесу все же удалось отбиться путем как инициативных обращений, так и действуя через региональные власти и суды — и Постановлением КС в 2004 году адвокатская монополия в арбитраже была упразднена. С тех пор исключительное право на представительство в суде было закреплено за адвокатами лишь в уголовных делах.

Следующая веха борьбы за адвокатскую монополию — государственная программа «Юстиция», разработанная Минюстом и утвержденная правительством в апреле 2014 года. Она предполагала в числе прочего постепенный переход к так называемой «адвокатской монополии» во всех судебных процессах. Согласно плану программы, к концу 2015 года был подготовлен законопроект, регулирующий допуск юристов к судебному представительству на основе их членства в единой самоуправляемой организации — региональной адвокатской палате.

Тогда лоббистом этих инициатив стала Федеральная палата адвокатов России (ФПА), начавшая обсуждения и широкий диалог как на своих площадках, так и на внешних (например, на Международном юридическом форуме в Санкт-Петербурге или на встречах с президентским Советом по правам человека, да и много, где еще) с представителями крупного юридического бизнеса и правозащитниками об условиях и подходах к этому переходу.

В дело даже вступил бывший сенатор и с 2015 года статс-секретарь ФПА Константин Добрынин — ключевой в этой сфере человек и сильный переговорщик — и с властями, и с другими интересантами. Однако дело застопорилось в 2016 году, и Министерство юстиции вроде бы от планов реформировать рынок юридических услуг не то чтобы отказалось, но перестало их массово проявлять, больше сосредоточившись на усилении своего контроля как за палатами, так и за адвокатами.

И вот недавно проект этого закона таки снова опубличен и широко обсуждаем. Я не стану критиковать его или хвалить: это не мое дело, я не юрист и не адвокат.

Мнения разделились

Во второй половине 2014 года, на фоне громких дебатов об адвокатской монополии, Институт проблем правоприменения при ЕУСПб совместно с Центром анализа предприятий и рынков при ВШЭ провели опрос адвокатов. В этом исследовании огромную поддержку и участие оказала ФПА и руководство многих региональных палат. Надежда их, как интересантов, состояла в том, чтобы показать поддержку адвокатами идеи адвокатской монополии, лоббируемой ФПА.

Этот опрос не был, к сожалению, репрезентативным, так как рекрутинг участников осуществлялся через сами палаты. По сути, хотя мы и опросили почти 5% от всего сообщества (3317 респондентов), они представляли наиболее лояльную к палатам его часть. Однако даже эти люди не показали ни 100% поддержки адвокатской монополии, ни поголовного скепсиса по отношению к своим конкурентам — частнопрактикующим юристам без адвокатского статуса.

Полную поддержку расширения адвокатской монополии на все типы процесса — уголовный, гражданский (как в судах общей юрисдикции, так и в арбитраже) и административный, выразили в 2014 году 56%.

Доля скептиков была хоть и ниже, но все же весомая — 19%, при этом 13% из них сказали, что надо оставить все как есть сейчас, то есть поддерживали текущий исключительный статус адвокатов в уголовном процессе, а 6% обосновали, что вообще против любой адвокатской монополии, даже в уголовных делах.

Оставшаяся четверть выборки поддерживала введение монополии в разных конфигурациях процессов, из которых самой частой — 8% поддержки — была высказана в пользу приоритетного права для юристов с адвокатским статусом для всех типов дел, но только в судах общей юрисдикции. То есть такие адвокаты считали, что адвокатское сообщество должно оставить за частнопрактикующими юристами право представлять интересы в арбитраже.

На материалах уже экспертных интервью и бесед с адвокатами удалось выявить группы тех, кто не поддерживал адвокатскую монополию, и понять их мотивацию.

Скепсис по поводу адвокатской монополии высказывали тогда три разные группы внутри профессионального сообщества.

Первая — это опытные и авторитетные адвокаты, часто давно руководящие независимыми коллегиями и знающие систему адвокатского самоуправления изнутри.

Вторая группа — молодые специалисты и бывшие «вольные» юристы, недавно ставшие адвокатами. Работая преимущественно в гражданских и административных спорах, они не видят существенной разницы между собой и своими коллегами без статуса адвоката, и потому не поддерживают монополию.

Третья — адвокаты с периферии системы: те, кто работает автономно и вне прямого контроля палат. Они опасаются, что монополия приведет к ужесточению надзора, новым требованиям и риску дисциплинарных санкций. К этим же голосам присоединялись и адвокаты, продвигающие права человека и сотрудничающие с правозащитными организациями по темам полицейского насилия, антитеррористической практики на Северном Кавказе.

Встречая на собственном опыте коллегиальный контроль со стороны руководства своих палат, они справедливо опасались, что адвокатская монополия станет инструментом государственного давления: не только «по линии» Минюста, но и по неформальным каналам влияния судей и правоохранителей через лидеров палат. Это позволит последним инициировать разбирательства по лишению адвокатского статуса, а следовательно, и профессии, в случае слишком активной работы по политически чувствительным делам.

Таким образом, хотя в публичной риторике адвокатура выглядела единым и активным лоббистом адвокатской монополии, уже тогда внутри нее существовало значительное разнообразие мнений. Особенно критично настроены к планам ФПА были те, кто ценит профессиональную автономию и не видит реальных преимуществ монополизации.

«Профессионалы» против «легионеров»

В риторике лоббистов адвокатской монополии в 2014–2015 годах ее необходимость подавалась как средство борьбы с теми, кто предоставляет некачественные юридические услуги. Частнопрактикующие юристы представлялись как неподконтрольный государству «легион», который даже численно оценить сложно, по словам тогдашнего замминистра юстиции Елены Борисенко.

Обычные адвокаты, сторонники адвокатской монополии также часто сетуют на некачественную работу «юристов-частников». Однако больше всего их раздражает неравенство позиций: частнопрактикующие юристы могут позволить себе более удобные схемы налогообложения, они же не платят никаких взносов в палаты и на содержание коллегий, а также не находятся, в отличие от адвокатов, под оком Росфинмониторинга.

В нашем опросе мы задавали серию вопросов о том, как видят адвокаты профессиональные преимущества в сравнении с частнопрактикующими юристами. И действительно, в подавляющем большинстве адвокаты считают, что среди представителей своей корпорации больше выражены дисциплинированность, ответственность перед клиентами. Подчеркивается главное преимущество адвокатуры — наличие привилегии тайны и конфиденциальности общения между адвокатом и его клиентом. Чуть меньше, но все же значительное большинство (три четверти) ответов в пользу адвокатуры было высказано и по вопросам правовых знаний и следования позиции клиента (к чему склоняет адвокатов и их профильное законодательство, и кодекс профессиональной этики).

А вот по вопросам независимости от внешнего контроля и свободе действий по делу мнения разделились: от 30 до 40% лишь считали, что в этом сильнее адвокаты, другие полагают, что в более выигрышной позиции находятся юристы-частники или что между этими двумя группами юристов нет различий.