— На праймериз Демпартии победил Зохран Мамдани, который называет себя демократическим социалистом. Чем обусловлен его успех в качестве кандидата в мэры Нью-Йорка?

— Я бы сказал, что это недоработка Демократической партии, поскольку Республиканская партия, к сожалению, пока не так сильна в городе Нью-Йорке.

Мамдани — это порождение ошибок Демократической партии. Если раньше Демпартия защищала права сирых и убогих, рабочего класса, то сегодня в Нью-Йорке она перестала быть партией здравого смысла. Она обслуживает своих же членов. Много времени у них занимает партийная борьба, и партия очень сильно полевела. И Мамдани стал естественным продуктом современной Демпартии.

И давайте не будем забывать его основного соперника по праймериз (прим. автора — предварительное голосование внутри партии) — Эндрю Куомо. Была великолепная статья в The Wall Street Journal по этому вопросу. Мамдани — это порождение Куомо, если бы не было его, то не было бы и Мамдани. При Куомо была принята залоговая реформа, которая развязывает руки преступникам и связывает их полиции, что стало важной темой этих выборов.

Мамдани — популист, который почувствовал существующие проблемы города. И у него был очень четкий месседж для их решения. Одним из его предложений стало увеличение налогов для богатых. Среди его обещаний было и повышение налогов в районах, где преимущественно проживает белое население. Такая вот чисто расовая дискриминация в пользу темнокожего населения. Или его предложение об открытии продуктовых государственных магазинов — тоже чистый популизм.

— И все же, эти обещания принесли ему победы на праймериз. Почему?

— Потому что в Нью-Йорке действительно стало жить очень-очень сложно. Даже я как депутат Законодательного собрания с, в общем-то, неплохой по меркам региона зарплатой — 142 тысячи долларов в год, — не могу сказать, что живу беззаботно. Это открытая информация, не секрет. У меня нет собственного жилья — я снимаю квартиру, содержу семью. Жить, честно говоря, приходится впритык.

И если даже при таком доходе приходится экономить, то можно представить, насколько тяжело сейчас приходится обычным людям — среднему классу, рабочим. В Нью-Йорке уровень жизни заметно упал.

— Насколько все плохо?

— Люди бегут из этого штата, из этого города — мы наблюдаем настоящий исход. Штат Нью-Йорк теряет сотни тысяч жителей ежегодно, и в целом уже речь идет о миллионах за последние годы. К сожалению, вслед за людьми уходит и бизнес — компании не выдерживают давления высоких налогов и перегруженной бюрократии. Если на выборах победит кандидат вроде Мамдани, открыто выступающий с левыми, социалистическими идеями, это только усугубит отток. Мы видим последствия системного управленческого кризиса: постоянные траты, рост госаппарата, неэффективное распределение ресурсов. Демократы, контролирующие Нью-Йорк, все это время действовали без стратегического расчета, и теперь мы расплачиваемся за их ошибки.

— Но разве социальная поддержка населения при больших проблемах города — это плохо?

— Социальные выплаты, безусловно, необходимы. Никто не говорит, что нужно бросать пожилых людей или отказывать нуждающимся в медицинском страховании. Это важные вещи. Но проблема в том, как именно тратятся эти средства. Я сам видел, насколько бездарно иногда расходуются бюджеты: деньги уходят на откровенно странные проекты или якобы благотворительные организации, которые в реальности ничем полезным не занимаются. Очень много коррупции, нецелевых и просто глупых трат.

Недаром в Америке говорят:

К сожалению, именно так это часто и выглядит на практике.

— Обычно русскоговорящие не поддерживают социалистические нотки в обещаниях политиков, но Брайтон-Бич поддержал Мамдани, почему?

— Здесь все объясняется довольно просто. На праймериз мэра Нью-Йорка имеют право голосовать только зарегистрированные демократы. А, как мы уже говорили, значительная часть русскоязычного населения Брайтон-Бич — это преимущественно зарегистрированные республиканцы. Соответственно, при всем желании они просто не могли участвовать в голосовании за кандидата от демократов.

В то же время важно учитывать, что на Брайтоне проживает достаточно большое мусульманское население — выходцы из Пакистана, Палестины, Иордании и других стран. Для них он — «свой парень», и его левые взгляды отходят для них на второй план. Кроме того, в этом районе немало иммигрантов из стран Центральной Азии — Таджикистана, Узбекистана, Казахстана, Кыргызстана. Это тоже преимущественно мусульмане, и они, как правило, голосуют за своего.

— Насколько война Израиля и Палестины расколола русскоязычную общину?

— В русскоязычной общине Нью-Йорка за последние годы произошли два серьезных раскола. Первый — Украина, которая разделила сообщество на русских и украинцев. Второй — события 7 октября 2023 года, нападение ХАМАС на Израиль.

И здесь проявился еще один внутренний разлом — между еврейской частью русскоязычной общины и выходцами из Центральной Азии. Особенно это касается молодого поколения, более радикально настроенного. Старшее поколение, как правило, относится к евреям и русскоязычным с уважением, но молодежь, по моим наблюдениям, все чаще занимает жесткую антиизраильскую позицию.

Уверен, что значительная часть таких избирателей голосовала за Мамдани не потому, что он социалист, а потому что он воспринимается ими как «свой» — как человек, симпатизирующий Палестине, критикующий Израиль и еврейское лобби. Именно это стало для них решающим фактором. И таких людей, зарегистрированных демократами и имеющих право голоса на праймериз, на Брайтоне оказалось довольно много.

Я лично был на одном из избирательных участков — у меня там знакомые работают, помогают в организации выборов. И они мне прямо сказали: «Миша, идет много людей голосовать». Причем они отмечали: по внешности, по языку, по манере поведения было ясно, кто эти избиратели и откуда. Очень многие приходили голосовать именно за Мамдани.

Для меня это не стало сюрпризом. Я понимаю, что основная масса русскоязычных евреев и русских, скажем так, не выходцев из Центральной Азии, не участвовали в этих праймериз просто потому, что они зарегистрированы как республиканцы и не имели права голоса.

— Вы про политику идентичности?

— Разумеется, особенно это касается Мамдани. Он абсолютно открыто выражает свою позицию — человек не пропустил ни одного антиизраильского и пропалестинского митинга в Нью-Йорке. Это неглупый человек, очень прагматичный. Он действует исходя из собственных интересов и, надо отдать должное, тонко чувствует настроение горожан. Он увидел, какое количество людей выходит на пропалестинские митинги — в разы больше, чем на произраильские.

Я не берусь сейчас оперировать точными цифрами, говорят, что мусульман в Нью-Йорке около восьми-девяти процентов. Но важно не это, а то, что мы видим по улицам — массовость, активность, вовлеченность. И Мамдани это тоже увидел. В этом смысле он — типичный политик-флюгер, который поворачивается туда, где больше электоральных возможностей. Так поступают многие политики.

— Тогда давайте поговорим про республиканцев. Насколько тяжело им быть в демократическом Нью-Йорке?

— Республиканцам в Нью-Йорке всегда было непросто. Я сам стал частью той небольшой «красной волны» в 2022 году, которую многие ожидали по всей стране, но в итоге она оказалась менее масштабной, чем прогнозировали. Так, например, Ли Зельдин, баллотировавшийся на пост губернатора штата, проиграл, но набрал очень достойный результат (прим. автора — 46,3%, самый высокий показатель с 2002 года). Это вселяет надежду в республиканцев — таких как Майк Лолер и Элиз Стефаник — на то, что в следующем цикле шансы будут куда выше.

Скорее всего, именно Стефаник станет основным республиканским кандидатом против Кэти Хокул. У нее гораздо больше политического капитала, она близкий соратник Дональда Трампа, а, как мы знаем, Трамп в штате Нью-Йорк набрал весьма неплохие показатели (прим. автора — 43,31%, самый высокий показатель партии с 1992 года). Любой кандидат, ассоциирующийся с ним, получает сильную поддержку. Поэтому у Элиз Стефаник действительно есть реальные шансы.

При этом, конечно, нужно понимать:

только на Стейтен-Айленде, который традиционно считается самым «красным» районом Нью-Йорка. Но именно в 2022 году нам удалось прорваться и завоевать новые округа — это серьезный сдвиг.

На Стейтен-Айленде традиционно есть как сенаторы штата, так и члены Ассамблеи. Сегодня там три представителя в Ассамблее штата. А вот в 2022 году произошло по-настоящему беспрецедентное событие — то, о чем говорили и писали многие: республиканцы взяли сразу три места в Бруклине. Это был настоящий прорыв. Среди избранных — я сам, мой хороший товарищ Алек Брук-Красный, человек с большим опытом в политике (кстати, в прошлом он был демократом), а также Лестер Чанг — представитель азиатской общины Нью-Йорка.

В прошлом году мы смогли завоевать еще одно место уже в Сенате штата. Победу одержал Стив Чен — американец азиатского происхождения.

Почему это стало возможным? Потому что ключевой электорат республиканцев в Нью-Йорке сегодня — это выходцы из бывших социалистических стран. Люди, которые на собственном опыте знают, что такое социализм, и совершенно не хотят видеть ничего подобного в стране, куда они иммигрировали. Для них свобода, рынок и личная ответственность — не абстракции, а жизненные ориентиры.

Оказавшись в Ассамблее штата, я сам убедился, насколько сложно быть республиканцем — особенно в таком «синем» штате, как Нью-Йорк, и тем более в «синем» городе. Это постоянная борьба, вызовы, давление — но именно в таких условиях особенно важно отстаивать свои ценности.

— Почему вы избирались от Республиканской партии?

— Ну это очень просто, потому что район, от которого я избираюсь, здесь превалируют выходцы из бывшего Советского Союза.

И чем левее становится Демократическая партия, чем больше признаков в ней социализма, тем больше выходцы из таких стран, как СССР, Китай, Куба, голосуют за республиканцев, потому что не хотят возвращения социализма в той стране, в которую они убежали от того самого социализма.

— Как проходит работа депутата партии меньшинства?

— Понимаете, как обстоят дела в Ассамблее: мы, республиканцы, можем вносить законопроекты, но в большинстве случаев они просто не доходят до голосования. Все гасится на уровне комитетов, где большинство — демократы. Наши инициативы, как правило, даже не выносятся на обсуждение в зале.

Единственное исключение — так называемые локальные законопроекты. Это те инициативы, которые касаются исключительно отдельных районов или округов и не затрагивают весь штат. Например, вопрос о повышении или снижении налога на конкретной территории. Вот такие вещи еще можно провести, но в целом системное влияние республиканцев в законодательном процессе штата крайне ограничено.

— Ну или улицу переименовать, наверное, можно.

— Или улицу переименовать, совершенно верно, да-да-да, именно так. Вот такие законопроекты имеют возможность пройти. Другие нет, причем мы этим страшно недовольны, кричим об этом на каждом углу, но особо ничего, к сожалению, не меняется.

Следующее направление — это финансирование наших работ и офисов.

Например, сегодня мой офис финансируется в размере 141 тысячи долларов в год. Для Нью-Йорка, с его высокими ценами и уровнем зарплат, это очень скромная сумма. Этого хватает на несколько сотрудников — и только. Поэтому мы активно работаем с интернами, молодыми ребятами, которые приходят к нам за опытом и помогают на волонтерских началах. Я им искренне благодарен — без их участия офис просто не справился бы с объемом задач.

Для сравнения: у офисов демократов, насколько мне известно, бюджет составляет около 380 тысяч долларов в год. То есть разница в финансировании — почти в два с половиной раза. Это колоссальный перекос, который напрямую влияет на эффективность нашей работы и нашу возможность полноценно представлять интересы избирателей.

А что это означает на практике? Это значит, что мы просто физически не можем справляться со всеми задачами так же эффективно, как наши коллеги-демократы. У нас элементарно не хватает ресурсов. Речь идет о так называемых discretionary funds — это целевые средства, которые распределяются по округам по усмотрению губернатора.

У демократов эти суммы могут доходить до миллионов долларов в год, которые они направляют на местные благотворительные организации, районные проекты, культурные инициативы и так далее. А у республиканцев — максимум 150–200 тысяч, это в 10 раз меньше.

И к чему это приводит? По сути, я считаю, что это форма политической манипуляции, своего рода «покупка голосов». Когда община понимает: если мы выберем республиканца, то район недополучит финансирование — не лично в чей-то карман, а на нужды сообщества. Это ставит нас в неравное положение.

Кстати, в городском совете (City Council) все устроено иначе — там средства распределяются более-менее равномерно, вне зависимости от партийной принадлежности. А вот на уровне штата — в Ассамблее и Сенате — финансирование откровенно политизировано.

— Зачем избирателям тогда участвовать в выборах, если расклад сил так тяжело меняется?

— Создается впечатление, что делается абсолютно все для того, чтобы район голосовал за демократа. И тем не менее, несмотря на финансовое давление, несмотря на неравные условия, мы видим, что количество республиканцев в городе все же растет. Почему? Потому что для людей сейчас главное — не деньги. Люди напуганы. Напуганы уровнем беззакония, ростом преступности, ощущением безнаказанности для нарушителей закона.

И дело не в том, что полиция плохая или не хочет работать. Проблема в другом — у нее буквально связаны руки. Я недавно поднимал этот вопрос на одном из комитетов: Нью-Йорк — это единственный город в штате, где полицейский может быть привлечен к ответственности за действия, совершенные при исполнении.

То есть офицер, преследуя преступника, вынужден дважды подумать: а что будет, если я случайно причиню ему вред? А если он получит травму? Будут ли меня потом судить? Не лишат ли меня должности? Это парализует систему. Мы фактически мешаем полиции выполнять свою работу — и в результате страдает вся городская безопасность.

— Это закон штата?

— Нет, такой закон действует только в городе Нью-Йорке. Во всех остальных частях штата полиция спокойно выполняет свои обязанности. Конечно, ошибки и перегибы бывают везде, и мы все понимаем, что в любой системе возможны случаи чрезмерной силы или агрессии со стороны правоохранителей. Но если говорить в целом — поверьте мне, я живу в Америке уже 25 лет, и за это время я практически не сталкивался с проявлениями несправедливости со стороны полиции.

Более того, мой отец живет здесь с 1979 года, а я еще в 90‑е приезжал в Штаты подростком. И все это время я не наблюдал той картины, которую сегодня пытаются нарисовать некоторые активисты. Да, мне могут возразить: «Ты просто белый, поэтому у тебя другой опыт». Возможно. Но лично я никогда не ощущал агрессии со стороны полиции. И таких, как я, — тысячи.

Понимаете, это даже невозможно сравнивать. Я рос тинейджером в Москве и прекрасно помню, как все тогда работало. Могли спокойно подбросить наркотики в карман, а потом шантажировать родителей. Могли просто избить — ни за что. Это было реальностью.

Здесь, в США, все совершенно иначе. Если я, например, потерялся или мне нужно уточнить дорогу, я спокойно подойду к полицейскому, задам вопрос — и он с радостью ответит, поможет. Здесь нет страха перед полицией, ты не боишься обратиться за помощью. В отличие от России, где люди инстинктивно стараются держаться от правоохранительных органов как можно дальше. Там — опасение, недоверие. Здесь — чувство защищенности. И это очень важное, принципиальное различие.

— Поменялась ли ситуация с нелегальной миграцией и безопасностью улиц после возвращения Трампа в Белый дом?

— Ситуация, безусловно, изменилась. Давайте разберем по пунктам. Во-первых, границы сегодня гораздо более закрыты. Да, какая-то небольшая часть мигрантов все еще проникает, но той огромной волны, тех тысяч людей, которые ранее направлялись в Нью-Йорк, больше нет.

Во-вторых, символические для кризиса места — такие как отель «Рузвельт» в центре Манхэттена, куда массово заселяли мигрантов, — закрываются. Насколько мне известно, отель полностью освобожден и планируется к сносу. На его месте хотят построить небоскреб.

Точно так же был закрыт большой палаточный городок на несколько тысяч человек на Флойд Беннет Филд — недалеко от моего округа. Это все реальные шаги, которые говорят о том, что власти стали действовать иначе.

Изменилась и поведенческая модель самих мигрантов. Раньше мы видели пугающие видео — как, например, на Таймс-сквер мигрант избивает полицейского. Сейчас таких случаев практически нет. Это тоже показатель — как изменения политики сказываются на атмосфере в городе.

В целом, атмосфера в городе изменилась. Люди стали чувствовать себя гораздо более защищенными. И, по крайней мере в моем округе, я вижу искреннюю благодарность в адрес президента Трампа — за то, что он наводит порядок в Нью-Йорке и возвращает ощущение контроля и безопасности.

— Против Мамдани будет избираться Куомо в качестве независимого кандидата, действующий мэр Адамс и республиканец Кертис Слива. Как вы оцениваете шансы однопартийца?

— Честно говоря, со стороны это может выглядеть не слишком серьезно. Но нужно понимать, о каком человеке идет речь и с какой историей он связан. Кертис Слива — это настоящая легенда. Он не просто радиоведущий — он фигура, давно и прочно укоренившаяся в общественной жизни Нью-Йорка.

Я, например, тоже веду радиопередачу, но на небольшой русскоязычной комьюнити-станции. А Слива работает на крупной консервативной радиостанции — если не ошибаюсь, это 770 AM. Эта станция принадлежит Джону Кастиматидису — миллионеру греческого происхождения, владельцу сети супермаркетов в Нью-Йорке. Говорят, что для него спасение Нью-Йорка — это настоящая миссия. Деньги он уже заработал, теперь действует из принципов и убеждений.

Так вот, Кертис Слива — один из ключевых голосов этой радиостанции. Но, возможно, еще важнее то, что он является основателем и лидером организации Guardian Angels — «Ангелы-хранители», если перевести дословно. Это добровольческое патрульное движение, созданное в 1979 году для охраны правопорядка в городских районах. Эти люди без оружия, в красных беретах, патрулируют улицы и помогают обеспечивать безопасность там, где полиция часто не справляется или просто отсутствует.

Организация, которую возглавляет Кертис Слива, — Guardian Angels, существует с конца 1970-х годов и сегодня представлена, насколько я знаю, уже в более чем 40 странах мира. Сам Кертис Слива всегда носит свой красный берет — независимо от ситуации: на интервью, на улицах, в костюме или в повседневной одежде. Это часть его образа, своего рода личный бренд.

Вообще, он — человек-бренд. Его узнаваемость огромна. Этот красный берет работает и на него, и против него: для одних он символ решимости, борьбы за безопасность, для других — вызывающее напоминание о том, что Слива для них слишком «эксцентричен», чтобы возглавлять город. Не все ньюйоркцы готовы видеть мэром человека, который ассоциируется с уличным патрулированием и носит форму, пусть даже символическую.

И все же альтернатива неочевидна. Люди знают, что он борется за безопасность Нью-Йорка уже десятилетиями — с 70-х, 80-х годов. Это почти полвека. Поэтому у него есть как серьезные плюсы, так и немалые минусы.

Сейчас идет активная избирательная кампания, все кандидаты стараются максимально использовать медийные ресурсы, и пока трудно сказать, за кого в итоге проголосуют ньюйоркцы — за республиканца Кертиса Сливу или за независимого кандидата Эрика Адамса.

— Как вы оцениваете шансы Эндрю Куомо?

— Если честно, я бы на месте Куомо сейчас не продолжал участвовать в гонке. После довольно болезненного поражения, мне кажется, было бы правильно сделать шаг назад. Более того, я даже написал у себя в Facebook*: я бы с уважением проголосовал за того кандидата, который сказал бы — «я снимаю свою кандидатуру и передаю голоса своему оппоненту, лишь бы не допустить победы социалиста Мамдани».

Это был бы сильный, честный поступок. Красивый политический жест в защиту Нью-Йорка. Но, как мы с вами знаем, политика — это не всегда про честность. Я человек откровенный, стараюсь говорить то, что думаю. И, честно признаюсь, мне от этого очень тяжело в политике.

Что касается текущей гонки, сказать что-то определенное крайне сложно. Одни говорят — только Слива, он единственный реальный оппонент Мамдани. Другие убеждены, что больше шансов у Адамса, и потому готовы поддержать именно его — не из симпатии, а из стратегического расчета. Мол, прости, Кертис, ничего личного, но голосуем за того, кто может победить.

Поэтому на сегодняшний день мне сложно предсказать исход. Не знаю, все может решиться буквально в последние дни кампании.

— В 2024 году против действующего мэра Эрика Адамса были заведены дела против коррупции, а с приходом Трампа в 2025-м они сняты. Последние полгода Адамс критиковал Байдена и согласился с миграционной политикой Трампа. Есть ли тут связь?

— Я считаю, что обвинения против Эрика Адамса в значительной степени были надуманными. На мой взгляд, это была реакция администрации Байдена — своего рода месть за его независимую позицию. Адамс не стал «шагать в ногу» с Белым домом, не стал повторять официальную линию. Он открыто заявил: «Хватит, прекратите присылать мигрантов в Нью-Йорк. Закройте границы».

Это полностью противоречило риторике, которую тогда вел Белый дом при Джо Байдене. И если посмотреть на хронологию событий, то все становится довольно прозрачно: Адамс резко выступает против политики открытых границ — и буквально через несколько недель у него обыскивает офис ФБР.

Система — в любой стране, не только в США — устроена так, что если есть желание, то на любого можно «накопать». Особенно если человек занимает высокую должность и при этом не боится открыто идти против федеральной власти.

То же самое касается и предвыборной кампании: мелкие нарушения есть у всех — так устроена система. Никто не кристально чист, не потому что все политики злонамеренны, а потому что правила настолько сложны, что полностью им соответствовать невозможно. Поэтому, когда на Адамса «нашли» компромат, это выглядело как выборочная атака. Я не утверждаю, что он безупречен — у любого политика есть свои грехи. Но если бы не открытый конфликт с администрацией Байдена из-за миграционной политики, об этих грехах никто бы не узнал. Кто именно инициировал расследование — сказать сложно, но очевидно, что это была спланированная реакция.

Обвинения против Адамса, честно говоря, местами выглядели просто абсурдно. Одно из них касалось того, что он летал бизнес-классом — простите, но это смешно. Мы говорим о мэре Нью-Йорка, человеке, которого в США знают больше, чем многих сенаторов или даже вице-президента. Эта должность — по сути, вторая по значимости в стране, особенно с точки зрения публичности и влияния.

И да, я не вижу ничего предосудительного в том, что мэр такого масштаба летает бизнес-классом, и даже если кто-то оплатил ему билет, это не выглядит как коррупция. Скажу откровенно: когда я сам летал за границу, я всегда платил за апгрейд из собственного кармана. Но при этом я понимаю, что это разные масштабы и разный уровень представительства.

— И немного о вас. Какие ваши политические амбиции?

— Безусловно, рост интересен любому человеку — будь то политик, журналист или бизнесмен. Но я реалист и хорошо понимаю свои текущие возможности. Я — человек, не рожденный в США, хотя давно здесь живу. Да, я неплохо говорю по-английски, но не идеально. А мэр Нью-Йорка — это человек, который должен быть для всех, вне зависимости от общины или языка.

Я ничего не исключаю, но на сегодняшний день у меня нет амбиций баллотироваться на пост мэра. Я понимаю, что сейчас в основном опираюсь на поддержку русскоязычного электората и пока не достиг такого политического веса, чтобы меня знали по всему городу. Я всего третий год в законодательном собрании штата — это пока еще начальный этап.

Между тем стоит отметить: даже если Мамдани проиграет выборы, он все равно выиграл в информационном плане. О нем теперь знает вся страна, а может быть, и весь мир. Иногда кандидаты идут на выборы не ради победы, а ради узнаваемости — name recognition. Уверен, Мамдани будет выдвигаться и в Сенат, и в Конгресс, а может быть, со временем и на пост президента. Он амбициозен, умен, харизматичен — и эти качества дают ему все шансы. К сожалению.

Да, я мог бы переехать в другой округ — например, к конгрессвумен Иветт Кларк, где у меня было бы больше шансов. Но не будем забывать, что границы округов формируются так, чтобы объединять очень разные сообщества. И я — как белый еврей, выходец из бывшего Советского Союза — пока не очень понимаю, как, например, афроамериканские избиратели отнесутся ко мне как к кандидату.

Пока мне комфортно там, где я нахожусь. Возможно, в будущем появятся новые возможности, политический вес и амбиции — и тогда я подумаю о расширении своих горизонтов. Но на сегодняшний день у меня один план — переизбираться в законодательное собрание штата.