Словно в морозном рисунке в окне, соединились в фильме «Новый год, который так и не наступил» линии разных судеб грядущей революционной эпохи 90-х.

Несколько дней до знаменательного для Румынии Нового, 1989 года. Чаушеску еще в телевизоре. Диктатура кажется бесконечной. Театральную актрису Флорину (Николета Хынку) срочно вызывают на центральное телевидение. Она должна заменить сбежавшую на Запад звезду в патриотическом новогоднем шоу, стать ее двойником. К полнейшему ужасу героини, ей надо восхвалять не только солнечное социалистическое настоящее и будущее Румынии, но и отдельно Чаушеску — «живой символ любви к этой стране».

У продюсера программы (Михай Кэлин) свои проблемы. Его сын-студент (Андрей Меркуре) сначала запятнал себя в сатирической студенческой пьесе, затем безуспешно пытался бежать из страны, и теперь его жестко допрашивает тайная полиция. А у полицейского Ионута (Юлиан Постельнику) мать не хочет покидать свой дом, предназначенный правительством для сноса, и переезжать в новую квартиру, у женщины депрессия.

У многих депрессия. Один из грузчиков, перевозящих на новую квартиру мебель, Джелу (Адриан Ванчица), приходит вечером домой и, поедая борщ, расспрашивает маленького сына, что же тот попросил у Санта-Клауса. И узнает страшное.

И во всех домах — шепот о расстреле протестующих по приказу правительства в далекой Тимишоаре, шепот, который постепенно превращается в ропот.

Микродрамы крутятся на предновогодней карусели в одной тоталитарной стране. Когда товарищ студента уговаривает того бежать, среди главных доводов — несменяемость системы: она же может продержаться еще лет тридцать! Кто же поверит, что режим на ладан дышит, подыхает прямо сейчас в телевизоре, демонстрирующем, как собранная на демонстрацию провластная толпа начинает закипать гневом? Что в прямом эфире начинается революция…

Личные истории в этой трагикомедии — ручейки судеб, сливающиеся в судьбу страны на ее переломе. Интимное и политическое, частное и публичное неразрывно связаны. И все в этой лодке связаны друг с другом. Фильм — лауреат Венецианского и Палм-Спрингс-фестиваля — запечатлел это разрастание: вроде бы из ничего — ощущение набухающего социального взрыва в последние дни вроде бы несгораемого сейфа-режима.

Картина немного затянута (все-таки 138 минут), немного запутана, но держит напряжение прежде всего благодаря ансамблю сильных актеров и музыке. «Болеро» Равеля выползает вначале, осторожно двигаясь по спирали: шаг за шагом, круг за кругом, эпизод за эпизодом, постепенно вырастая вместе с громовым ритмом перкуссии к неминуемой кульминации.

Изображение (операторы — Борока Биро и Тудор Плэйтон) запечатлевает серость и безнадежность времени в выверенных партией и правительством сдержанных мрачных тонах, за исключением алых огненных знамен на демонстрации.

В финале — документальные кадры, толпы людей на улицах. И невольно всматриваешься в лица, пытаясь рассмотреть в этой массе героев фильма: избитого студента, отчаявшуюся актрису, ожидающего приговора рабочего, телепродюсеров на грани нервного срыва. Всех этих маленьких людей, надеющихся на чудо в грядущем новом году, который непременно наступит.