«По национальности грузин, но такого русского поискать еще надо»

— Извините, а вы не могли бы меня сфотографировать на фоне вождя?

С такой просьбой ко мне обращается женщина лет пятидесяти у недавно (и стремительно) воссозданного горельефа на «Таганской». Там вождь стоит на постаменте в окружении мужчин, женщин и детей, которые смотрят на него и, улыбаясь, протягивают ему букеты цветов.

Впрочем, эту картину можно наблюдать не только на горельефе — некоторые персонажи словно отлепились от гипсового панно и шагнули в нашу жизнь.

Кто-то подходит и с интересом разглядывает детали. Некоторые фотографируют своих маленьких детей. Вот один пацан лет десяти показывает жест «окей», встав на фоне Сталина. Чуть позже другой мальчик фотографируется в пилотке.

…После «фотосессии» я спрашиваю ту женщину, которая попросила ее снять, а зачем ей эта фотография.

— Я отношусь к нему с почетом и с уважением. Я считаю его нашим вождем, — восторженно отвечает моя собеседница. — Такой наш, блин, я не знаю… самый великий, самый лучший из всех, кто был. Человек совершенно бескорыстный, по национальности грузин, но такого русского поискать еще надо. Всё для России делал, я не знаю, слов нет у меня, слезы… Вот таких бы нам людей, я не знаю, не зря ему поставили памятник.

…Я приехал на Таганскую около 12:20 в субботу и принялся наблюдать за прохожими, идущими мимо нового горельефа. У ног Сталина лежат две красные гвоздики. Подхожу к одному из мужчин, фотографирующему композицию. Спрашиваю, как он относится к Сталину.

— Это руководитель, которого нам сейчас не хватает, — отвечает он. — Вот сейчас идет СВО, а мы что-то со всеми нянчимся!

Женщина с маленьким сыном останавливается сзади сбоку и что-то тихо ему объясняет. В отличие от людей, которые снимают горельеф, они стоят поодаль, энтузиазма у них не видно.

— Извините, а я вот журналист независимый, пишу репортаж о том, что за люди приходят сюда, к Сталину, — начинаю я разговор.

— Откуда я могу знать, что вы именно из независимого СМИ? — отрезает женщина.

После пары уточняющих вопросов она все-таки соглашается поговорить.

Ей 46 лет. Она пришла сюда специально, когда увидела новость про горельеф в интернете. Для нее это стало шоком.

— Изначально я просто хотела прийти посмотреть на это, — делится моя собеседница. — Хотела посмотреть, как люди к этому относятся. В основном, я так понимаю, положительно, — говорит она растерянно.

Ее сын молча стоит рядом.

Каждые одну-две минуты прибывают поезда, и люди толпами идут через переход с горельефом. Сложность в подготовке репортажа из метро еще и в том, что людей попробуй услышь — постоянно очень громко проносятся составы. Но какие-то реплики прохожих мне все же удается разобрать.

— Хреново сделали. Ха-ха-ха! — говорит женщина невысокого роста мужчине. Они спокойно идут дальше, не останавливаясь.

Вскоре ко мне подходит мужчина в камуфляжной форме и тоже просит сфотографировать его на фоне композиции. Я соглашаюсь. На кепке у него — российский флаг с буквой Z, на рукаве — нашивка с тремя словами, замкнутыми в круг: «Россия», «Донбасс» и «Навсегда». На груди другая нашивка — «Союз советских офицеров».

Пофоткав его с разных ракурсов, я спрашиваю, а что он думает о герое горельефа. Мужчина ожидаемо отвечает, что Сталин — это «наш верховный главнокомандующий», под руководством которого мы победили фашизм, причем не просто германский фашизм, а «европейский фашизм». И добавляет, что на Донбассе сейчас россияне сражаются не с Украиной, а с коллективным Западом.

— Сталина очень уважают и любят бойцы там, на Донбассе, — продолжает он. — Многие носят либо шевроны со Сталиным, либо чехлы для телефона с его изображением.

— А вы сами были… то есть на Донбассе, да?

— Да, я вот только вернулся, сегодня утром.

— А Союз советских офицеров — это?.. — спрашиваю я, кивая на нашивку на его груди.

— Я военкор. Третий год езжу регулярно в командировки. Планирую заключить контракт и пойти воевать. Потому что у меня уже погибло немало друзей, в том числе из Союза советских офицеров. Я просто должен за них сражаться, — подытоживает мужчина.

Через полтора часа военкор возвращается уже с фотоаппаратом и снова просит меня его сфотографировать. В этот раз он с нашивкой «Донбасс Zа нами». Видимо, фотографии на фоне горельефа на телефон ему показались недостаточно хорошими.

«Кому-то он нравится, кому-то не нравится»

Самое интересное начинается к вечеру. Я выхожу на улицу отдохнуть и попить кофе, а когда возвращаюсь, ко мне подходит пожилой мужчина с тростью:

— Молодой человек, как вы к этому относитесь?

— Не знаю, — растерянно отвечаю я.

— Ну как не знаете, вы что, историю не знаете? Не знаете, что миллионы людей репрессированы были?

— Ааа, — оживляюсь я. — Ну вот я журналист и как раз спрашиваю мнение людей. А можете чуть подробнее рассказать, пожалуйста?

— Могу. Вы записывайте, да. Я в первый день, когда пришел (это было, наверное, дней десять назад), помню — наро-о-оду сколько было! Я демонстративно подошел поближе, а тут охрана была изначально. Это охранник стоит, знаете? А их четверо было. Подошел чуть ближе, замахнулся палкой на Сталина — они на меня как налетели! — усмехается мой собеседник. — А охрана была не то чечены, не то дагестанцы. Я говорю: вы же сами знаете, какие репрессии были, на Кавказе от него столько людей пострадало! Да, мы знаем, но это, говорят, наша работа. Нам тоже надо зарабатывать.

Дедушка страстно рассказывает мне, как молодой Сталин участвовал в ограблениях, а еще — как генералиссимус не верил, что Германия нападет на Россию. Он вспоминает разведчика Зорге, который предупреждал Сталина о нападении и которого казнили, потому что вождь не захотел его обменивать:

— И он его даже не разменял, Сталин.

— А вот кто-то еще сверху цветы положил, кстати… — замечаю я.

— А кто положил? Не вот эта? — показывает он на удаляющуюся девушку неславянской внешности.

— А вот наверное, наверное.

Мужчина начинает кричать через весь коридор и звать ее: «Девушка! Можно вас на минутку? На минутку можно?» Девушка идет с подругой, разговаривать они не хотят, видно, даже пугаются. Но дедушка их все-таки догоняет и кричит:

— Цветы вы положили? А вы знаете, сколько жертв было?! Про репрессии вы знаете, сколько при Сталине погибло?

— А вы посмотрите, куда мы положили. Всем репрессированным калмыкам, — спокойно отвечает одна из девушек.

Я смотрю, и правда: слева и справа от Сталина — две белые гвоздики, перевязанные белыми ленточками. А на них написано: «Всем репрессированным калмыкам! Не забудем, не простим депортацию».

Девушки успокаиваются, увидев, что ни дед, ни я не причиним им неприятностей. Мы даже беседуем с ними немного и выясняем, что они приехали в Москву из Элисты. Но тут уже начинает волноваться охранник.

— Вы зачем провоцируете? — строго подходит он к нам.

— Не-не-не, у нас все хорошо, все разрешилось, — говорим мы ему.

— Я им историю рассказываю, — объясняет дедушка.

— Не нужна им история.

Мы еще немного разговариваем с девушками и расходимся. Белые ленточки с надписями пролежали всего несколько минут — увидев, что на них написано, охранник отвязывает их от цветов. Но гвоздики оставляет на месте. Потом подходит ко мне, чтобы поделиться эмоциями: он очень зол.

— Стоят, зубы заговаривают и такие вещи делают, — переживает мужчина. — Подставляют людей, суки! Хорошо, что они памятник не разрисовали. Блин, хорошо, что я эти две ленточки убрал. Вроде бы ничего такого сложного нет, но реально не ожидаешь, что люди что-то такое сделают. Это кинут, то кинут, там че-то привяжут, че-то нарисуют. На хрен он мне нужен, этот памятник-то, по факту? Че мне с этого памятника-то? Кому-то он нравится, кому-то не нравится, кто-то говорит, что он выиграл войну, кто-то — что депортировал… Всех чеченцев депортировал из СССР, и за это его ненавидят.

— А вы чеченец? — интересуюсь я.

— Я из Дагестана. Чеченцы, ингуши — они как бы наши братья. И Кабардино-Балкария, Черкесия — они все братские республики. Вот он всех депортировал, столько людей умерло… Не знаю, кому-то он нравится, кому-то не нравится…

— Ну вот, «позор», — устало говорит охранник. — Куда мне всрался памятник этот?! Специально, наверное, сделали, чтобы провоцировать людей. Чтоб какую-то межнациональную рознь устроить в стране. Для чего это, просто я не понимаю. С какой целью его поставили сюда? Чтобы проходили — «боже мой», «подонок», плевали в него?..

Вскоре еще одна женщина приносит и кладет две красные гвоздики к ногам Сталина. Она ожидаемо говорит мне, что он был великим правителем, которого оболгали после смерти.

Я ухожу в полшестого вечера. К этому моменту цветы к горельефу принесли шесть или семь раз. У ног Сталина лежат восемь красных гвоздик, две светлые розы и букет хризантем. Ну и две белые гвоздики по бокам — репрессированным калмыкам.

Мирон Самков