Известные российские пранкеры Вован и Лексус разыграли экс-президента Грузии Саломе Зурабишвили, предложив от лица дипфейкового Гарри Каспарова* помощь для борьбы с грузинской властью. В ответ она посетовала на трудности, связанные с закрытием USAID, и на медлительность европейцев и добавила, что кризис в Грузии «настолько глубокий, что его нельзя разрешить стабильным способом, по крайней мере, мирным путем». Разработки пранкеров должны были доказать намерение Запада с помощью гражданки Франции свергнуть правящую партию «Грузинскую мечту» и создавшего ее миллиардера Бидзину Иванишвили. Выбравшего, как часто напоминают в последнее время в Москве, конструктивный политический курс, в связи с чем тон в отношении официального Тбилиси становится все более дружелюбным.

Замминистра иностранных дел Михаил Галузин сообщил, что Россия готова восстановить дипотношения с Тбилиси, эту мысль раз за разом повторяет Мария Захарова, а Александр Дугин и вовсе предрек неизбежное создание на постсоветском пространстве «макрогосударства», которое наряду с прочими проблемами решит и грузинские, в том числе связанные с Абхазией и Южной Осетией.

Закон «Мечты»

«Грузинская мечта» продолжает тестировать возможности, которые открывает перед ней безраздельная монополия на власть. Раскрыт очередной заговор журналистов и гражданских активистов, планировавших, как сказано, «гражданские беспорядки и дестабилизацию, конечной целью которых было насильственное свержение власти». Обыски, задержания, уголовные дела, десятки осужденных за участие в протестах, продолжавшихся с самых выборов в октябре прошлого года, разгоревшихся с новой силой после заявления премьер-министра Ираклия Кобахидзе об отказе от евроинтеграции. Впрочем, эти протесты были продолжением акций, которые начались еще год назад, после принятия закона об иностранных агентах, который в оппозиции сразу назвали «русским», как «русской», а не «грузинской» стали называть саму правящую «Мечту». И то и другое — больше, чем ошибка. Это — политическая ошибка…

В нынешних обстоятельствах Москве достаточно просто сдержанной реакции Тбилиси, а она неизменна: с одной стороны, без Абхазии и Южной Осетии официальное примирение невозможно, с другой стороны, даже в этих условиях можно обойтись без враждебности времен Михаила Саакашвили. В рамках столь эластичной системы представлений грузинская власть и маневрирует в зависимости от особенностей переживаемого момента. Ей довольно долго удавалось использовать усталость от эпохи Михаила Саакашвили, успешно сочетая запрос на отдых с сохранявшейся инерцией его невиданного рывка, в том числе и на западном направлении. Однако по закону сохранения энергии инерция без внешнего воздействия угасает. А вместе с этим угасанием истончалась и либеральная составляющая власти, ее главный идейный ресурс, который Иванишвили черпал среди тех, кто по-прежнему хотел реформ, но уже без исчерпавшего себя Саакашвили. С окончательным разворотом власть дотянула до февраля 2022 года.

Активно культивируя всеобщие опасения, что следующим после Киева будет Тбилиси, «Грузинская мечта» одной из первых научилась монетизировать двусмысленный нейтралитет — сначала политически, а потом и финансово. Оппозиция этому страху противопоставила другой страх — перед неизбежным приходом «русского мира».

И проиграла.

Ловушка для оппозиции

Казалось бы, грузинская власть делала и продолжает делать все, чтобы подставиться под удары оппонентов как внутри страны, так и за ее пределами. Ничто не вынуждало ее провоцировать массовые протесты, принимая закон об иноагентах, ссориться с Западом, давать поводы для подозрений, что этот кризис она может и не пережить. «Грузинская мечта» будто специально шла на очередное обострение, чтобы заставить оппонентов в очередной раз повторить тезис о том, что Грузия — поле исторического и решающего противостояния Запада и России и что отказ от Брюсселя — это прямой путь в Москву. Когда-нибудь историки, может быть, будут спорить, вышло у нее это случайно или в этом был большой политтехнологический расчет, но если он и в самом деле был, то оказался не только точным, но и поучительным. И не только для Грузии.

Из программы мечты, которая вот-вот сбудется, она превратилась в комплекс все еще привлекательных, но все более абстрактных построений, все менее вдохновляющих и не тянущих на практическую политическую альтернативу. Но и не попасть в эту ловушку невозможно. С одной стороны, лозунги, чем они смелее, вроде «Домой, в Европу!», тем более в ответ на еврооппортунизм «Грузинской мечты» логичны. Но оказывается, что эта логика — только для своих, для тех, кто и без нее готов выходить на площадь, кого достаточно для телекартинки, но недостаточно ни для революции, ни для победы на выборах. На тех же, кого больше впечатляют тезисы власти о рисках новой войны, эта логика особенно не действует.

Конечно, заявления многих идеологов и сторонников грузинской власти зачастую звучат как переводы на грузинский c официозного русского. Особенно про традиционные ценности, закат Европы и вмешательство Запада. Или позиция по Украине, которую в Москве тоже приветствуют. Но эта позиция — конъюнктура давняя и самостоятельная, украино-грузинская. Киев для «Грузинской мечты» прежде всего место, где нашли себе не только комфорт и пристанище, но и благополучную карьеру ее главные враги — Саакашвили и люди из его команды, некоторые из них по-прежнему при деле, причем государственном. Нейтралитет вообще зачастую оказывается формой участия, и официальный Тбилиси дает понять, что не боится подозрений. Он регистрирует радикально пророссийскую партию, и это никого не удивляет. И оппозиция снова говорит о «русском мире», в который ведет страну «Грузинская мечта», и снова не замечает, как попадается на ту же наживку.

Венгерская мечта

Грузия — страна с сохраняющейся постсоветской традицией, отчасти трансформирующейся в восточноевропейскую, которая тоже не слишком помогает преодолевать консервативные привычки. Даже в оппозиции не всегда рискуют втягиваться в дискуссии о меньшинствах, сексуальных или религиозных. И отнюдь не только в Грузии такой нейтралитет становится для немалой части граждан еще и способом легализовать склонности, которые прежде было принято скрывать, в том числе и ожиданиями немалой части граждан подзаработать на связях с Россией. Все это есть — но в той степени, чтобы изрядно подкорректировать европейские надежды оппозиции.

Однако реально следовать на тот Север, на котором, как говорил Эдуард Шеварднадзе, восходит для Грузии солнце, грузинская элита вовсе не собирается. И прежде всего, сам Бидзина Иванишвили. Он, сделавший свой успех в российской политической среде, лучше других понимает риски возвращения в нее.

«Грузинская мечта» удостаивается отдельной похвалы Виктора Орбана на Конференции консервативных политических действий в Будапеште, параде европейских правоконсерваторов, для некоторых из которых это определение звучит деликатным эвфемизмом, в связи с чем ее изгоняет из своих рядов Партия европейских социалистов.

Но до Трампа грузинский проект под условным названием «Стать Венгрией, но вне Евросоюза» выглядел не очень осуществимым и исполненным противоречий. Будапешт, какими бы вето ни грозился, все равно исходит из своей европейской истории с политической географией, он торгуется с Брюсселем исключительно по внутриевропейской тематике. «Грузинская мечта» решает совсем другую задачу — укрепления своей власти на безопасной дистанции от Брюсселя, но с сохранением европейской фразеологии.

Приход Трампа и дрейф Европы вправо открывает «Грузинской мечте» некоторые новые перспективы. И дело не только в ее вере в единство в борьбе с глобальным deep state или смене критериев, по которым хорошее привычно отличалось от плохого. Здесь эффект скорее наведенный и вторичный — как радиацией и санкциями. Да, линии привычных разделений продолжают искривляться. Меняются представления о былых коалициях. Будапешт и прежде искал себе новых симпатизантов вне Евросоюза. Теперь он готов стать одним из центров притяжения для таких же поборников нового нейтралитета, и грузинскому избирателю предложено убедиться в прозорливости «Грузинской мечты», угадавшей с трендом.

Миф о том, что с американскими республиканцами иметь дело приятнее, чем с демократами, был очень популярен и при Саакашвили, но «Грузинская мечта» ждала Трампа с подлинным самоотречением, поскольку с администрацией Байдена рассорилась так, будто располагала какой-то стопроцентной социологией его поражения. Смены вех с Вашингтоном не случилось, но его внимание к внутриполитическим особенностям Грузии явно снижается. И Европе приходится в связи с меняющимися традициями снижать планку требований и ожиданий, тем более что она так и не дождалась от грузинской оппозиции доказательств своей способности бороться с «Грузинской мечтой». Словом, Брюссель, как когда-то с Лукашенко, вынужден признавать, что дело в ближайшее время придется иметь все-таки с «Грузинской мечтой», которая, как бы ни пугала оппозиция, все-таки не Лукашенко.

И даже не Ильхам Алиев.

Хоть похоже на Россию

«Грузинская мечта», если уж обыгрывать географию, еще и «азербайджанская». Дружбу с Баку она выстраивает с той же интенсивностью, что и с Венгрией. Первый визит новоизбранного президента Михаила Кавелашвили — Азербайджан. При этом даже противники «Грузинской мечты» сохраняют подчеркнутую корректность по отношению к Баку, несмотря на то, что политическое устройство Азербайджана — именно то, с чем они борются в Грузии. И угроза не абстрактна, репрессивная гравитация Баку, разобравшегося со своими оппонентами, простирается и до Тбилиси, где азербайджанские политэмигранты тоже давно не чувствуют себя в безопасности. В грузинской политической традиции Азербайджан — непременный союзник. И — отнюдь не только в обывательском сознании — соратник в борьбе с сепаратизмом, к тому же успешный, и, стало быть, пример для возможного повторения. Поэтому ссориться с Азербайджаном не рискует даже оппозиция, старательно не замечающая, как Ильхам Алиев благословляет «Грузинскую мечту» в ее начинаниях в отношении Запада, гражданского общества и традиционных ценностей. И самой оппозиции.

В итоге набор внешних и внутренних импульсов превращается для «Грузинской мечты» в систему позиционирования. Россия — враг, но настолько опасный, что с ним желательно не только не ссориться, но и иметь дело, тем более что это выгодно. Этому совершенно не мешает декларативно жесткая позиция по Абхазии и Южной Осетии, поскольку все, кто вовлечен в процесс, исходят из того, что этот статус-кво, в отличие от того, что случилось с карабахским, стабилен настолько, что с ним можно без опаски поимпровизировать. В Тбилиси ведь намеки Москвы на то, что вопрос как-то может быть решен, воспринимают не с большей серьезностью, чем та, с которой они произносятся. Но в вечно предвыборной атмосфере их можно представить как часть политической повестки, как, кстати, и в Абхазии и Южной Осетии. И все это — под продолжение нагнетания страха войны и призывы спасти Европу от все таких же безродных космополитов.

Ей нужны новые ресурсы, и их поиски приводят к расширению авторитарной атрибутики, с помощью которой она и будет тестировать границы допустимого. Едва ли они хоть отдаленно напомнят белорусские или российские, даже законы об иноагентах пока выглядят больше лишь фактом диковинного законотворчества, чем инструментом политической борьбы, тем более что таковых — как, кстати, удивлялись и в оппозиции — у власти и так в достатке. И вообще, как показывает практика, если власть действительно надумает окончательно переродиться, она легко обойдется и без законов даже об иноагентах.

Все недемократии или недодемократии похожи друг на друга, и потому соблазн назвать грузинский закон об иноагентах «российским» (хотя там есть принципиальные отличия, к примеру, иностранное финансирование должно составлять не менее 20 процентов) понятен и неодолим настолько, что оппозиция, на радость власти, раз за разом ему поддается и проигрывает. Потому что, во-первых, достаточно много людей, кого это не пугает. Во-вторых, даже многие из тех, кого это и пугает, подозревают, что это не так. И, наконец, в-третьих: реальной надобности в помощи «русского мира» в Тбилиси испытывают не больше, чем в Будапеште или в Баку. Мир, в котором научились извлекать бонусы из лукавого суверенитета, все более самодостаточен. И Грузии, похоже, он гораздо ближе.

Палата представителей Конгресса США приняла в отношении Грузии двухпартийный законопроект Megobari Act. Он предусматривает санкции против представителей власти, ответственных за откат от демократии и сближение с Китаем, Россией и Ираном. Это неприятная новость для, правящей «Грузинской мечты», но вряд ли это сделает ее «российской».

* Внесен властями РФ в реестр «иноагентов».