На войне чувствовал себя бесполезным

— Вы сказали, что считаете свою книгу художественным произведением, там есть что-то выдуманное?

— Мне кажется, что это художественная книга. Большинство описываемых событий произошли на самом деле. То есть, я бы сказал, 90 из 100 процентов. Но когда я писал книгу, ощущал себя не документалистом, а художником.

— И когда вы начали ее писать? Неужели думали о книге, пока были в окружении?

— На войне я не думал о том, какой может быть эта история и как это все может получиться. Самый первый текст родился двумя годами позже, на фестивале сторителлинга в Лори. Это был международный фестиваль, организованный американскими и канадскими армянами. Так что мой первый текст был на английском языке. Нам дали задание написать текст на тему «Перерождение». И я вспомнил историю, как решил на войне подоить корову. И написал.

— Но где вы, москвич, выпускник лингвистического университета, научились доить коров?

— А я и не умею и никогда до этого не пробовал. Меня друзья всё обещают теперь отвезти на ферму и научить. Но пока никто это обещание не исполнил. Тогда я тоже не знал, что для этого нужно какое-то умение. Казалось: чего там сложного — это же проще простого!

— Сейчас, оглядываясь назад, какие навыки для выживания на войне были у вас?

— Время от времени я себя чувствовал бесполезным. Тогда не было такого осознания, но сейчас понятно, что я был в роли наблюдателя. В целом

Но я готовил неплохо. Однажды я придумал делать блинчики на рассоле от помидоров, потому что воды не было. Ребята еще просили, чтобы я их передержал, и они подгорели, чтобы перебить вкус рассола. Мы ели эти блинчики с вареньем, это было неплохо. В тот момент.

Через 2–3 дня меня бы уже не было

— Вы встречаетесь с теми ребятами, с которыми провели те 70 дней?

— Чтобы сразу все собрались — это происходит редко, может, раз в несколько месяцев. Отдельно ребят я вижу не так часто, как хотелось бы, но тоже видимся. Вот у одного из шестерых недавно родился ребенок. Ждем приглашения в гости.

— А как сложилась судьба ваших друзей, которые стали героями «Где»? У них получилось то, о чем они мечтали и о чем в книге написано?

— Ато поступил в университет, уже диплом пишет. Он на инженерном факультете в американском университете. Арман занимается графическим дизайном. Деловым человеком стал. Давид — айтишник. Каждый продолжил жить. Хорошо жить. Все получилось.

— Как вы узнали, что война уже закончилась?

— Мы это понимали. И когда нас спасли — нам сразу об этом сказали. Артур (еще один герой книги. — «Новая») спросил, остался ли армянским Мартакерт, потому что он сам оттуда. Ему сказали, что да — и он очень радовался.

Уже в больнице я увидел новые карты. Для меня это было потрясением. Это, наверное, было самое глубокое эмоциональное потрясение. Шок. Я несколько часов находился в очень тяжелом психологическом состоянии. Правда, и в физическом тоже не очень. Врачи говорили, что через пару-тройку дней меня бы уже, возможно, не было.

— Причиной было обморожение?

— Да. Все началось с пальцев ног, но в целом стопы были уже отмороженные, началась гангрена. Еще было заражение крови и воспаление легких.

— А что стало с тем вашим другом, которому, как мы знаем из книги, было труднее идти, чем вам?

— Ему только палец отрезали. Абсолютно у всех, кто узнал, была реакция: «Чего?!» Но это наш брат, мы его любим, я думаю, что у него скорее были психологические трудности, чем физические. Он — очень важный герой в моей истории, потому что после прочтения многие задаются вопросом: а справился бы я (читатель. — «Новая») на его месте? И мне кажется, что пример Арсена показывает, что с такими обстоятельствами справился бы, наверное, абсолютно любой человек.

Мы шли две недели через снежные горы. Мы уже были в очень плохом физическом состоянии, но надо было спать в снегу, просыпаться, идти дальше практически без еды и питья. Я не знал, что человеческое тело способно на такое, но оно выдержало. В том числе и мое. И это очень круто. Удивительно.

Важно ощущать себя в ладах с совестью

— В книге вы много рассуждаете про справедливость. Отчасти руководствуясь этим чувством, вы переехали в Армению и пошли в армию. Теперь Нагорный Карабах отдан, и вообще мы мало вокруг видим справедливого. Что для вас сейчас справедливость?

— Надо разграничивать справедливость в мире и свою справедливость. Важно ощущать себя в ладах с совестью. К себе у меня претензий нет. Я сделал все, что мог, и продолжаю делать все, что могу. И в этом счастье. Иметь свободу и наслаждаться своей жизнью, проживать ее так, как считаешь нужным. Это и есть справедливость.

— Говоря о справедливости… Вы знаете судьбу того офицера, который бросил вас в самый сложный момент, сбежав с войны?

— Да. Он сидит. Несколько лет идут суды, а я даже не знаю, в какой стадии сейчас находится этот процесс. Наверное, если бы он не сидел, у меня что-то бы горело внутри. Не знаю. Но есть и другие офицеры, которые явно заслуживают суда, а они продолжают спокойно служить.

Я написал в книге, в том числе про жизнь в армии и порядки, и как там все происходит. Я чувствую, что какой-то вклад внес. Моя самая большая мечта, чтобы условные подростки читали книгу, и у них вся эта ситуация вызывала отвращение. И общество потихоньку отходило от этих, скажем, глупостей. Потому что все это происходит от огромного невежества.

— Вы пишете, что нельзя понять, что такое война, не побывав на войне. Ваша история нас не приближает к пониманию?

— Если говорить про войну, то это опыт. Вот я сравниваю это с любовью. Понимать недостаточно, нужно испытать в теле и войну, и любовь. В первую очередь это эмоции, которые ты испытываешь в моменте. Я не представляю, как человек, который там не был, может испытывать эти ощущения. Возможно, он прочитает книгу и почувствует какие-то эмоции. Но не знаю, насколько это близко.

Можно умом понимать. Можно представить в целом, что происходит на войне. Это не сложно. Но именно испытать ощущения: проснуться утром от взрыва и понять, что не выспался, а впереди очень длинный день, — абсолютно невозможно. Этот опыт недоступен человеку, если он там не будет находиться физически.

— А это нужный опыт для жизни?

— Не думаю, что можно назвать этот опыт нужным. Но если уж так получилось, что пришлось через это пройти, то в целом можно очень много важного извлечь. Любой опыт что-то дает человеку. А тут опыт настолько масштабный, как война! Быть в окружении, понимать, что в любой момент ты можешь умереть, и что велики шансы скорее умереть, чем выжить, — это очень важный опыт взаимоотношений со смертью. А для жизни любого человека эти отношения важны.

Шел, даже когда не было надежды

— У вас был момент, когда вы перестали бояться смерти?

— После войны — да. Но страх смерти ко мне вернулся, когда я нашел любовь. Полтора года назад я женился. И даже было страшно, когда страх вернулся. Потому что, когда ты не боишься смерти, ты как будто бы не боишься ничего. Смерть — это верховный страх.

— В книге вы описываете оружие, но, как правило, герои его используют как «палку-копалку» или трость, или еще какой-то неожиданный инструмент. Пропадает чувство, что это автомат?

— Нет, это всегда оружие. Ты осознаешь его силу, осознаешь его важность. Безусловно. И в решающий момент оно должно сработать.

— В окружении с вами происходило много настоящих чудес. Вы потом пытались осознать, что это такое было?

— Я верующий человек. Но я не знаю, как эта сила называется. Вообще даже не чувствую необходимости как-то эту силу называть. У меня есть твердая уверенность, что эта сила есть. Я ее чувствовал на войне и после войны. Опять же, я чувствую, что эта сила меня ведет.

После войны у меня уже не было обычной жизни. В том смысле, что я знаю: есть зов, который зовет и надо на него ответить. Ты должен сделать этот шаг. То есть, условно, Бильбо, которого позвали в приключение, сначала отказался, а потом побежал за этими гномами. Нужно сделать этот один решительный шаг. Иногда эта сила хочет использовать какого-то человека. Но этот человек занят чем-то другим: работой или ипотекой — и ему не до приключений. А мне повезло больше — у меня не было никаких финансовых обязательств перед семьей.

— Ваши сослуживцы читали книгу перед изданием?

— Да, им понравилось. Кто-то из ребят даже сказал, что пока читал книгу, скучал по тем дням. И название «Где» придумал Рустам, один из героев истории.

— А что стало с теми ребятами, кто попал в окружение, но не остался с вами?

— Они умерли. Двое попали в плен — и их передали потом живыми Армении.

— В книге много русского мата, он совершенно обоснован. А на армянском мате разговаривали?

— Почти нет. Правда. Армянский мат чуть более грубый, чем русский. Вызывает слишком яркие эмоции. Сейчас переводим книжку на армянский, и вопрос мата довольно сложный, не все русские матерные слова можно перевести на армянский так, чтобы корректно передалась эмоция.

— Где вы брали и берете надежду?

— Даже когда у меня не было надежды, все равно я вставал и шел дальше. Иногда она не важна. Было важно, чтобы надежду имел лидер. Даже не надежду, а уверенность, что все будет хорошо, что мы выберемся, — и тогда мы просто идем за ним.

Вот, кстати говоря, этой уверенности я у него и научился. После войны я примерно с таким же настроем писал книгу, будучи совершенно уверенным в том, что мне не составит труда ее издать. Хотя мне все говорили, что это очень сложно. В итоге очень быстро и легко это произошло. И лучшее издательство, которое могло издать эту книгу, ее и издало.

Анна Качуровская