На четвертый год СВО территория РФ медленно, но непреклонно увеличивается. Однако с расширением границ новой российской империи в старой российской глубинке расширяются и другие границы — военных кладбищ. Путешествуя по бескрайним серым межсезонным просторам, то и дело взглядом цепляешься за развевающиеся на ветру флаги над городскими и сельскими кладбищами. И даже окраины, казалось бы, совсем вымерших деревень неожиданно оживились свежими могилами.

Еще год назад, когда я приезжал сюда, на Зайковское кладбище под Курганом, я насчитал здесь с три десятка свежих могил с флагами. В марте 2025-го на холодном мартовском ветру флагов прибавилось.

От тех первых, что появились в 2022–2023 годах, практически ничего не осталось.

Впрочем, там, где природа намекает на забвение, человек силится потверже закрепить память. И вот уже многие из старых могил — 22–23-го годов — обзавелись памятниками. Лица, имена, фамилии, годы жизни. Таких памятников — сотни. Гранитные, мраморные, а кое-где — простые деревянные кресты.

Бюджетные похороны

Наталья Викторовна Семина, руководитель курганского отделения государственного фонда поддержки ветеранов СВО «Защитники Отечества» только недавно вернулась из ХМАО. Ездила на кубок «Защитники Отечества»; это такие всероссийские состязания среди участников СВО. По словам Натальи Викторовны, главная цель подобных поездок — это, конечно же, «поболеть за своих», за тех ветеранов, кто решил попробовать себя в спорте. Но есть и еще один важный мотив для дальних поездок: обмен опытом с коллегами из других регионов, в том числе и в «мемориальном» вопросе.

— Какие же красивые в ХМАО памятники, ты не представляешь, — взмахивает руками Наталья Викторовна. — Они там все единого образца. Черные, аккуратненькие, с цветной фотографией. Вот бы у нас такие же поставить.

— А какие у нас в Кургане?

— Разные. Кто какие захочет, тот такие и ставит.

— Может, это от денег зависит? На какой памятник семье денег хватит — такой памятник и поставят?

— Не в этом дело. Похороны везде за государственный счет, министерство на каждого погибшего заключает договор с похоронщиками. Семья за это ничего не платит, родственники только выбирают памятник. И устанавливают. Есть, конечно, те, кто из своих денег что-то готовы доплатить, но это редкость. В основном все за бюджетные деньги.

В период 22–23-го годов в регионах было много конфликтных ситуаций вокруг компенсаций за похороны. Родственникам государство оплачивало ритуальные мероприятия лишь в случае погребения погибшего на специально отведенных мемориальных кладбищах. Однако на сегодняшний день такой проблемы, по словам Натальи Семиной, уже нет.

Мусульманские захоронения обычно выходят дороже, порой и до 350 тысяч рублей, что немало для Кургана. Но даже их, по словам Семиной, оплачивают из бюджета.

Очередь на полгода

О курганской моде на надгробия для участников СВО мне рассказал Михаил, менеджер похоронной компании с поэтическим названием «Каменный цветок». Я начал было расписывать ему изыски, типа тех, что в ХМАО, но Михаил сразу отрезал: если нужен спецзаказ — то это в Екатеринбурге или в Тюмени заказывать нужно, в Кургане таких не делают.

— А вы для себя? — без обиняков спросил он следом. Повисла неловкая пауза. — Ну, в смысле… Погиб кто-то или просто интересуетесь? Я почему спросил, — будто оправдываясь, продолжил мужчина. — Если заказ делать, то лучше заранее, сейчас очередь большая. На полгода. Просто я считаю нужным сразу предупредить: если закажете сейчас, памятник готов будет к июлю или даже к августу. Чтобы вы имели это в виду!

— Это все из-за СВО? — спросил я.

— Нет. Люди же не только на *** умирают. Но дальше заказов еще больше будет. Потому что памятник ты просто так не воткнешь. Полтора-два года нужно ждать, пока земля осядет, все зависит от почвы. В некоторых районах человек еще в самом начале погиб, в 22-м — а за памятником только сейчас приехали. Потому что земля улеглась.

Михаил пояснил мне, что стоимость памятника складывается из многих компонентов. Из того, какой материал выберут родственники, и из того, каким будет художественный запрос.

— Все зависит от породы камня. Наши подороже, но и стоять будут долго. Китайцы — хрупкие, не всегда держат мороз, но и дешевле. Если отечественный камень, именно Карелия, например, — это 100–120 тысяч, а Китай за 80–90 можно найти.

Средняя цена работы с установкой надгробия — сто тысяч рублей. Но, например, выточенная каменщиком объемная фигурка военного обойдется от 120 до 180 тысяч рублей, в зависимости от высоты надгробия:

— Ну для эсвэошников все по стандарту: либо такие, — Михаил указал рукой на лежащие на земле высокие мраморные плиты с изображением мужчин в росгвардейском камуфляже. — Или вон как с солдатом (речь про ту самую выточенную фигурку. — Н. Т.). Но чаще выбирают обычные черные прямоугольные. Там в комплекте идет тумба, стол и железная скамейка. Можно сделать из белого или черного камня.

Палец вверх

На кладбище действительно понимаешь, что самым распространенным памятником на сегодняшний день действительно остается простая черная плита. По желанию заказчика на нее могут нанести фотографию покойного, но зачастую наносят сразу две: одну с лицевой, вторую с тыльной сторон.

Кажется, герои этих фотографий были по-настоящему счастливы только там.

Подобными фотографиями полнятся чаты, в которых люди ищут своих пропавших отцов, мужей и сыновей; потом эти фото перекочевывают на памятники.

Среди множества однотипных портретов людей в военной форме мое внимание привлекла фотография парня, выгравированная на «спине» высокого, гораздо выше остальных памятника. На ней он одет «по гражданке»: в черном худи, бейсболке, с телефоном. Будто зумер, случайно затесавшийся в компанию матерых вояк. Однако стоило мне обойти памятник вокруг, как все тут же встало на свои места. На лицевой стороне обелиска — типовая фотография из военного билета. Имя, годы жизни — 2001–2023. По периметру могилы — венки в цветах российского флага. На одном — офицерская кепка, на другом — полевая.

Потянувшись за фотоаппаратом, замечаю, как слева от меня остановился невесть откуда взявшийся белый Rav-4. Из машины выходят двое, идут ко мне. Признаюсь, я напрягся. Из-под расстегнутой куртки одного из них, — он прихрамывает, — виден темно-синий пиджак…

— Привет, — он протягивает мне руку. — Ты тоже к костру?

Не поняв, о чем речь, я переспрашиваю:

— Что?

— Ну к Костру? — указывая на памятник, повторяет вопрос мужчина. И тут до меня доходит, что это позывной парня, образованный от его фамилии.

— Нет, — с облегчением выдохнув, говорю я. — Я здесь другого знакомого ищу…

— В 2022-м «Костер» служил на контракте. Но когда все началось, подал рапорт с просьбой уволиться: потому что он не согласен ехать. Ну тогда это еще можно было сделать. У него из-за этого в военнике красный штамп. Паскудный такой. Типа «склонен к предательству». Но отпустили его на гражданку. А осенью, так как он служил, его мобилизовали в первую очередь. Ну и в учебку. Мы с ним там и познакомились. Когда он мне военник показал, я прифигел, если честно. Они чё творят? Если человек против, не хочет воевать, а они его в часть, — это же они не ему падлу делают. Это, считай, они подразделение подставляют. Ну если он не может в человека выстрелить — как я, командир, смогу на него рассчитывать? А просто по-человечески он пацан был охеренный. Курганцы, вообще, чем славятся? Мы исполнительные. Сказали надо — значит, надо, вопросов никто не задает. И никто не пятисотится (не дезертирует и не идет в отказ. — Ред.). И он таким же был…

В мае 23-го, продолжил командир, ВСУ готовились к «контрнаступу»:

— «Костра» и других мужиков отправили «сеять картошку». Ну на минирование. А там поле — размером как три этих кладбища. И «Костра» там, по идее, вообще быть не должно было. Но кого отправили — тех отправили. И вот они сеют, в небе появляется «птичка». Мы сделали запрос: «птичка» чья? Ответа долго не было. Пока ждали, «птичка» сбросила ВОГ (снаряд подствольного гранатомета. — Ред.) прямо на всю эту кучу с «тээмками» (противотанковая мина. — Ред.). От взвода только тело «Костра» нашли и еще одного мужика, тоже нашего, из Лебяжки (район в Курганской области. — Ред.). Остальных просто на атомы разобрало… И вот видите — здесь даже на памятнике у него крест — орден Мужества… Его ему вручили посмертно. Такой же, как у меня, — мужчина отогнул лацкан того самого темно-синего пиджака. Там был крохотный уже потемневший серебряный крест с двуглавым орлом. — Вот как так получается: орден Мужества дали, а в военном билете у него до сих пор стоит тот ублюдский штамп? Он никуда не делся.

Одно поколение

Игорь Макеев (имя изменено. — Ред.) — замруководителя одного из похоронных агентств Курганской области. По мнению специалиста, властям уже сейчас стоило бы задуматься над будущим обликом тех участков кладбищ, где похоронены погибшие участники СВО:

— Ну смотри, у одного памятник из белого камня, у другого — черный. У кого-то родственников нет, и там вообще ни цветочка — ни веночка. Просто деревянный крест — и будет он стоять, пока не сгниет… А оградки? Это же вообще проклятье российских кладбищ! Конечно, мы понимаем, что таковы наши традиции, и не только наши, во всем СНГ хоронят именно так… Но что мы получаем в итоге? Один заборчик низкий, второй высокий. У кого-то вообще навес! Где-то что-то поржавело, где-то машина в забор развернулась. Где-то упало дерево — вид потерян! И еще эти калитки! Почему-то считается, что их надо оставлять открытыми. Скажем прямо: внешний вид это портит. Хотя дело даже не в эстетике!

Игорь признается — покойных у нас чтут одно поколение. В редком случае — два:

— Ну родители, если несчастье произошло в молодости. Может быть, братья или сестры, супруги — если ушел в зрелом возрасте, ну и, конечно, дети, если таковые есть. И все! Даже бабушек и дедушек редко кто приедет навестить. К моему сожалению, я не думаю, что с парнями, которых сейчас чествуют, могилы которых украшают флагами, которых хоронят на общегородских кладбищах, — все будет как-то по-другому. По моему мнению, к воинским захоронениям нужно менять подход в комплексе. Не совсем правильно хоронить их как обычных людей, потому что и сама ситуация, в которой они погибли, экстраординарная. Нужна другая концепция захоронения. Если порассуждать: как должно быть в идеале? Для них нужно было выделить отдельное место, какую-то территорию. И с самого первого дня нужно начать разрабатывать какой-то план — единый ансамбль с аллеей, с памятником или стелой, с Вечным огнем. И не обязательно ставить это на баланс города. Лучше найти частную компанию, пусть даже это будет какой-то федерал, но зато гарантированно все будет чисто, ухожено, благоустроено, без бурьяна и куч мусора, как это у нас бывает, на какое кладбище ни приди.

На взгляд Макеева, лучшие захоронения военных — это вагнеровские в Горячем Ключе. И мемориал защитников Отечества в Подмосковье:

— Видишь, как они выстроены и расположены — и просто дух захватывает. По ансамблю и памятникам, считай, это уже готовое пространство. Вот туда хочется приезжать и привозить детей. Я понимаю, что администрации области или города могут сказать, что это дорого или нецелесообразно. «Зачем вам отдельное, есть же Зайково». Но это инвестиция в будущее.

Прах к праху

Если в городах люди еще задаются вопросами о едином внешнем виде захоронений участников СВО, об архитектурном ансамбле — то в деревнях, да даже в ближайших пригородах, погибших военнослужащих, за небольшими исключениями, погребают по старинке. Не хороня, а подхоранивая. Предпочитая старые семейные родовые участки новым, продуваемым всеми ветрами мемориальным кладбищам.

В поселке Кетово, расположенном в 18 километрах от Кургана, ко мне подошла тучная женщина лет 45 — сторож кетовского кладбища. Решила поинтересоваться, кого я ищу. Узнав, что к ним приехал журналист, женщина сразу направила меня в сторону разбитого на краю кладбища участка:

— Погибших хоронят во-он там, справа, на са-амом краешке, возле дороги, — нараспев проинструктировала меня она. — Но не всех. Много тех, кого хоронят возле родственников. Так удобней. Кто приезжает своих попроведать, прибраться там, что-то подкрасить или на родительский день — им, конечно, проще сразу всех навестить. Так что вот, где флаг увидишь — там и лежат.

Поблагодарив женщину, я иду по указанному ею маршруту. По пути прохожу многочисленные одиночные флаги в общих оградках и редкие мраморные памятники с фотопечатью.

Здесь, в окружении, близких и далеких родственников, в стороне от торжественных мероприятий и преисполненных канцелярским патриотизмом речей, пусть даже под деревянным или металлическим крестом, — погибшие по-настоящему обрели покой. Избавились от той посмертной службы, к которой приспособили их сослуживцев, похороненных на монументальных аллеях с вечными огнями.

В этом мне чудится та самая неистребимая народная мудрость.