16 марта 2005 г. Среда.

Не будучи вхож ни в домашний круг его близких друзей, ни в его творческую лабораторию, я просто люблю этого Человека, как любят его тысячи — нет, миллионы! — моих обыкновенных и необыкновенных соотечественников. За что?

Для меня Юрский — одно из двух самых сильных театральных впечатлений. Оба — питерские. Второе — два вечера первозданных додинских «Братьев и сестёр», когда зал скандировал в конце не «Браво!», а «Спа-си-бо!». Бесценный подарок Володи Невельского. А первое…

БДТ давал «Лисицу и виноград» (другое название — «Эзоп») в одном из больших ленинградских Дворцов культуры. Валя Бианки, бывшая тогда нашим («Комсомолки») питерским собкором, презентовала мне билет в первый ряд. Спектакль сам по себе был незабываемым. Но меня потрясло то, что было уже после финала. Когда Юрский вышел на аплодисменты. Почти рядом со мной — его лицо в капельках пота. Лицо человека, только что свершившего тяжёлую физическую, на вымот, работу, выжавшую его, как лимон, до полной опустошённости, все силы оставившего в только что оконченном действе. Но на этом лице сумасшедше, ошалело горели глаза какого-то нездешнего, не от мира сего существа. Глаза марсианина, что ли. Он был одновременно и здесь, на сцене, и не здесь, всё ещё где-то там, в совсем ином, шестом столетии до нашей эры.

А потом было сценическое прочтение им, Юрским, пушкинского «Евгения Онегина». У моего однокурсника Юры Апенченко в стихах есть такая строчка: «Искусство петь сошлось с искусством жить». В данном конкретном случае это было бы «искусство лицедействовать». Просто — две человеческие судьбы встретились и совместились в одну. И если совпадение личности Пушкина и личности актёра в легендарной Лицейской композиции Александра Кутепова я назвал бы предельным (и предел этот предопределён «зеркальным» отражением двух миров — Пушкина и Тынянова), то в моноспектакле Юрского это уже запредельное «зазеркалье».

P.S. 2025 г

Но вот вглядываюсь в разные грани бриллианта, которым предстаёт его разносторонний талант (а, может быть, вернее говорить о созвездии его личных талантов?), и, если на время абстрагироваться от других граней, любая может оказаться самодостаточной, самоопределяющей его личность. И та, где гениальное прочтение Пушкина. Но ещё — и Пастернака, Бродского, Бунина, Чехова, Хармса…

И та (это уж вне всяких сомнений!), где его актёрское творчество на театральных сценах и на киноэкране. Лично для меня особое место занимает в этом ряду его Викниксор из «Республики Шкид» режиссёра Геннадия Полоки.

Сегодня этот человек существует для нас в трёх ипостасях. Несколько шаржированный Викниксор из «Республики Шкид» Белых и Пантелеева (хотя сам Сорока-Россинский, когда ему дали прочитать рукопись перед публикацией, уважая право авторов на это шаржирование, попросил внести в текст только одну поправку: он никогда не называл Эланлюм, свою жену Эллу Андреевну Люминарскую, «на ты» — только «на вы»), блистательно-парадоксальный Юрский в одноимённом фильме и реальный Виктор Николаевич Сорока-Росинский, каким он предстаёт в воспоминаниях родных, учеников, коллег, в написанных им педагогических страницах.

Какой из них востребованнее для нас, сегодняшних? И тот, и другой, и третий. Просто нужно чувствовать и понимать разницу между реальным человеком и литературным или кинематографическим образом. Но для Юрского это был не просто кинематографический образ. Многое в нём было для него созвучно и даже в какой-то степени автобиогрфично. Когда в Питере отмечалось 100-летие Сороки-Росинского, на торжества пригласили Юрского. Приехать он не смог, но прислал такое письмо:

Единственное, с чем мне тут трудно согласиться, так это с тем, будто Викниксор — «уходящая натура». Как раз наоборот — с каждым годом острее становится необходимость появления у нас именно таких учителей, как Викниксор — исследователей (его изыскания по психологии и сегодня представляют не только научный, но и практический интерес), новаторов, полемистов, с порога не принимающих сублимированную ЕГЭ-педагогику, внутренне свободных (и в этом главное их родство с самим Юрским) мастеров педагогического эксперимента и гениев педагогического экспромта.

И ещё одна грань его личности: такая очевидная и такая, вобщем-то, до сих пор недостаточно оценённая. Он был одним из самых ярких, талантливых писателей и публицистов в России на стыке двух тысячелетий. Что было ясно уже по его персональной рубрике «Спотыкач» у нас в «Новой» (её публикации собраны потом вместе в одноимённой книге). А рядом — целая полка замечательных книг: «Кого люблю, того здесь нет» и «Игра в жизнь», «Попытка думать» и «Последняя роль Раневской», «Фонтанка. Моя автогеография» и «Жизнь», «Теорема Ферма» и «Выскочивший из круга», «Четвёртое измерение» и «В безвременье», «Врата» и «Мысли издалека»…

«…Чтобы убедиться в том, что Достоевский — писатель, неужели же нужно спрашивать у него удостоверение? Да возьмите вы любых пять страниц из любого его романа…» Знаменитые, ставшие обиходной поговоркой слова из «Мастера и Маргариты» Булгакова. Применяя этот принцип к творчеству Юрского, я взял всего одну страницу из одной его книжки. Но не совсем обычной — написанной для детей. А ежели по правде, то только ли для детей? Называется она «Я кот».

Ну что? Убедились, что Сергей Юрский — писатель? Удивительный, замечательный писатель! А если ещё и заглянете и углубитесь в его книги для взрослых, сколько найдёте поводов и для удивления, и для потрясений, и для озадаченности коловратностями нашего бытия.

Но всё же, есть ведь нечто такое, что пронизывает все эти грани, неразделимо соединяет их в единое целое? Когда задумываюсь над тем, почему мне так дорог этот Человек во всех его ипостасях, то не нахожу другого ответа, кроме: потому что он неистребимо интеллигентен, неистребимо, через край, жизнелюбив, неистребимо естественен и внутренне свободен. А перед глазами между тем всё стоит тот, удалённый уже на десятилетия его Эзоп и с нажимом повторяемое им: «Ксанф, выпей море!» И финальное: «Прочь с дороги! Где ваша пропасть для свободных людей?..».

Р.P.S. 2025 г.

Баллада о том, как кот Король стал котом Чудаком

В знак восхищения изумительными котами, обитающими в книге Сергея Юрского «Я кот».

Я знал котяру. Кличку Короля
Среди котов он получил недаром.
Но… валерьянки штоф… поддержки духа для…
Вспять закружилась для него Земля.
И вдруг он, просто так вот, с перегару,
Спьяна отдал полцарства за коня,
Вторую половину — за гитару.
С тех пор для всех котов он стал Чудак.
Сюжет в мяукающем царстве — старый.
Но и у нас, людей, бывает так.

К. С. 15.3.2025.