«А чистят с хвоста»

Только мы выходим из такси, как в нашу сторону оборачивается толпа человек в тридцать. Я не успеваю даже спрашивать у обступивших нас женщин имена, они наперебой рассказывают, как изменилась их жизнь за последние дни — молодые матери и пенсионерки, кто-то стоит в респираторах, кто-то прикрывает рукавом или воротником лицо. «У нас всех тут по двое-трое-четверо детей», «А у меня вообще пневмония и отек квинке был, чуть не умерла, дышать стало тяжелее намного», «Нам что здесь прикажете делать? Только эвакуироваться отсюда придется», «Мой сын астматик», «Мы тоже многодетные матери», «Я в законах ничего не понимаю, мне достаточно, что эту кучу из моего окна видно», «Может, они думают, что тут бомжи живут и нам не нужна вообще никакая экология?».

17 января жители хуторов Воскресенский, Красный и села Цыбанобалка вышли записать обращение для СМИ и органов власти о растущей вблизи их домов свалке. Воскресенский назначили точкой временного хранения замазученного песка — это единственное место, куда сейчас свозят ядовитую смесь с пострадавшего анапского побережья. При включении камеры люди становятся сдержаннее:

— Последней каплей для нас стало намерение [властей] разрешить использовать участок для постоянного, а не временного хранения отходов, — рассказывает жительница Цыбанобалки Марина Шевелева. — Мы готовы потерпеть до первого апреля (срок, к которому власти обещают вывезти все отходы с площадки в Воскресенском. — Ред.), понимаем, что сейчас режим ЧС, не стали выступать против завоза песка. Но боимся, что, даже если грязный песок уберут, сюда повезут другие отходы.

— Сейчас не жарко, и то запах чувствуется, но когда начнет повышаться температура, мазут начнет плавиться. Мы будем вынуждены просто покидать свои дома. Лично я намерена это сделать в случае ухудшения ситуации. Я боюсь и за себя — у меня серьезное сердечное заболевание, и за своего ребенка, — говорит жительница Воскресенского Ирина. — Но не у всех есть финансовые возможности для переезда. Тогда нас надо будет эвакуировать — находиться здесь станет опасно для жизни.

Рядом дежурят полицейские: присутствующий на собрании общественный эколог и активист Андрей Фокин уже объяснил им: «У нас здесь не митинг и не массовые беспорядки, а интервьюирование. Мы сообщаем президенту то, о чем он нас попросил». Фокин уверен:

Также, по мнению Фокина, если бы полная, объективная информация вовремя доходила до президента, а губернатор Краснодарского края Вениамин Кондратьев «не скрыл бы от него правду» в первые дни, то масштаб катастрофы был бы меньше, а необходимые меры по ликвидации приняты раньше.

— Когда мы обращаемся в ведомства, министерства и пишем «бумажки», то протаптываем нейронные связи в «голове» этого государства, — объясняет Фокин. — Рыба гниет с головы, а чистят ее с хвоста. Что происходит с головой, мы точно не знаем как раз из-за отсутствия обратной связи, поэтому нам в хвосте, в районе плавников или мочевого пузыря, может казаться, что она сгнила. Государство существует для жителей — и это жители для реализации своих прав и свобод, для решения своих проблем содержат государство. Но связи между ними толком нет. Однажды я обнаружил, что у нас есть Росприроднадзор, Роспотребнадзор, Минприроды, прокуратуры разного уровня и прочие ведомства — их много, и все они получают какие-то деньги. И если к ним не обращаться, они делают вид, что ничего не видят.

Интересуюсь у пришедших людей: как они думают, если их слова дойдут до президента, будут ли приняты меры? Хуторяне выкривают: «Конечно, будут», «Ну мы надеемся». Слово берет жительница Воскресенского Надежда:

— Мы надеемся на главного руководителя нашей страны, потому что на местные [власти надежды] уже нет. А на кого еще? Мы за него голосовали, — рядом стоящие кивают и повторяют: «Голосовали».

— Думаю, нас поддержит общественность России, ведь многие сюда ездят отдыхать, а после них услышит и президент, — добавляет одна из пришедших на собрание женщин.

— У нас отцы, мужья на СВО, — продолжает Галина. — Они защищают нашу Родину, а мы как женщины, матери хотим защитить наших детей и место, куда им можно будет вернуться. Они отдают долг Родине. А почему Родина нас не поддерживает, почему Родина нас не спасает?

Галина — мать подростка-астматика Влада.

До недавнего времени заболевание находилось в ремиссии — Галина говорит, что последний раз сын пользовался «баллоном» больше года назад. Теперь обострения астмы происходят почти каждый день — ближе к ночи и по утрам Влад начинает задыхаться. Особенно тяжко приходится в дни, когда на улице стоит плюсовая температура.

После собрания сотрудники полиции выпишут Андрею Фокину и еще нескольким пришедшим на встречу жителям «официальное предостережение о недопустимости действий, создающих условия для совершения преступления». Это не первый случай, когда анапским добровольцам и жителям, которые активно проявляют свою гражданскую позицию, выписывают предостережения, — об этом я читала и в волонтерских чатах, и слышала от самих волонтеров, и видела эти бумаги. В предостережении Фокина в графе совершаемых действий написано: «Действий никаких не предпринимал».

— Это какой-то сюрреализм. Вот чем, ты, участковый, занимаешься? — задает риторический вопрос активист. — Иди ищи хозяев танкеров или бочки для складирования мазута. Нет, они решили заняться запугиванием местных жителей. Бумаги эти будем оспаривать.

«Вот оно море, вот оно горе»

Воскресенский — спальный малоэтажный тихий хутор. Мы отходим от места собрания метров пятьсот и оказываемся у дома Зилии. Ее муж посчитал — их от полигона отделяет всего 145 шагов.

— Тут раньше был пустырь. А теперь на такие горы любуемся. Вот оно море, вот оно горе, — говорит Зилия и показывает на горизонт. Там виднеется темно-синий краешек моря, который перекрыт рукотворной песчаной горой. Из нее торчат белые и черные пакеты, а по вершине ездит трактор, пытающийся сделать «сопку» более пологой. Чувствую, что ветер поменял направление: первыми характерным покалыванием реагируют горло и виски. Запах напоминает жженые покрышки, смешанные с едкой химией.

Складывается ощущение, что они не знают, что тут жилой район, — жалуется женщина. — Сейчас, конечно, одна надежда: что они, как обещали, все вывезут отсюда к первому апреля. Но ведь этого не будет. Мужчина из администрации (его имени она не назвала. — Ред.) мне ясно сказал: другого места нет. Причем не только для постоянного, а даже для временного хранения этих отходов. А вот, пожалуйста, наш детский сад.

Мы отходим от ее дома и спускаемся на основную территорию хутора, которая расположена ниже новой свалки.

— Весь воздух, наполненный мазутом, идет вниз на поселок, а дети здесь дышат «свежим» морским воздухом. Мы все тут уже на «Нурофене» сидим, — рассказывает Зилия. Спрашиваю, принимают ли люди сорбенты, она отвечает: — Ну а что толку от этого «Полисорба», его же тоже постоянно нельзя принимать, а все эти канцерогены в легкие проникают, в кровь.

— Да оно и так понятно, куда они столько тонн вывезут на переработку? — подхватывает разговор еще одна жительница Воскресенского Татьяна. — Вот увидите, в апреле это все останется. Эвакуировать целый поселок они не будут. Проще вывозить. А вывозить некуда.

На следующий день после коллективного возмущения чиновники заявили, что постоянной свалки в Воскресенском не будет. Еще через четыре дня на площадке запустили промышленную машину «Грохот» для очистки песка от вкраплений мазута. А затем даже вывезли небольшую его часть на предприятия «Сириус» и «Биопотенциал» в Темрюкском районе — для производства технического грунта.

Но в скором времени выяснилось: «Грохот» очищает песок недостаточно — в пропущенном через него песке специалисты Научно-исследовательского и проектного института нефти и газа обнаружили двадцатикратное превышение предельно допустимых концентраций бенз(а)пирена. После этого замминистра гражданской обороны и чрезвычайных ситуаций Краснодарского края Ярослав Городецкий заверил жителей, что возвращать пропущенный через машину песок на пляжи не будут, а используют его только в дорожных работах перед укладкой асфальта.

«Сезон будет скандальным»

— Ты представляешь, там такая вонизма уже! Это сейчас температура низкая, а когда поднимется, вообще капец [будет]! И куда они эту свалку устроили? Люди там в шоке. Ну ищите другое место, я не знаю, — говорит мужчина по телефону, прогуливаясь по набережной Анапы. — Загадили, да, но еще время есть — возможно, ситуация улучшится. Возможно. Вот иду — выбросов нет, берег чистый, — он на мгновение замирает у ограды и быстро оглядывает пляж сверху вниз. — Ну сейчас откачают из танкера, наверное, получше будет. Хотя все равно на дне лежит мазут этот, блин. Да нет, какая-то часть людей поедет все равно. Ну народ и сейчас приезжал, много, на новогодние праздники — москвичи, петербуржцы. В отелях живут, в санаториях, у них там бассейны.

Галька, как и в декабре, на первый взгляд кажется чистой, черные кляксы заметны лишь когда смотришь под ноги в упор и ковыряешь камни.

Сергей — пожилой мужчина, коренной анапчанин, заведующий пляжем «Высокий берег», что находится в аренде у одноименного пансионата. Рассказывает, что за месяц они собрали порядка 70 кубов загрязненной гальки, но куда муниципальные службы отвезли ее на утилизацию — не знает. Считает, что гости все равно приедут, но «сезон будет скандальным».

— Люди хотят, чтобы все было убрано вот так, — он щелкает пальцами. — А так не бывает. Кто-то будет пачкаться, отдыхающие начнут жаловаться, трубить в соцсетях, а море продолжит выбрасывать ляпки мазута, это неизбежно. Мы второй день здесь колупаемся, хотя вчера штормом выбросило немного по сравнению с тем, что было раньше. Вроде по мелочи, а работа все равно кропотливая, он же сразу протекает внутрь.

Сергей вспоминает об аварии в Керченском проливе 2007 года:

— Тогда один танкер был, сейчас их два. И тогда все загрязнение ушло в другие места. Вообще, много вопросов к нашим вождям по поводу «Волгонефти» — уже давно нужно было вывести из эксплуатации эти суда. Наглядно видим звериное лицо капитализма, — вздыхает он с еле сдерживаемой безнадежностью.

Пожилая пара на набережной просит сфотографировать их — как только я подхожу ближе, оба впиваются взглядом в мои ботинки, покрытые ракушечником, прилипшим к мазуту, и перчатки, свисающие из кармана. Женщина говорит мужу с ехидным смешком:

— Да, народ понаехал, нефть стал чистить, делать больше нечего.

— А вы за море не переживаете? — наивно спрашиваю я и вижу отрицательные кивки головами.

— Море громадное, нам есть где купаться. Мы в Сукко ездим, там всегда чисто, — оказывается, они переехали в Анапу из Усинска тридцать лет назад. Спрашиваю об аварии 2007 года, они не помнят о ней ничего.

— Мне кажется, сейчас раздули из мухи слона. Это на самом деле разлив произошел там? — после моего недоумевающего взгляда женщина продолжает. — Сейчас на центральном пляже чисто.

— Но ведь мазут проникает внутрь, и если копнуть песок, он будет внутри.

— До лета все пройдет, ничего не будет. И людей много приедет.

Пирс у Малой бухты у воды окружен крупными валунами скалистой породы. Смотря на них, я не сразу понимаю, что все они «обожжены» мазутом, а не смочены морской водой. Волны разбиваются о камни, получая в ответ порцию радужных пленок.

Ничего на свете лучше нету

До Бугазской косы мы едем на «Урале» — это отдаленное место пострадавшего побережья, куда не добраться пешком или на легковушках. Возить волонтеров сюда стали лишь в январе. Мазут, выброшенный в первые дни аварии, лежит здесь под полуметровыми слоями песка, который намыло волнами.

В машине тесно, волонтеры сидят на лавочках по периметру на инвентаре для уборки и друг на друге. Все в белых костюмах и сапогах, замотанных плотными мусорными пакетами и скотчем, подпрыгивают на кочках, предвкушают рабочий день, — некоторые едут на уборку впервые, фотографируются, знакомятся, шутят о Чернобыле и «грязелечебницах» Краснодарского края. На костюмах маркером написаны имена и города: Рязань, Пермь, Москва, Санкт-Петербург, Пенза, Чита, Ставрополь, Сочи, Стерлитамак, Екатеринбург, Краснодар. Эта группа добровольцев — от «Центра чистой природы 12-15»: организация посодействовала тому, чтобы людей стали отвозить на работы именно на отдаленную позабытую Бугазскую косу.

Волонтеры берутся за лопаты и сита: у кого-то ручные совки, у кого-то большие «мольберты» — наклонные сетки, натянутые на деревянные рамы. Одни выбирают себе маленький квадрат для работы, копают вглубь и просеивают песок руками, другие бодро подхватывают его с поверхности и швыряют лопатой на «мольберт». Я смотрю на растущую под ним кучку и вижу в песке «маковую» крошку — сетка хоть и мелкая, но полностью от мазута не очищает. У воды — почерневшие водоросли, ракушки-рапаны и камешки, часть которых на поверку оказывается застывшими нефтепродуктами.

Вижу, как один из волонтеров с грустью смотрит на море — оказывается, он ожидал увидеть на косе свежие выбросы и апокалиптические картинки, что были на анапском побережье в декабре и ради которых он ехал сюда.

По сравнению с пляжами, что находятся ближе к Анапе, на Бугазской косе теперь царит бурная деятельность. Тракторы собирают мешки, людей — около сотни. Если не брать мазутный контекст, атмосфера здесь напоминает школьный лагерь: общее дело, дорога до места работ и обратно, новые друзья, совместные впечатления. Обед — по расписанию, приезжает из штаба МЧС в станице Благовещенской. Вечером — песни. Завтраки и ужины на всех готовят дежурные по кухне, в эти дни они не участвуют в работах по ликвидации. Некоторые уезжают домой и возвращаются вновь — настолько людям нравится сложившаяся здесь среда.

В один из вечеров, раскрасневшиеся после дня на ветру и усталости, волонтеры собираются на кухне в отеле «Посейдон-2» в Витязеве. Должен прийти музыкант с глюкофоном, а пока они поют «Батарейку» и «Ничего на свете лучше нету» а капелла, в перерыве рассказывая друг другу «мазутные сны»:

— Я его собираю-собираю, отворачиваюсь на секунду, а это место, что я чистила, снова в мазуте.

— А у меня постоянно умирают птицы во сне.

— Еще у меня было, что я тону в замазученном море.

Спрашиваю у одного из волонтеров, который провел в Анапе уже три недели:

— Что самое страшное вы здесь видели?

— Две вещи. Первая, когда я увидел пляж, на котором несколько лет назад мы отдыхали с женой и детьми. Это было еще в декабре, когда мазут лежал пластами. Вторая произошла в птичнике — стал свидетелем разговора ветврачей. Они долго выхаживали баклана, и одна другой сообщила, что ночью он умер. Я видел, как она переваривает эту новость и этот внутренний надлом.

«У нас ничего не закончилось»

— Если Аксенову это интересно, и он болеет за свой Крым, то и очищают побережье они лучше, — рассуждает председатель анапского территориального общественного самоуправления № 1 Елена Лейтан, пока мы идем с ней по заляпанному черной крошкой побережью у поселка Джемете. —

Не знаю, к чему мы идем, приедет Путин, не приедет, — с надеждой рассуждает она.

В чатах волонтеров и неравнодушных жителей действительно обсуждается возможный визит президента в Анапу. Правда, Лейтан уверена, что даже если это случится, его окружат чиновники, которые не будут рассказывать о реальных проблемах.

— Давайте задействуем серфингистов — запустим их с плакатами в море. У нас есть ребята на дельтапланах, которые могут раскрыть баннеры. Волонтеры могут аккуратно пройти мимо его охраны и тоже раскрыть перед ним [президентом] плакаты, — шутит Рустем, один из членов территориального общественного самоуправления.

— Да, надо как-то придумать, как нам встретиться с Путиным, — бодро добавляет Елена.

— А на баннерах напишем: «SOS», «Обрати внимание», — продолжает шутку Рустем.

Через минуту все становятся серьезнее и вдруг говорят, что если президент приедет в регион, «под боком которого идут боевые действия», он станет «мишенью». И добавляют: «Нам такого не надо».

— От ЧС федерального уровня мы ждали массового приезда спасателей, техники, новаций, — вспоминает Елена Лейтан. — Но по факту ничего не произошло, все опять с лопатами, а теперь еще и с самодельными устройствами для просеивания песка, которые тоже придумывают волонтеры, — она показывает на ящик от овощей, внутри которого натянута металлическая сетка с мелкими ячейками. — Этот подъем «сил» был только в федеральных новостях. Не верьте вы этим сюжетам, в которых показывают белые черенки лопат и незапачканные костюмы. Реально убирающиеся волонтеры так не выглядят. Мы выступаем за то, что песок надо просеивать сейчас, пока мазут застывший. Боимся конца марта, когда придут устойчивые +10…11 °C, все поплывет, и запах пойдет по всему побережью, проникнет в город.

Елена говорит, что каждый шторм — это неизвестность, мандраж и боль, ведь вновь загрязняются уже очищенные пляжи, а поток работы выглядит бесконечным.

— Люди устали, потому что не видят никакого продвижения, — ушел запал, когда они выходили в первые дни без масок и голыми руками собирали эту нефть. Сейчас все смотрят на происходящее как на цирк. Еще от федерального ЧС ждали ясности и консолидации сил. Комиссия должна была создать и опубликовать план-график ликвидации ЧС, чтобы была видна цель, чтобы добровольцы понимали, к чему все идет. Но этого нет. Власти сами по себе, мы — сами по себе. Захотел человек помочь — он пришел, убрал.

Мне говорят люди из других регионов: «А мы видели в новостях, что у вас все закончилось!» Но у нас ничего не закончилось.

Илья Гоголинский — один из активных анапчан, на уборку пляжей уже не ходит, говорит, так ситуация замыливается в угоду чиновникам:

— Это хорошо работает на картинку для них, что тут якобы все убирается. Но по сути это муравьиный труд. Государство самоустранилось — и федералы, и местные. Кроме названия — «федеральное ЧС» — концептуально ничего не изменилось. Да, какие-то мелкие действия они сделали, но для катастрофы такого уровня этого недостаточно. И это великая Россия? Где то хваленое МЧС, в которое столько лет вкладывались деньги?

Я вспоминаю, как губернатор Кондратьев и оперштаб по Краснодарскому краю публиковали данные об участии в ликвидации более семи тысяч спасателей.

— Кажется, это внушительное число, — говорю я Илье.

— Так кажется, потому что люди не осознают масштаб. Длина в 60–70 км кажется небольшой, когда ты проезжаешь ее на автомобиле. Но не стоит забывать о ширине пляжей, которая местами доходит до двухсот метров. И о толщине залегания мазута — в первые дни она составляла сантиметров 30, сейчас — до двух метров, и с каждым штормом он проваливается глубже. Так что семь тысяч человек на 70 км это немного, но ведь и их нет! Вы же сами видите — пляжи пусты, — я оборачиваюсь и вижу лишь одного местного жителя, который вышел вечером после работы собрать у кромки воды новые выбросы.

Подруга Ильи Наталья рассказывает, как после расчистки мазута у нее садился голос, болели глаза, а на очередной уборке на диком каменистом пляже она сорвала спину и перестала волонтерить:

— Я поняла, что это временная мера. Новые волны принесут еще. Труд бесконечный, а физические ресурсы у людей заканчиваются.

Наталья показывает на тротуарную плитку у выхода с пляжа. На ней — впечатанные в бетон и высохшие «кляксы» мазута.

— Мы всю эту грязь уже перетащили в город, разнесли на ботинках, на колесах автомобилей, — с грустью говорит она и записывает об этом видео, чтобы отправить в чат местных жителей.

* Внесен властями РФ в реестр «иноагентов».