После 2022 года под снос идут все фундаментальные основы человеческого существования — от достижений последних 80 лет (Ялтинская система) до общепризнанных норм морали и общечеловеческих прав и свобод, зафиксированных в международных документах и Конституции РФ, но брезгливо называемых «западными». Было бы странно, если бы это не коснулось жизненного ландшафта, в том числе архитектурного.

Неизменным спутником отказа от прежних социальных и культурных норм является дурной вкус, для реализации запросов которого обнаруживаются масштабные проекты и впечатляющие бюджеты. Последним символом расползания этой антропологической онкологии в пространственной среде неожиданным образом стал проект «реконструкции» Московского цирка на проспекте Вернадского — то есть снос обаятельного памятника архитектуры, дорогого нескольким поколениям советских и постсоветских людей, и план строительства сооружения, похожего на гигантский раскрашенный хинкали (одна штука).

Схожая «реновация» ожидает здание СЭВа, одного из символов Москвы. Общая социокультурная ситуация сейчас вообще провоцирует ностальгию по относительно спокойным временам раннего брежневизма, сравнение с которым явно не в пользу зрелого путинизма с его депрессивным фоном. А тут еще отказ от навеки закрепившихся в сетчатке фундаментальных образов города.

которые умещаются в головах и душах людей, проживших в стране хотя бы несколько десятилетий. Радикальное изменение знакового ландшафта Москвы — не замена старого новым, это и есть переписывание прошлого.

Отношение к объектам «посохинской» Москвы (притом что облик ее формировался разными архитекторами — от Чечулина до Белопольского и Мндоянца) может быть разным. Большие и даже, вероятно, избыточные пространства с объемной атмосферой стали знаком брежневской столицы. Разумеется, сейчас они выглядят old-fashioned — старомодными, как старомодными с чьей-то точки зрения могут выглядеть выжившие кварталы подлинной старой Москвы или сталинские дома и проспекты. Но это и есть история. Это и есть культурные слои и сама культура. Сталинская эпоха — эксклюзивные грандиозные проекты и то, что потом называлось «архитектурными излишествами» в коммунальной и барачной (не барочной) стране с преобладанием туалетов во дворе. Хрущевская — простота и массовость с отказом от коммунально-барочного типа существования и «излишеств» (карикатура в «Крокодиле» 1955 года: «Мамочка, смотри какой торт папа купил…» — «Что ты болтаешь, это же макет его нового дома»).

Эпоха «стекла и бетона», «отлитая в граните» того же Цирка на Вернадского, Театра Сац, Театра Образцова, всяких молодежных кафе, двух гуманитарных корпусов МГУ, ЦЭМИ, ИНИОНа, СЭВа, Дома советов РСФСР, Калининского проспекта (он же «вставная челюсть») и многих других объектов столицы отражала дух времени. Что-то могло — зачастую справедливо — казаться далеко небезупречным, элегантным, функциональным. Но в этих «стеклах» отражалось само время, изменение политического, социального, культурного контекста. Дух неотвратимой даже при социализме урбанизации, модернизации и, да простят меня последователи вечнозеленого учения Дугина, вестернизации государства и общества. У Запада советские архитекторы заимствовали, причем с некоторым лагом и опозданием, всегда: еще Борис Иофан в 1935 году откровенно писал, причем в «Правде», что в Америке «ко всему подходил с определенной точки зрения: что из всего этого надо «завезти домой».

Железные законы марксизма действовали в том смысле, что бытие определяло сознание, и наоборот, изменившееся сознание диктовало принципы организации пространства: уже в «Иронии судьбы» титры шли по домам кварталов Юго-Запада, построенных преимущественно в брежневские годы, ставших символом потребительской цивилизации, просочившейся в советскую действительность и в мозги новых обывателей, живущих не в парадигме «Маркс — Энгельс — Ленин», а в треугольнике «квартира — машина — дача». Да и кино было о частной жизни, а не замесах цемента. Вот этому периоду в развитии одной шестой части суши и этому антропологическому и демографическому процессу, в который органично входили санитарная и сексуальная революции, тем ощущениям меняющегося времени, и соответствовала архитектура «стекла и бетона». Включая «новый цирк».

Арбатские кварталы с Собачьей площадкой были перерезаны насквозь Калининским проспектом, до известной степени это было трагическое, но неизбежное с точки зрения логистических сложностей гигантского города-флюса в неравномерно развитой стране событие. (Как это происходило, зафиксировано на уникальных фотографиях Александра Потресова, которые можно увидеть в книге-альбоме Владимира Потресова «Арбат нашего детства».)

Конечно, это было время социокультурного разлома, что хорошо показано Андреем Смирновым в фильме «Белорусский вокзал»:

Но что делать, разлом состоялся, квартиры и учреждения на Калининском проспекте заселили представители нового городского среднего класса, в кинотеатр «Октябрь» потянулись зрители, в Дом книги — читатели, соседство церкви Симеона Столпника с небоскребами символизировало гармоничное соединение инновации и традиции, старого и нового. И уже больше полувека это и есть один из образов Москвы. Как и другие упомянутые объекты.

На фотографиях рубежа 1970-х видно, насколько разумно, аккуратно и со вкусом был вписан «новый цирк» в общий ландшафт кампуса МГУ и окрестных домов Ломоносовского и Вернадского. И сколь деликатно и жанрово точно, несмотря на размашистый масштаб, выглядело само цирковое здание — это же действительно шапито, это действительно цирк, а не «многофункциональный торгово-развлекательный комплекс». Как раз нынешняя многофункциональность и убивает все обаяние таких архитектурных объектов.

Возникает естественный вопрос: а не дешевле ли и, главное, не бережнее ли к тем крупицам времени, истории, культуры, которые воплощены в этих «стекле и бетоне», было бы затеять ремонт, а не тотальный снос? Не говоря уже о том, что создаваемые Цирком на Вернадского и СЭВом прецеденты естественным образом могут вести и к иным инициативам: почему бы в таком случае не снести, допустим, центральный Дом книги на Новом Арбате или Театр Образцова, хотя вроде бы здесь пошли пока по пути реставрации уникальных часов, а книжный магазин, кажется, невозможно изъять из общей «челюсти» проспекта. Всегда можно найти аргументы в пользу того, что такого рода архитектурные произведения устарели физически и морально. Что делать, новые времена…

Оно непредставимо политически и отсутствует в культурном смысле. И в том числе — архитектурном.

* Властями РФ внесен в реестр «иноагентов».