Недавно в разговоре с «Новой газетой» у социолога и философа Льва Гудкова спросили: почему, несмотря на свободные 90-е и почти свободные 00-е годы, среди населения РФ не сложилось сколько-нибудь нового, не авторитарного проекта будущего?

Ответ был обоснованным и удручающим, а смысл примерно такой: если на протяжении долгих времен люди привыкают, что все проекты, выходящие за пределы их частной жизни, назначает и курирует власть, то даже при очень значительном ослаблении этой власти у людей автоматически не включится воображение, и они останутся ждать, когда им снова укажут на «правильный путь».

В общем, это конформизм — своего рода культурное наследие, глубоко усвоенное людьми и передаваемое от поколения к поколению через расхожие установки, через традиции семейной среды. Держись подальше от политики и ее вопросов, не думай о том, что прямо тебя не касается, не надейся, что твой голос кому-то интересен, кроме твоих родственников, — таковы эти установки и традиции. Свобода, права, гуманность, идеи будущего — все эти слова звучат здесь на непонятном языке. Здесь интересно лишь такое будущее, где предполагается повышение финансового дохода и стабильное здоровье. Или такое, как скажут сильные мира сего.

Все это перекликается с тем, что говорит и психолог Татьяна Литвинова в своей монографии «Сталин жил в нашей квартире»: повседневная практика российской жизни вытесняет и замалчивает как страх перед властью, так и свой стыд за этот страх. И это передается из поколения в поколение.

Не говори лишнего и не думай, что твое унижение делает тебя особенным. Унижение — это норма. Молчать об унижении — тоже норма, ибо кто рассудит тебя с тем, кто все это так устроил? Устроитель же на самом верху, он безраздельно властвует, ибо он и есть — сама власть.

Кем уже столько веков видит себя российский человек? Подвластным. И рождая своих детей, он внушает им, что они тоже должны таковыми стать. Внушает не словами, а скорее покорным безмолвием. Не мыслями, но — безмыслием.

Так и живут подвластные. Даже вдали от чужих глаз, в отдельных своих квартирах, они не прерывают молчания, и в их голову не приходят опасные, т.е. свободные идеи. Ибо в каждой квартире незримо, но ощутимо каким-то то ли душевным, то ли животным чутьем, живет на подселении призрак власти.

* * *

Большинство людей имеет склонность воспроизводить те привычные модели смыслов, что транслируются властью, — и делают это даже тогда, когда власть и не смотрит в их сторону. Даже тогда, когда надзирающей за ними власти, по сути, и вовсе нет, — как было это в 90-е. В силу привычки люди производят покорность даже там, где ее особо никто с них не требует.

А власть, такая, как мы знаем ее по российской истории, утверждает и воспроизводит себя, используя как язык насилия, так и язык тысячекратных самоповторов, чтобы застолбить свой авторитет на самом подсознании. Так, чтобы ее язык сделался естественным языком ее подданных. И она добивается впечатляющих результатов. Подданные начинают сами говорить и думать на языке власти. Они даже начинают чувствовать и предчувствовать, какое слово и какая мысль соответствует этому языку, а о каких лучше забыть.

В общем,

Не обязательно вот эту конкретную власть, но ту типологию власти, что лучше всего будет соответствовать сложившейся языковой привычке и знакомому стандарту мышления.

Язык подданных, т.е. общественного большинства, без принуждения, сам по себе начинает тиражировать такое отношение к власти, с которым свыкся, о котором привык говорить и думать. Тиражируя, он тем самым призывает эту власть. И воскрешает ее даже там, где эта власть, кажется, уже сошла со сцены. Язык подданных обновляется, модернизируется, меняет стилистку, но по своей сути — он все равно ностальгически развернут в сторону одного уже известного, много раз воспроизведенного смысла. В основании этого языка всегда стоит наготове известный риторический вопрос, ответ на который по умолчанию уже ясен: «Если не так, то как?»

* * *

Да, будет логичным утверждать, что авторитарная власть создается ее вождями и на них держится. Так и есть.

В каком-то смысле все эти лишенные собственной субъектности, податливые и лояльные подданные, всегда ожидающие «верных слов», сказанных «наверху», — они являются глубинным субъектным фундаментом авторитаризма и связанного с ним насилия. Бессубъектная субъектность.

И если говорить о появлении новых проектов будущего, новой эволюционной футурологии, то совершенно не стоит ожидать, что большая часть людей будет к этому готова и будет это приветствовать. Причем не только в Российской Федерации. Невозможно враз обнулить веками скапливавшееся культурное наследие «подданства». Если проекты будущего возможны, то придут они явно не «снизу».